• Страница 1 из 1
  • 1
Авиации СГВ форум » МЕМОРИАЛЫ И ЗАХОРОНЕНИЯ СОВЕТСКИХ ВОИНОВ » ЛИТЕРАТУРА О ВОЙНЕ » Висла - Одер , из мемуаров Чуйкова Василия Иванович (Чуйков Василий Иванович)
Висла - Одер , из мемуаров Чуйкова Василия Иванович
СаняДата: Вторник, 23 Октября 2012, 11.20.35 | Сообщение # 1
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
Чуйков, Василий Иванович
От Сталинграда до Берлина
Сайт «Военная литература»: militera.lib.ru
Издание: Чуйков В. И. От Сталинграда до Берлина. — М.: Сов. Россия, 1985.
Книга на сайте: http://militera.lib.ru/memo/russian/chuykov_vi4/index.html
Иллюстрации: http://militera.lib.ru/memo/russian/chuykov_vi4/ill.html
OCR: Андрей Мятишкин (amyatishkin@mail.ru)
Правка: Андрей Шарыпов (andrensn@mail.ru)
Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)
[1] Так помечены страницы, номер предшествует.
{1} Так помечены ссылки на примечания.
Чуйков В. И. От Сталинграда до Берлина. — М.: Сов. Россия, 1985. — 704 с., карты. (Военные мемуары). Тираж 200000 экз.
Аннотация издательства: Прославленный советский военачальник дважды Герой Советского Союза Маршал Советского Союза Василий Иванович Чуйков более шестидесяти лет своей жизни отдал службе в рядах родной армии. В годы гражданской войны сражался за молодую Советскую республику, в 19 лет стал командиром полка, был награжден двумя орденами Красного Знамени. А с сентября 1942 года возглавил 62-ю армию, переименованную впоследствии в 8-ю гвардейскую, которая вместе с другими войсками отстояла от врага Сталинград, участвовала в освобождении Донбасса, Запорожья, Одессы, форсировала Вислу, Одер и закончила свой боевой путь штурмом Берлина.
Содержание

От автора [5]

Часть первая. В дни сталинградской битвы

На дальних подступах [8]

Южная группа [53]

В междуречье Волги и Дона [78]

Мамаев Курган [125]

За Волгой для нас земли нет! [135]

Гвардейская доблесть [189]

Самые тяжелые дни [212]

Последняя попытка Паулюса [256]

Основы стойкости и упорства [281]

Разгром [303]

Часть вторая. В боях за Украину

На Северском Донце [336]

Запорожье, Никополь, Одесса [370]

Часть третья. На главном направлении

Новая задача [442]

На магнушевском плацдарме [491]

Висла — Одер [516]

Часть четвертая. Штурм Берлина

На Зееловских высотах [601]

В дни штурма Берлина [619]

Счастье солдата [689]

Примечания

Список иллюстраций

http://militera.lib.ru/memo/russian/chuykov_vi4/index.html


Qui quaerit, reperit
 
СаняДата: Вторник, 23 Октября 2012, 11.22.38 | Сообщение # 2
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
Висла — Одер


12 ноября был подписан приказ Ставки Верховного Главнокомандования о назначении командующим 1-м Белорусским фронтом Маршала Советского Союза Г. К. Жукова. Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский назначался тем же приказом командующим 2-м Белорусским фронтом.

19 ноября К. К. Рокоссовский простился с руководящим составом штаба и управлений фронта, фронт был принят Г. К. Жуковым.

Г. К. Жуков с первых же дней активно включился в подготовку нового наступления. Прежде всего он побывал на магнушевском и пулавском плацдармах и ознакомился на месте с условиями и возможностями перехода в наступление главных сил фронта.

К этому времени шло непрерывное насыщение магнушевского плацдарма войсками, техникой, оружием, боеприпасами. Боевая пружина как бы сжималась для удара. На плацдарме развертывались полевые подвижные госпитали, через Вислу наводились и расширялись переправы. На магнушевском плацдарме были сосредоточены перед наступлением 23 дивизии и 5348 артиллерийских стволов. На участке прорыва плотность артиллерии достигала 282 стволов на один километр фронта, 8-й гвардейской армии полоса прорыва нарезалась в семь километров по фронту.

Все это, безусловно, требовало огромных усилий от тыловых учреждений фронта и армии. К назначенному часу на плацдарм они должны были перебросить десятки тысяч тонн грузов самого разнообразного характера. [517]

В декабре на Висле начался ледоход. Войскам армии, особенно инженерным, выпало много хлопот. Мостам угрожали не только льдины, мчавшиеся на поверхности воды. Висла коварна: льдины на ней идут и под водой, почти касаясь дна. Наталкиваясь на свайные опоры мостов, они создавали невидимые запруды, тогда стремительность и напор потока еще более возрастали. Вода размывала берега и дно реки около свайных опор. Пришлось мобилизовать на защиту мостов все инженерные и дорожные войска. На каждый мост было выделено по три роты подрывников и по дорожному батальону, созданы аварийные команды. Коменданты переправ получили в свое распоряжение автомашины и тракторы, а также по батарее 120-миллиметровых минометов для разрушения крупных льдин.

Люди на мостах работали круглыми сутками, и им удалось победить стихию, отстоять переправы, по которым двигались сплошные потоки машин.

Столь массированный удар, который готовился с магнушевского плацдарма, имел свои особенности. Снабжение огромного количества войск, нескольких общевойсковых и танковых армий зависело от переправ, перевалочных станций, железных дорог, строительства мостов через Вислу, восстановления железнодорожных путей. Все это ставило перед фронтовой и армейскими службами тыла массу сложнейших проблем, даже и политического характера, поскольку Красная Армия действовала на территории дружественной Польши.

У службы тыла фронта свои трудности, у железнодорожников — свои, а организация наступления, логика боевых действий требовали иной раз совершенно неожиданных решений.

Армия в это время занималась не только материально-техническим снабжением предстоящего наступления, перед ней стояла и задача — в интересах других армий и фронта провести глубинную, тщательную разведку сил противника, с которым предстояла уже теперь близкая схватка. Мы хорошо знали, какие части находятся на передней линии вражеской обороны. Но этого было мало. Нужно было узнать, какие войска находятся во вторых эшелонах, на всей глубине обороны противника. Нашим разведчикам-лазутчикам необходимо было пробраться в тыл противника, там захватить пленных, допросить их и через них уточнить добытые личным наблюдением данные.

Начальник разведки армии полковник Гладкий, заменивший [518] еще на Украине полковника Германа, разработал план организации глубинной разведки. В расположение противника забрасывалось несколько разведывательных групп, которые, находясь в 25–40 километрах от переднего края, наблюдали за передвижением вражеских войск и работой тылов. Разведчики проникали в тыл противника главным образом пешком, через боевые позиции. Связь с ними поддерживалась по радио и самолетами По-2 ночью.

Первая группа из двух разведчиков — сержанта Петра Бачека и рядового Василия Бычкова, с которыми мне несколько раз довелось беседовать, — ушла в тыл противника в начале октября. Перед ними стояла задача перейти через фронт в районе севернее Цецылювки, дойти до леса, что в 12 километрах юго-западнее местечка Варка, и выяснить, какие части противника находятся там. По пути разведчики должны были брать на заметку все попадавшиеся им оборонительные объекты. На это давалось три ночи и два дня.

Разведчики сообщили, что в лесу никаких частей противника нет. Тогда было принято решение организовать в этом районе постоянно действующую разведывательную группу. Опорную базу устроили в центре леса. На опушках оборудовали позиции для наблюдения за движением войск по дорогам, огибавшим лес.

Новая разведывательная группа состояла из семи человек. Ее возглавлял опытный разведчик лейтенант Иван Васильевич Кистаев, ранее награжденный орденом Ленина. Его группа незаметно проникла в лес, замаскировалась там и успешно работала более двух месяцев, передавая штабу армии очень ценные данные о противнике, добытые наблюдением и допросом пленных. Были выявлены позиции вражеской артиллерии, шестиствольных минометов, танковых частей. Особое внимание уделялось повседневной жизни войск врага, их дневному распорядку. Мы узнали, когда фашистские солдаты уходят к кухням, как они отдыхают, когда происходит смена секретов и охранения. Все это нужно было учитывать при нанесении внезапного удара.

Для подтверждения и контроля данных, полученных от наземной разведки, широко применялась разведка авиационная. Благодаря такому дублированию мы располагали достоверными данными об укреплениях противника, расположении и составе его резервов, пехотных и танковых дивизий, находящихся в глубине обороны. Я с удовлетворением отмечаю, что наша армейская разведка хорошо справилась [519] со своими задачами. Добытые ею сведения получили высокую оценку штаба фронта и штабов соседних армий.

С приближением сроков наступления на плацдарме становилось все теснее. Здесь сосредоточились три общевойсковые армии: 8-я гвардейская, 5-я Ударная, 61-я. За плацдармом стояли две танковые — 1-я и 2-я гвардейские армии плюс одна общевойсковая армия. Этот мощный таран нацеливался в обход Варшавы с юга на Рава-Мазовецка, Скерневице, Лович. Вся варшавская группировка этим ударом отрезалась от глубокого тыла, а на ее коммуникации выходили танковые армии.

Второй удар фронт наносил с плацдарма в районе Пулавы на Радом, Томашов-Мазовецкий. Там наступали 69-я и 33-я армии, усиленные двумя танковыми и одним кавалерийским корпусами. К северу от магнушевского плацдарма по реке Висла занимали фронт 1-я Польская и 47-я армии.

По замыслу эта операция рассчитывалась на полное сокрушение сил противника, но так, чтобы уберечь от разрушения Варшаву и другие города Польши.

Для детальной разработки операции Маршал Советского Союза Г. К. Жуков собрал совещание, на которое были вызваны в Седлец все командующие, члены военных советов и начальники штабов армий, а также командиры отдельных корпусов. Начальник штаба фронта генерал М. С. Малинин вкратце изложил замысел предстоящей операции, вернее, ее первого этапа. Темп наступления планировался: на 10–12-й день наступления наши войска должны были выйти на рубеж Петркувек, Жихлин, Лодзь, а в дальнейшем предполагалось развитие успеха на Познань.

В этом замысле рассматривались задачи лишь на 10–12 суток наступления. Учитывая намеченные рубежи — 150–180 километров, которых должны были достигнуть войска, это означало продвижение в темпе 15–18 километров в сутки.

Действия 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов, наносящих глубокие, прямые, рассекающие удары, дополнялись другими, не менее интересными операциями. Так, справа войска 3-го Белорусского фронта под командованием И. Д. Черняховского наносили удар с востока по группе армий «Центр» в Восточной Пруссии. Слева 4-й Украинский фронт — на Кошице.

После краткого сообщения начальника штаба фронта маршал Жуков принялся подробно опрашивать нас об обстановке и соображениях насчет предстоящей операции. Начал [520] он с генералов, войска которых захватывали плацдармы и находились на них. Первому пришлось выступать мне.

Мой доклад длился минут тридцать. Я доложил о противнике, его войсках и оборонительных сооружениях, количестве и расположении резервов. Высказал мысль о том, что, исходя из расположения резервов противника, нужно ожидать сильных контратак и контрударов танковых и пехотных дивизий из глубины обороны. Для их парирования мы должны иметь противотанковые и общевойсковые резервы, а также нацелить авиацию на срыв маневра подвижных оперативных резервов противника. Несмотря на длительное соприкосновение с вражеской обороной, мы все же точно не знаем, на какой позиции противник будет давать решительный бой. Я высказал предположение, что враг не будет упорно драться за свою первую позицию, которую мы хорошо изучили. Он знает мощь нашей артиллерии. Первую позицию он использует лишь как прикрытие главной оборонительной полосы.

Исходя из этого, я предложил тот же вариант наступления, который хорошо себя оправдал в Ковельской операции. Начать все с разведки боем, только теперь каждому стрелковому батальону разведывательного эшелона придать средства усиления — роту танков или батарею самоходок.

Я был уверен, что разведывательный эшелон займет первую позицию, так как она оборонялась слабыми силами, а на второй позиции мы встретим основное сопротивление, и атаковать уже придется первым эшелонам главных сил.

Мы изучили режим на первой позиции противника. Ночью гитлеровцы размещают в первой траншее больше, чем в другое время, живой силы и огневых средств, а часов в 10 утра по московскому времени отводят лишних людей, и в первой траншее остаются лишь наблюдатели и дежурные подразделения. Поэтому я предложил нашу двадцатипятиминутную артиллерийскую подготовку начать не позже 9 часов утра, чтобы первым же огневым налетом накрыть вражеских солдат, пока они не ушли в тыл. Наступления в темноте мы не опасались. Первая вражеская позиция была хорошо изучена пехотой и артиллеристами, разведывательные батальоны не должны были потерять ориентиры и направление атаки. Вторую позицию атаковать через полтора-два часа, уже в светлое время, чтобы артиллерия и авиация не допустили ошибок в выборе целей, а наступающие части не сбились со своих направлений и не перемешались.

Чтобы отвлечь внимание противника от наших приготовлений, [521] я предложил составить план постепенного накопления сил и средств на исходных позициях. Передвижение людей и техники следует осуществлять только ночью и в такой пропорции, чтобы к утру все было укрыто и замаскировано. Днем войскам, находящимся в траншеях, на виду у противника, нужно усиленно вести земляные работы — враг подумает, что мы готовимся не к наступлению, а к прочной обороне в связи с истощением людских и технических ресурсов. Постараемся шире использовать широковещательные громкоговорящие радиоустановки: пусть над позициями гремит музыка, веселя наших бойцов и усыпляя бдительность противника.

Все эти предложения были одобрены. Письменного приказа штаб фронта армиям не давал, все распоряжения были сугубо засекречены. Вместо приказа командующий фронтом провел военную игру на картах, в которой были изложены и усвоены задачи фронта и армий, а также в общих чертах отработано взаимодействие между общевойсковыми и танковыми армиями, авиацией, артиллерией.

При розыгрыше действий войск фронта одним из главных вопросов было снабжение их боеприпасами, горючим и продовольствием. Начальник тыла фронта генерал-лейтенант Н. А. Антипенко предложил, чтобы все запасы, планируемые на операцию, в том числе запасы продовольствия на 30 суток, армии получили с баз фронта и сосредоточили в своих полосах наступления на плацдармах возможно ближе к передовой линии.

По плану наступательной операции фронт наносил главный удар с магнушевского и второй — с пулавского плацдармов, с которых наступали пять общевойсковых, две танковые армии, два танковых и два кавалерийских корпуса. Для наращивания усилий предназначалась еще одна общевойсковая армия. Удар нацеливался этим мощным тараном на Лодзь, Познань в обход с юга варшавской группировки противника. На правом крыле фронта, против варшавской группировки противника оставалась 47-я общевойсковая и 1-я Польская армии, которые переходили в наступление на несколько дней позже, в зависимости от успеха на главном направлении.

Наступление немцев в Арденнах поставило англо-американские войска в тяжелое положение. В связи с этим премьер-министр Англии обратился к Советскому правительству с просьбой о помощи. В своем послании Черчилль подчеркивал, что он считает изложенные в нем соображения о скорейшем [522] наступлении советских войск в поддержку союзников «делом срочным».

7 января И. В. Сталин ответил Черчиллю, что Красная Армия готова «открыть широкие наступательные действия... по всему центральному фронту не позже второй половины января».

Начало наступления с магнушевского плацдарма было назначено на 14 января.

12 января начала наступление ударная группировка 1-го Украинского фронта.

13 января я и другие командующие армиями доложили штабу фронта, что армии готовы к выполнению задачи, что наши соединения заняли исходные позиции.

В плане фронта перед 8-й гвардейской армией ставилась задача прорвать оборону противника на участке Матыльдзин, Шмаельник, развивая удар в направлении Липе, Вежховины, овладеть рубежом Калинув, Францишкув, Буртосы, Горынь. В дальнейшем главные силы армии должны были наступать в общем направлении на Нове-Място, Рава-Мазовецка, Ежув, Стрыкув, Озоркув. На двенадцатый день наступления мы должны были выйти на рубеж Астаховице, Дзерзонжна, Згеж.

Исходя из задач, поставленных фронтом, штаб разработал армейский план операции, который был утвержден мной 8 января. Этот план составлялся со строгим учетом наших возможностей и четко определял силы противника.

Нам предстояло прорвать сильно укрепленные позиции полевого типа. Передний край главной полосы обороны гитлеровцев проходил по населенным пунктам Геленувек, Геленув, Генрыкув, Брониславув, Леженице, Мостки, северная опушка леса Козенице, Свеже Гурне.

Вторая полоса обороны проходила по линии Ксавернув Нов — Станиславице.

В глубине своей обороны противник создал промежуточный рубеж Матыльдзин, Мушары, Майскадомброва, Подмсыце, Бжуза.

Резервы врага располагались в районах Добешина, Францишкува, Бжузы и в лесу севернее Козенице.

Нам приходилось иметь в виду и оперативные резервы врага общей численностью до трех дивизий, из них две танковые, расположенные в глубине его обороны.

При разработке армейского плана наступательной операции особенно четко работал слаженный коллектив под руководством генерал-майора Виталия Андреевича Белявского. [523] Еще совсем недавно, когда ему присвоили генеральское звание, он был самым молодым генералом в армии. Но он рос у нас на глазах. И если в Брест-Люблинской операции чувствовалась его осторожность, то уже при форсировании реки Висла он проявил нужную решимость и уверенность в выполнении решений Военного совета. Блестящие оперативные способности, умение организовать работников штаба способствовали его популярности в армии. Он правильно построил взаимоотношения с командующим и начальниками родов войск и служб армии, со штабом фронта.

В ночь на 14 января все соединения 1-го Белорусского фронта находились в полной готовности. С двух плацдармов — магнушевского и пулавского — более 10 тысяч орудийных стволов были наведены на укрепления противника. Средняя плотность 200–250 орудий и минометов на один километр фронта гарантировала успех прорыва. Тысячи танков и самоходно-артиллерийских установок сосредоточились на позициях, готовые завести моторы и ринуться в бой. Тысячи самолетов стояли на аэродромах с подвешенными бомбами, готовые к взлету. Широковещательные громкоговорящие радиоустановки по-прежиему передавали музыку, песни. Для противника у нас ничего не изменилось.

Все мы ждали хорошей погоды, чтобы наилучшим образом использовать накопленные силы. Саперы вместе с разведчиками снимали минные заграждения перед самыми окопами противника, предварительно сделав проходы перед своими траншеями.

Со второй половины ночи безоблачное звездное небо начало затягиваться облаками, поднялся туман. Чем ближе к утру, тем больше густел и тяжелел туман, превращаясь в непроглядную завесу. В 7 часов утра по московскому времени подвезли кухни и термосы с горячей пищей, раздали солдатам завтрак. Настроение у людей было превосходное. Но туман настолько сгустился, что в 10 метрах нельзя было ничего различить.

В 8 часов утра, переговорив с соседними командармами (69-й, 5-й Ударной и 61-й армий) и заручившись согласием действовать, несмотря на туман, точно по плану, я доложил командующему фронтом о готовности к наступлению. Командующий фронтом Г. К. Жуков дал «добро». В 8 часов 25 минут артиллеристам дали команду: «Зарядить!», а в 8 часов 29 минут: «Натянуть шнуры!» В 8 часов 30 минут командующий артиллерией армии генерал Н. М. Пожарский скомандовал: «Огонь!» [524]

И с этого момента жизнь войск потекла по другому руслу. Если до этого каждый думал о подготовке к бою, как любой человек, собирающийся в далекий путь, проверял, не забыл ли чего-нибудь, и мог возвратиться, еще раз взвесить и пополнить запасы, то теперь, после команды «Огонь!», когда земля задрожала от залпов тысяч орудий, уже нельзя было возвращаться и даже оглядываться назад. Мысли и взоры всех были устремлены только вперед.

Особенно тяжелы и кровопролитны первые шаги наступления. Чтобы добраться до первой траншеи противника, затем взломать его оборонительные позиции, необходимо большое напряжение сил. От этого зависит выход на оперативный простор. Взять сразу высокий темп продвижения, постоянно наращивать силу удара, как бы набирая разгон, — вот главное, что волнует душу генерала во время наступления.

История знает много случаев, когда подготовка к наступлению длилась неделями, и даже месяцами, но в первый же день оно по разным причинам срывалось, и войска оставались на прежнем месте.

В наступлении 14 января 1945 года мы имели большое преимущество в силах и технике. Мы били наверняка, и все же каждый понимал, что победа достигается не только одним превосходством сил. Прежде всего, нужно умение. Умения и опыта у наших бойцов и командиров было вполне достаточно. Однако противник тоже не дремлет: изучает наши приемы, вырабатывает контрмеры, строит различные западни и ловушки, с тем чтобы завлечь в них наши части, нанести серьезные потери и сорвать выполнение задачи.

Мы шли на риск. Вместо планируемой артиллерийской подготовки продолжительностью 2 часа 35 минут наш особый разведывательный эшелон переходил в атаку после двадцатипятиминутного огневого налета. Мы рассчитывали ошеломить противника внезапностью удара. Но могло случиться и так, что враг, несмотря на предосторожности, разгадает наш замысел, произведет изменения в своих боевых порядках и встретит нас там, где мы не ожидаем.

Туман, закрывший к утру всю широкую долину реки Висла плотным слоем, ослепил наших наземных и воздушных наблюдателей и лишил артиллерию возможности прицельным огнем использовать свое преимущество на полную мощность.

В 8 часов 55 минут разведывательный эшелон армии дружно поднялся и пошел в атаку. Пехота и танки вели [525] огонь на ходу. Спустя несколько минут была захвачена первая, затем вторая траншея. Вскоре вся первая позиция противника была в наших руках. Наблюдательные и командные пункты противника от удара артиллерии потеряли управление. В тумане они не смогли принять против нас никаких мер. Но когда туман рассеялся, сопротивление гитлеровцев начало возрастать, и наши войска вскоре это почувствовали.

Около 11 часов, подтянув артиллерийские наблюдательные пункты ближе к передовым частям, после мощного огневого налета войска армии снова атаковали противника, укрепившегося на второй оборонительной позиции. Вводя в бой свои резервы, враг яростно сопротивлялся. Его пехота из состава 6, 45 и 251-й дивизий и подоспевшие полки 19-й танковой дивизии непрерывно контратаковали левый фланг нашего 4-го гвардейского корпуса, стремясь не допустить соединение флангов 8-й гвардейской и 69-й армий, чем завершилось бы окружение дивизии противника.

Конечно, легче и лучше всего могла бы расправиться с подходящими из глубины резервами противника наша авиация, но погода не позволяла ей подняться в воздух. 14 января она не сделала ни одного боевого вылета. Поэтому борьба с резервами противника, особенно танковыми, легла на артиллерию. Но большая часть ее не могла участвовать в бою, так как она перемещалась на новые позиции в густом тумане. Этот маневр отнял у нас несколько драгоценных часов светлого времени. Наступил вечер, и бой на участке левофлангового 4-го корпуса фактически закончился между второй и третьей позициями врага.

На правом фланге войска 28-го гвардейского стрелкового корпуса прорвали вражеские оборонительные позиции и захватили Стромец-Подлесе. На ночь была поставлена задача выдвинуть вперед вторые эшелоны, подтянуть артиллерию, подвезти боеприпасы, накормить людей горячей пищей и дать отдых. А на рассвете, вслед за мощной артиллерийской подготовкой, снова перейти в атаку, чтобы к исходу дня прорвать оборону противника на всю глубину и обеспечить ввод в прорыв 1-й гвардейской танковой армии с рубежа железной дороги Варка — Радом.

Сэкономив большое количество боеприпасов за счет сокращения артиллерийской подготовки, мы могли на второй день операции произвести мощные огневые удары по разведанным группам противника и тем самым обеспечить наступление войск.

Частными приказаниями были поставлены уточняющие [526] задачи: 28-му гвардейскому стрелковому корпусу — овладеть рубежом Белобжеги, Секлюки; 29-му — рубежом Секлюки, Едлянка; 4-му — рубежом Едлянка, М. Едлинск; армейской танковой группе действовать совместно с 4-й гвардейским стрелковым корпусом и у Родома соединиться с частями 69-й армии.

Радовало, что наши соседи — 5-я Ударная и 69-я армии тоже выполнили свои задачи дня и шли вровень с нами.

Хотя январский день короток, все же войска очень устали, главным образом от морального напряжения, которое всегда приносит первый день боя...

С рассветом 15 января началась мощная сорокаминутная артиллерийская подготовка, а в 9 часов войска вновь двинулись вперед. Противник использовал ночь, чтобы подтянуть резервы и уплотнить боевые порядки на своей третьей позиции. В междуречье Пилицы и Радомки он ввел в бой 19-ю и 25-ю танковые дивизии. Однако наш могучий артиллерийский удар и дружная атака пехоты и танков сломили сопротивление врага. Он начал отходить с третьей позиции на линию железной дороги Варка — Радом. На преследование противника, а также на необходимое перемещение артиллерии ушло около трех часов.

В полдень наши войска повели атаку на занятую врагом железнодорожную насыпь. Как бы нам помогли в этот момент удары с воздуха! Но авиация из-за тумана по-прежнему не могла подняться с аэродромов.

Утром 15-го, поговорив по телефону с командующими 5-й Ударной и 69-й армиями (у них наступление развивалось также успешно) и доложив обстановку и свое решение командующему фронтом, я с членом Военного совета генералом А. М. Прониным в сопровождении группы офицеров выехал вперед, в дивизии 4-го гвардейского стрелкового корпуса.

Мы ехали в тумане по забитым машинами дорогам, с трудом пробираясь к деревне Игнацувка, где находился командный пункт генерал-лейтенанта Глазунова. Он доложил, что наибольший успех имеет 47-я дивизия. Командовал этой дивизией Василий Минаевич Шугаев — волевой, инициативный генерал, восхищавший своей храбростью. Он прошел с боями всю Украину. Не раз ходил в атаку вместе с бойцами. Шугаев находился в самом центре событий на своем НП возле железной дороги.

Я решил побывать у него. По пути генерал Глазунов показал мне 12 исправных немецких шестиствольных минометов, [527] захваченных в деревне. Они стояли на боевой позиции, нацеленные на восток. Противник не сделал ни одного выстрела из этих минометов. Не успел. Наша внезапная атака перепутала фашистам карты так, что они бросили все, даже не успев взорвать минометы.

С командного пункта Шугаева мы наблюдали атаку дивизии, боевые порядки которой подымались на высоту севернее деревни Ольшова. Убедившись в успешном развитии наступления, поехали на север через деревню Лукава и далее на Чарны Луг. Здесь мы встретили командующего бронетанковыми и механизированными войсками армии генерала М. Г. Вайнруба. Он возглавлял танковую группу и вместе с командирами стрелковых частей 28-го корпуса руководил боем за полотно железной дороги, налаживал взаимодействие между танками и пехотой.

Опираясь на станционные здания и прилегающий к ним лесной массив, противник оказывал упорное сопротивление. Огонь его противотанковых пушек и пулеметов преградил путь нашим частям. Позади развернутых боевых порядков стрелковых полков и танков генерала Вайнруба стояли колонны 1-й гвардейской танковой армии. Это были авангарды танковых частей армии генерала М. Е. Катукова. Они ожидали, когда будет расчищен проход. Нужно было сбить противника с полотна железной дороги, и тогда танковая армия, вырвавшись на оперативный простор, расколет его фронт. Сейчас бы сильный огневой удар, за ним рывок пехоты и танков — и все решилось бы в нашу пользу. Солнце уже садилось. Светлого времени оставалось около часа. За этот час необходимо во что бы то ни стало разгромить вражеский опорный пункт. На наше счастье, на опушке леса юго-восточнее деревни Чарны Луг показалась колонна машин. Присмотревшись внимательнее, мы различили «катюши».

Целая бригада новых реактивных минометов — 36 пусковых установок, снаряженных боеприпасами и готовых к залпу. Командир бригады тут же получил от меня задачу, и спустя 20 минут был дан залп такой мощности, от которого оставшиеся в живых гитлеровцы долго не могли прийти в себя. Наши части пошли вперед. Еще двадцать минут — и они, сломив ослабевшее сопротивление, перевалили за полотно железной дороги. За ними двинулись авангардные колонны 1-й гвардейской танковой армии.


Qui quaerit, reperit
 
СаняДата: Вторник, 23 Октября 2012, 11.22.51 | Сообщение # 3
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
Прорыв на всю глубину тактической обороны был завершен. Армия выполнила первую боевую задачу в срок. [528]

Совместно с 1-й гвардейской танковой армией она выходила на оперативный простор.

В такие минуты забывается усталость, забываются все неурядицы, обиды, которые только что выводили тебя из равновесия. Это настоящая радость победы!

Тороплюсь скорее домой, на командный пункт, к боевым друзьям, с которыми днями и ночами готовил операцию. Навстречу движутся колонны частей резерва. При лунном свете вижу веселые, улыбающиеся лица. «Солдатский вестник» уже передал, что прорыв завершен, сделан еще один крупный шаг к победе.

На командном пункте связываюсь со штабом фронта. Докладываю подробности и результаты боя. В телефонной трубке слышу веселые голоса. Вижу глаза связистов, которые ловят каждое слово.

Закончил доклад. Вопросов нет. Все ясно.

Через несколько минут раздается звонок. Меня просит к телефону командующий 2-й гвардейской танковой армией генерал-полковник С. И. Богданов. Мы расстались в Люблине, где Семен Ильич был тяжело ранен. Он вернулся в строй.

Богданов поздравляет с успехом, я поздравляю его. Он желает мне встречи на новых рубежах. Говорит, что сейчас покидает свой командный пункт и выходит с танками на оперативный простор. Хлопот у него по горло, но он не забыл позвонить мне, чтобы проститься и пожелать успеха. На душе тепло от внимания боевого друга. Желаю и ему ни пуха, ни пера.

Командующий 1-й гвардейской танковой армией генерал-полковник Михаил Ефимович Катуков в это время находился в блиндаже рядом с моим командным пунктом. Я застал его, когда он собирался в путь. Михаил Ефимович надел новый китель, со всеми медалями и орденами, словно отправлялся не в бой, а на парад. Жму ему руку, желаю успеха.

Наши войска получили возможность двигаться стремительно, не оглядываясь назад. Важно было правильно организовать подвоз горючего, боеприпасов и продовольствия. На Военный совет были вызваны начальник тыла армии генерал-майор Показников, начальник штаба тыла полковник Бродский, начальник артиллерийского снабжения полковник Букарев, начальник отдела горюче-смазочных материалов полковник Акимов, начальник продовольственного снабжения полковник Спасов, начальник медицинской службы полковник Бойко. Их ознакомили со сложившейся [529] обстановкой и вероятным характером предстоящих действий, предложили разработать план-график снабжения войск всем необходимым, в первую очередь горючим, боеприпасами и медикаментами.

Соединениям были разосланы частные боевые приказы, согласно которым мы за последующие дни должны пройти по 25–30 километров. Как я и предполагал, наступление шло со значительным опережением установленных сроков.

После трех суток, насыщенных боями и различными событиями настолько, что не выбрать было и часа для отдыха, ночь на 16 января показалась совсем спокойной.

Рано утром первый эшелон управления армии двинулся вперед, на новый командный пункт, чтобы не отставать от войск. У железной дороги Варка — Радом я и генералы Пронин и Белявский, пропустив штабную колонну вперед, заехали в Едлинск, где находился штаб 4-го гвардейского корпуса.

К этому времени 45-я пехотная дивизия противника, действовавшая на стыке между 69-й и 8-й гвардейской армиями, оказалась в окружении. Под ударами наших подразделений с флангов и тыла ее части начали сдаваться в плен.

Ко мне привели двух пленных немецких подполковников. Один из них — офицер генерального штаба.

— Как вы оцениваете обстановку? — спросил я.

— Ваше теперешнее наступление приведет Германию к окончательной катастрофе, — ответил подполковник из генерального штаба.

— Катастрофа постигнет не Германию, а фашизм и Гитлера! — уточнил А. М. Пронин.

— Это одно и то же! — ответили немцы почти в один голос.

В беседе за чаем с бутербродами они, уже не опасаясь, что их могут подслушать гестаповцы, свободно высказывали свои мысли. Офицер генерального штаба заявил, что после поражения на Волге, а затем под Курском многие генералы и офицеры уже не верят в благополучный исход войны. Виноваты Гитлер и Геббельс: они не искали связи с Советским правительством, чтобы заключить мир на любых условиях.

— Почему вы считаете, что советский народ, перенеся много страданий от зверств гитлеровцев, так легко пойдет на мирные переговоры? — спросил я.

— Мир нужен не только немцам, но и русским. Ваши союзники ненадежные. Мы, немцы, можем договориться с [530] вами и будем надежными соседями, а может быть, и союзниками против теперешних ваших союзников.

— Почему же в сорок первом немцы, нарушив договор о ненападении, напали на нашу мирную страну, которая никому не угрожала?

— Бурный рост страны Советов внушал нам страх, мы боялись, что вы первые нападете на нас. Гитлер решил опередить вас, чем совершил самую большую ошибку. Мы не ожидали, что Советы так сильны. Наш генеральный штаб и Гитлер просчитались.

Из беседы можно было сделать вывод, что гитлеровские офицеры здраво оценивают обстановку: они уже видят неминуемую катастрофу и ищут спасение только в заключении мира.

Из Едлинска я поспешил в Белобжеги, на наш правый фланг, к командиру 28-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-лейтенанту А. И. Рыжову. Начальник штаба полковник Мамчин доложил обстановку. Наступление в полосе корпуса развивалось успешно. Части 79-й и 88-й гвардейских стрелковых дивизий вышли на рубеж Пшибышев, Редлин, Кожухов. Мы узнали, что командир корпуса выехал в 88-ю дивизию. Решили догнать его. У деревни Борки возле мельницы увидели толпу польских крестьян. Слышались крики, женский плач. Мы вышли из машины. Толпа расступилась. Перед нами лежали два трупа — мужчина лет сорока пяти и подросток лет шестнадцати. Мы сняли шапки. За нами вся толпа обнажила головы.

Грудь пожилого мужчины была изрешечена пулями. На лице юноши — три пулевые раны.

— Кто это сделал?

Толпа загудела, заговорили все сразу — ничего не понять. Я попросил одного из поляков спокойно рассказать, что здесь произошло. Он ответил по-русски. Часа два-три назад фашисты, отступая, ворвались на мельницу. Схватив мешки с мукой, они хотели их вынести и погрузить на подводу. Двое крестьян — отец и сын — уцепились за свои мешки. Тогда гитлеровец поднял автомат. Выпустил одну очередь в спину отца, а другую — в лицо мальчика... В это время появились советские бойцы на опушке леса. Гитлеровцы вскочили на крестьянские сани и скрылись.

Тут с запада показалась колонна. Я еще не успел рассмотреть ее, как толпа поляков бросилась туда с руганью и проклятиями. Мы сразу поняли: пленные. Три наших бойца во главе с сержантом вели не менее восьмидесяти немцев. [531]

Вид у них был жалкий. Озябшие, в легких шинелях из эрзацсукна, они еле тащили ноги. И только два офицера впереди шагали с гордой выправкой.

Мы ожидали, что толпа поляков набросится на пленных, и были готовы вмешаться, чтобы предотвратить самосуд. Но наше беспокойство оказалось напрасным. Мужчины, женщины и подростки лишь грозили кулаками и осыпали фашистов ругательствами.

— Пся крев! Пся крев! — раздавалось в толпе.

Мы двинулись дальше. В глазах долго стояли два расстрелянных поляка, кровь на лице юноши. Я думал о сотнях тысяч и миллионах русских, поляков и французов, молодых и старых, мужчин и женщин, ставших жертвами гитлеровцев.

В полдень мы были на новом командном пункте армии в поселке Суха-Шляхецка, в трех километрах от Белобжеги. Над нами с востока на запад и обратно проходили группы самолетов. Наконец-то установилась летная погода, и наши соколы поднялись в воздух.

Пообедав, мы разложили карты, вооружились циркулями и линейками и принялись за расчеты. Наступление развивается все стремительнее. Этому способствуют танковые армии, вырвавшиеся на оперативный простор и клиньями разрезающие группировки вражеских войск. Сегодня мы пройдем километров тридцать. А на завтра, 17 января, запланируем бросок до сорока километров. Нам просто необходим такой бросок. Стало известно, что противник, стремясь избежать окружения, отходит из района Варшавы на Рава-Мазовецка. Захват Рава-Мазовецка — крупного узла шоссейных дорог — срывал планомерный отход врага и давал нам возможность громить его по частям.

Было ясно, что главное сейчас — стремительность продвижения. Наступление уже приняло форму преследования в колоннах. Это требовало от нас повышенной бдительности. Надо было большую часть сил и средств держать во вторых эшелонах, чтобы в случае встречи с резервами противника иметь возможность нарастить удар из глубины. Приказываю дивизиям первого эшелона выделять сильные передовые отряды, которые должны следовать на удалении 20–30 километров, а в 10–15 километрах впереди колонн главных сил движутся авангарды. Войска не нужно перенасыщать приданной артиллерией, пусть она идет с колоннами вторых эшелонов в постоянной готовности выдвинуться туда, где потребуется мощный огневой удар. [540]

Вечером ко мне прибыли работники тыла во главе с генерал-майором Показниковым. Они предложили создать две колонны, каждая из сотни машин с горючим и боеприпасами. Они будут двигаться на главных направлениях, и расходовать эти материальные резервы можно только по личному указанию командарма.

Член Военного совета генерал Д. П. Семенов направился в тыл фронта, чтобы добиться пересмотра этого вопроса и настоять на том, чтобы перевозкой боеприпасов с магнушевского плацдарма занялся тыл фронта: у него для этого больше возможностей.

Рано утром 17 января с членом Военного совета А. М. Прониным, командующим артиллерией генералом Н. М. Пожарским и офицерами штаба мы выехали в дивизии первого эшелона. У переправы через Пилицу нагнали части 39-й гвардейской стрелковой дивизии, находившейся во втором эшелоне 28-го стрелкового корпуса. 120-й полк этой дивизии с приданным дивизионом артиллерии уже переправлялся через реку. В это время из деревни Гжмионца появилась колонна танков. Их было около двадцати, они направлялись к переправе. И вдруг мы разглядели на их броне фашистские кресты. Наши артиллеристы быстро развернулись в боевой порядок. Подпустив вражеские танки метров на четыреста, они открыли огонь. С первых же выстрелов почти половина танков была подбита и загорелась, остальные, отстреливаясь, начали отходить к деревне. Но туда уже вошел 117-й полк той же 39-й дивизии. Заметив танки противника, артиллеристы полка развернули орудия и открыли дружный огонь. В результате от вражеской колонны уцелело всего два танка. Пленные танкисты показали, что они из 25-й танковой дивизии, которая после трехдневных боев потеряла связь с высшим штабом. Так как переправа через реку Пилица у Нове-Място была в руках советских войск, фашисты решили пробиться другим путем, но попали в огневой мешок.

Переправившись через Пилицу, мы поехали по дамбе. Километра через три в деревне Вьвидно встретили командира 220-го полка 79-й гвардейской дивизии полковника М. С. Шейнина, который выводил свой полк, находившийся во втором эшелоне дивизии, на Садковице. Полковник доложил, что штаб 79-й гвардейской дивизии уже проследовал вперед и сейчас находится на шоссе Могельница — Нове-Място. Обогнав вытягивающуюся колонну, мы быстро подъехали к винзаводу у деревни Стрыкув. Нам бросилось в [541] глаза, что рабочие винзавода и жители деревни ведут себя как-то странно: прячутся за стены и пугливо смотрят в одну и ту же сторону. Присмотревшись, мы увидели там колонну немцев. В полукилометре от нас она развертывалась в боевой порядок. Откуда у нас в тылу могли появиться гитлеровцы? Но думать и гадать было некогда. Со стороны врага уже застрочили пулеметы. Под огнем проскочили к полку Шейнина. Бойцы развернулись в цепь. По фашистам хлестнули очереди пулеметов. А потом полк сделал быстрый рывок вперед и перерезал пути отхода немцам на юго-запад. Поблизости в лесу в это время заправлялись танки 1-й гвардейской танковой армии. Танкисты немедленно направили пушки против гитлеровцев и своим огнем заставили их сложить оружие и поднять руки. Было захвачено тысячи полторы пленных. Все они оказались из разных частей и отходили на запад, потеряв связь с командованием. Шли наугад, без ориентировки и без приказа.

Продолжая свой путь на Нове-Място, мы встретили командира 11-го гвардейского танкового корпуса 1-й гвардейской танковой армии полковника А. X. Бабаджаняна (впоследствии он стал главным маршалом бронетанковых войск). Его танкисты ночью переправились через Пилицу, а днем принимали участие в разгроме отступающих из-под Варшавы частей противника. Сейчас танковый корпус вместе с 79-й гвардейской стрелковой дивизией наступал на Садковице. Вскоре мы встретились и с командиром этой дивизии генералом Леонидом Ивановичем Вагиным. Он доложил, что его части успешно продвигаются вперед, а разведывательные отряды уже достигли рубежа Садковице, Трембачев, Любаня.

По пути мы видели, как наши бойцы и офицеры, главным образом из тыловых подразделений, выводили из поселков и хуторов пленных гитлеровцев. Отступая от берегов Вислы, немецкие солдаты и офицеры рассчитывали передохнуть в тылах своих дивизий, но здесь уже были тылы советских частей — обозы, кухни, интендантские склады. Обескураженные гитлеровцы рассыпались на мелкие группы, кто с оружием, а кто и без оружия. Прятались в скотных дворах, стогах, кустарниках. Поняв, что их положение безнадежно, они стали сдаваться в плен.

В домике на восточной окраине Нове-Място мы встретили командующего 1-й гвардейской танковой армией генерал-полковника Катукова, который собирал данные о своих войсках. Обменявшись с ним данными об обстановке, решили [542] вместе двинуться по шоссе на Рава-Мазовецка в части 29-го гвардейского стрелкового корпуса, которые действовали совместно с танкистами Катукова. В хуторе, неподалеку от дороги, мы заметили штабные машины. Свернули к ним. Возле двухэтажного дома стояло много русских и польских повозок, фаэтонов, фургонов и машин. Вошли в дом. В столовой за обедом застали большую компанию поляков, среди них человек восемь наших бойцов. На столе консервы, хлеб, сало, польский бигус, соленые огурцы и другие продукты, две солдатские фляжки и две бутылки «Выборовой».

— Здравствуйте! — приветствовали мы всех. Наши бойцы вскочили, вытянули руки по швам. Напустив на себя строгий вид, я спросил:

— Вы что это, спаиваете наших бойцов?

Молчание. Поляки вконец растерялись. Лишь одна молодая женщина, видимо заметив наши плохо скрытые улыбки, ответила:

— Нет, пан генерал, мы просили ваших солдат зайти к нам покушать, а ваши солдаты принесли с собой столько еды, что не мы их кормим, а они нас.

— Неужели это одна семья?

— Нет, — ответила женщина, — мы пришли сюда из соседних хуторов, чтобы посмотреть на ваших солдат.

Мы не стали мешать: в такой обстановке наш солдат и без помощи генерала найдет тему для беседы. Поляки упрашивали нас присесть к столу, отведать крестьянских щей, бигуса, самодельной водки — бимбера, но мы очень спешили.

Штабы 29-го гвардейского стрелкового корпуса и механизированного корпуса 1-й гвардейской танковой армии мы нагнали в деревне Пукинин. Южнее, в Рава-Мазовецка, шел бой. Там наши войска выбивали разрозненные группы противника. Бой ослабевал: враг отступал по всему фронту.

Дав предварительное указание командиру 29-го гвардейского стрелкового корпуса генерал майору А. Д. Шеменкову о наступлении на Бжезины, я повернул в Нове-Място, куда переместился наш КП. Здесь уже была налажена связь с войсками, но со штабом фронта проводной связи еще не было. Звоню соседу справа — командарму 5-й Ударной. Войска его идут хорошо. Захватили Бяла Равска и готовы наступать дальше. А вот сосед слева — 69-я армия начала отставать, и сейчас ее передовые части далеко позади нас, но это нас не беспокоило.

В целом обстановка складывалась благоприятно. К исходу [543] 17 января центральная ударная группировка фронта (5-я Ударная, 8-я гвардейская, 1-я и 2-я гвардейские танковые армии), успешно развивая наступление, уже подходила к главным коммуникациям и магистральным шоссейным дорогам Варшава — Берлин. Особого сопротивления наши войска не встречали.

На этом направлении основные силы противника были разгромлены, крупных резервов у него здесь не имелось. Правофланговая группировка фронта (1-я Польская и 47-я армии) после взятия Варшавы успешно преследовала разбитые части противника, левофланговая группировка фронта (69-я и 33-я армии) несколько отставала, вернее, шла уступом сзади от центральной группы фронта, но это отставание не имело никакого значения: у противника не было резервов, чтобы создать угрозу нашему левому флангу.

Наступление 1-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза И. С. Конева и 2-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского также развивалось успешно. Войска маршала Конева к исходу 16 января овладели городами Радомско, Ченстохов, Заверце и обходили Силезский промышленный район с севера. Войска маршала Рокоссовского 19 января овладели городами Пшасныш, Млава, Плоньск, Модлин и развивали наступление по берегу Вислы в общем направлении на Торунь, Данциг, отрезая группировку гитлеровских войск, находившуюся в Восточной Пруссии.

Можно было продолжать стремительное наступление, не беспокоясь особенно за фланги. Когда была установлена телефонная связь со штабом фронта, мы получили задачу: 18 января пересечь железную дорогу, идущую из Варшавы на Ченстохов, и передовыми отрядами захватить Глувно, Бжезины. Для усиления армии в Рава-Мазовецка прибывала 11-я гвардейская танковая бригада.

Чтобы не распылять силы армии и иметь сильный кулак для маневра, я решил вывести 4-й гвардейский корпус во второй эшелон и держать его на левом фланге армии.

18 января наступление начали рано утром. Мы стремились как можно лучше использовать светлое время суток. Командный пункт армии, а вернее, весь первый эшелон штаба превратился в подвижной пункт управления войсками. Он двигался по главной магистрали Нове-Място — Рава-Мазовецка — Бжезины.

Танкисты 1-й и 2-й гвардейских танковых армий, ускоряя темп наступления, уже вышли на автострады, ведущие [544] к Берлину. Второй эшелон штаба армии оставался в Нове-Място с задачей поддерживать связь со штабом фронта и с нашим КП. Большинство офицеров и генералов штаба армии двигались с передовыми колоннами, на месте помогая командирам и периодически информируя меня о достигнутых результатах. Поэтому я всегда был в курсе событий.

Настроение бойцов и командиров было бодрое, никто не жаловался на быстрые переходы, наоборот, все стремились скорее добраться до Германии. К 13 часам колонны частей 28-го и 29-го гвардейских корпусов достигли железной дороги Варшава — Пиотркув, а разведка уже подошла к рубежу Дмосин, Бжезины, Галкув.

На горизонте показался большой город. В бинокль были видны заводские трубы. Лодзь! Крупный промышленный центр Польши, по численности населения второй после Варшавы. 1-я гвардейская танковая армия обходила Лодзь с севера. Сосед справа — 5-я Ударная армия захватила город Ловичь. В это время у нас связи со штабом фронта не было. Надо было самому принимать решение. Двигаться дальше, оставляя у себя в тылу город с большим вражеским гарнизоном, или остановиться у его стен и ожидать указаний? Ни то, ни другое нас не устраивало. Принял решение атаковать город. Тут же был разработан план штурма.

Войска остановим на рубеже Дмосин, Бжезины, Галкув, накормим людей и дадим им отдохнуть до 24 часов. До 2 часов ночи разведывательные отряды дивизии уточнят силы противника в городе и пригородах. После этого дивизии первого эшелона 28-го и 29-го гвардейских стрелковых корпусов (все четыре дивизии) подойдут к городу, чтобы к рассвету занять исходные позиции для наступления. В штурме будут участвовать основные силы 28-го и 29-го корпусов, нанося одновременные удары с востока, северо-востока и с запада через Згеж на Константинув. 88-я гвардейская стрелковая дивизия, наступая на широком фронте, выходит на рубеж Пионтек, Озоркув. Танковая группа в составе 11-й танковой бригады и трех отдельных танковых полков под общим командованием генерала Вайнруба стремительным маневром выходит на западные окраины города и закрывает пути отхода противника. 4-й гвардейский стрелковый корпус в резерве рокируется на правый фланг армии.

Офицеры штаба армии на автомашинах выехали в штабы корпусов и дивизий с предварительными, ориентирующими приказаниями. Нам не хотелось вести бой в городе, который, несомненно, пострадал бы, поэтому в замысле штурма [545] был обход его с севера и запада, то есть с тыла. Штаб тем временем спешно разрабатывал боевые документы.

И вдруг из штаба фронта приходит приказание, которое поставило нас в тупик. Нам предписывалось 19 января выйти на рубеж, который, по существу, мы уже заняли накануне.

Напутал ли штаб фронта или содержание приказания исказили при передаче через несколько узлов связи, установить нам так и не удалось. Одно было ясно: надо действовать на свой страх и риск. Войскам был передан подписанный Военным советом армии приказ о штурме города Лодзь. В полночь корпуса и дивизии приступили к его осуществлению.

Утром первый эшелон штаба армии выдвинулся вперед и разместился недалеко от главных сил своих войск в местечке Бежица. Военный совет армии с группой офицеров и генералов штаба выехал на только что захваченную восточную окраину города.

Было ясное солнечное утро. Мы стояли у железнодорожного переезда. На севере шла ружейно-пулеметная перестрелка, изредка слышались артиллерийские выстрелы. Наша разведка не имела полных данных о силах лодзинского гарнизона противника, но по характеру перестрелки чувствовалось, что враг не собирается упорно драться за город. Хотя наша артиллерия уже развернулась, я приказал, чтобы до особого распоряжения она огня не открывала.

В это время с востока появились девятки наших «илов» в сопровождении истребителей. Подходя к городу, они над головами наших вторых эшелонов начали развертываться в боевые порядки для бомбежки и штурмовки. Мы заволновались. Как они будут штурмовать город, не зная расположения своих сил и сил противника? Радиосвязи с авиацией у нас не было. Спешно пошли в дело палатки, простыни, их расстилали на землю, сигналя самолетам. Полетели вверх зеленые ракеты: «Свои», «Свои». Помогло. Штурмовики отвалили в сторону. Было ясно, что темп нашего наступления оказался неожиданным для штабов нашей авиации.

Под прикрытием разведывательных подразделений мы продвинулись несколько вперед и остановились в парке, около часовни на высоком холме. Отсюда открывался вид почти на весь город. Мы наблюдали, как польские жители помогали нашим разведчикам вылавливать и обезоруживать гитлеровцев. [546]

К полудню стрельба переместилась из центра города на юг. Мы поняли, что части 28-го гвардейского стрелкового корпуса и танковая группа Вайнруба начали наступление и гонят врага на юго-запад. Вдруг немецкая артиллерия открыла огонь по нашему наблюдательному пункту. Три десятка снарядов разорвались возле артиллерийских разведчиков. Два офицера были убиты, троих ранило. Чтобы избежать потерь, приказываю уйти из этого района.

Возле железнодорожного переезда наши связисты восстановили связь с первым эшелоном штаба армии.

Я вызвал к телефону начальника штаба армии генерала Белявского. Он доложил, что танковая группа генерала Вайнруба вышла на западную окраину Лодзи, части 28-го корпуса заняли Озоркув, Александрув, Радогощ; наши разведывательные подразделения вышли на шоссе Лодзь — Константинув. Противник спешно отходит на юго-запад. Захвачены пленные и много трофеев. Белявский замолчал и скорбно добавил:

— Матвей Григорьевич Вайнруб ранен в грудь навылет. Его скоро должны привезти.

Сообщение о ранении генерала Вайнруба нас очень огорчило. Мы все высоко ценили храбрость, честность и человечность Матвея Григорьевича. Третье ранение за войну. Когда ранят человека, прошедшего боевой путь от западных областей Белоруссии до Волги, выдержавшего испытания Сталинграда, а затем прошедшего вместе с тобой от Волги через всю Украину и Польшу, особенно тяжело. К счастью, вскоре сообщили, что Матвей Григорьевич будет жить...

Лодзь была освобождена 8-й гвардейской армией во взаимодействии с 9-м и 11-м танковыми корпусами и соединениями 16-й и 18-й воздушных армий. Мы проехали по улицам. Фашисты здесь все хотели переделать на свой лад. Главную площадь, которая раньше называлась площадью Вольности, переименовали в площадь Германии. Гитлеровцы хотели этим подчеркнуть, что никогда Польше не быть вольной, что отныне здесь властвует Германия, а поляки — бесправные рабы. На угловых домах висели таблички с немецкими названиями улиц. Все вывески на магазинах — на немецком языке. На дверях кафе и ресторанов надписи: «Только для немцев. Полякам вход воспрещен». Последнее время полякам не выдавали хлеба — они должны были вымирать от голода, чтобы уступить место колонизаторам. Точно саранча, набросились на город жадные до чужого добра захватчики. Через одну из главных улиц был переброшен [547] мостик — только по нему могли евреи переходить из одной части гетто в другую. Они не имели права показываться на улице.

Пять с лишним лет стонала Лодзь под пятой гитлеровских палачей. Но город не покорялся, он помнил стачки 1905 года, он хранил гордый дух вольности. И нередко немецкие патрули находили на улицах трупы завоевателей — это польские патриоты творили свой беспощадный, но справедливый суд.

Зверствам оккупантов не было предела. Местные жители рассказывали нам, что однажды подросток Михаил Волонский увидел труп убитого немецкого жандарма и улыбнулся. Это заметил проходивший мимо фашистский офицер, и молодого поляка расстреляли тут же на месте. Юзеф Панцевский был расстрелян только за то, что неправильно показал немцу дорогу. Стефана Прибыцкого замучили в гестапо за то, что он произнес на улице запрещенное слово «Россия».

— Поляки знали, — говорил мне один рабочий Лодзинского депо, — что только Россия может освободить нас, спасти от смерти в фашистских застенках. Весь город знал о страшном лагере в предместье Лодзи. Он был разделен на кварталы и опутан колючей проволокой. Это здесь убили Станислава Потоцкого после четырех месяцев страшных пыток. Здесь растерзали Юзефа Вичинского за то, что он показался на улице вечером. Ходить по городу разрешалось официально до 9 часов, но гитлеровцы уже с 8 часов вечера хватали и убивали всех, кто попадался под руку.

Жена рабочего добавила:

— И так целых пять лет. Казалось, и не будет проблеска в нашей жизни...

— Но вот пришла Красная Армия, — продолжал рабочий, — и фашистские палачи бежали так, что побросали все — и квартиры, набитые чужим добром, и чемоданы с наворованными вещами...

Когда в город вошли наши подразделения, на крышах, балконах, в окнах затрепетали советские и польские флаги. В долгие зимние ночи, рискуя жизнью, их шили женщины. И теперь, радуясь освобождению, они расцвечивали этими флагами победный путь своих освободителей.

Стремительный натиск наших войск помешал оккупантам разрушить город. Не было взорвано ни одного здания, продолжали работать и электростанции, и водопровод.

Толпы жителей приветствовали двигавшиеся по улицам [548] танки, орудия, автомашины с пехотой. Это был всеобщий праздник. Кончился пятилетний коричневый мрак. Над Лодзью всходило солнце свободы...

В бесконечной колонне машин двигался грузовик с группой бойцов. Вон широко улыбаются сержант Усенко и младший сержант Вертилецкий. Все закопченные, усталые, но радостные. И никто не подозревает, что это герои. А мне рассказали, как они воевали...

Продвижению стрелков мешали вражеские пулеметы, установленные в окнах двух смежных зданий. Гвардии сержант Иван Усенко, командир «максима», мигом оценил обстановку. Вместе со своим помощником младшим сержантом Вертилецким он выдвинул пулемет метров на сто вперед от нашей атакующей цепи, установил его на высотке. Первой же длинной очередью он заставил умолкнуть вражеский крупнокалиберный пулемет, а еще двумя очередями уничтожил автоматчиков, засевших в подвале здания. Отважные пулеметчики подавили еще три вражеские огневые точки. Ободренные стрелки поднялись в атаку. Дом за домом очищали они от гитлеровцев.

Но враг подтянул свежие силы. На группу храбрецов во главе с сержантом Усенко двинулся немецкий батальон. Подпустив гитлеровцев на двести метров, Усенко открыл огонь из пулемета. Фашисты залегли. Не решаясь подняться, они ползком подбирались к нашим солдатам, намереваясь окружить их. Усенко и его товарищи пустили в ход гранаты. Здесь подоспели наши танки. Схватка закончилась полным разгромом немецкого батальона. Пулеметчик Иван Усенко привел к штабу 34 пленных гитлеровца во главе с обер-лейтенантом.

И сколько таких героев в колоннах наших войск!

Улыбаются бойцы в ответ на приветствия жителей. Танки, орудия, машины, не сбавляя скорости, проходят по улицам. Они спешат дальше, на запад. Их ждут новые города, которые нужно освобождать.

Вечером мы узнали, что в Москве в честь войск, освободивших Лодзь, был дан салют.


Qui quaerit, reperit
 
СаняДата: Вторник, 23 Октября 2012, 11.23.55 | Сообщение # 4
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
2

Январское наступление 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, начатое на Висле, вошло в историю как Висло-Одерская операция. [549]

План операции предусматривал выход к Лодзи на 10–12-й день. На этот рубеж 8-я гвардейская и 5-я Ударная армии вышли на 6-й день. Планировалось продвижение по 10–12 километров в сутки, мы проходили 25–30 и более километров.

Такой темп продвижения не мог не сказаться на снабжении войск. Малейшая ошибка в планировании работы тыловых служб теперь оборачивалась большой бедой. Ни боеприпасы, ни горючее, ни продовольствие в должном объеме не поспевали за войсками, да и возможности тыла были ограничены. Вместе с тем после освобождения Лодзи командование фронта ставило нам задачи на продвижение большее, чем в начале операции, когда все снабженческие базы были под рукой.

23 января войска армии достигли рубежа Повидз, Слупца, Ценьжень. Передовые отряды выходили на Гнезно и Вжесня. Танковые части 1-й гвардейской танковой армии имели возможность ворваться на позиции противника на реке Варта до того, как они будут заняты его силами. Нам надо наращивать темпы наступления, чтобы не отстать от танкистов. И тут вдруг по телефону последовал неожиданный для нас приказ фронта.

В связи с окружением войск противника в Познани и возможной задержкой боев за город командующий войсками фронта приказал мне объединить действия 1-й гвардейской танковой армии и подошедших частей 69-й армии и общими усилиями этих войск к 25.1.45 года обязательно овладеть городом Познань.

До этого Познань не входила в границы действий 8-й гвардейской. На Познань должна была наступать 69-я армия. Мы никак не ожидали, что она отстает настолько, что мы должны были закрывать свой фланг от опасности удара со стороны Познани, где был сосредоточен сильный гарнизон противника.

Надо было срочно поворачивать армию, что было отнюдь не просто, учитывая приобретенную ею инерцию в движении на запад по ранее заданным направлениям.

Я немедленно связался со штабом 1-й гвардейской танковой армии. Оказывается, танкисты уже подошли к берегу реки Варта и даже захватили плацдарм. Стало быть, они уже пронизали своим ударом, как копьем, Вартовский оборонительный рубеж. Даже пытались ворваться с ходу и в Познань, но были остановлены в восточной части города.

Разведка танкистов утверждала, что Познань взять будет [550] нелегко. Не этим ли была продиктована и директива фронта? Освобождение Познани вырастало в сложную военную задачу.

Разведка и опрос пленных показали, что в Познани подготовлены к обороне все ее форты и центр всей обороны крепости — Цитадель.

Познань в военной науке считалась классической крепостью, сооружавшейся по той же схеме, по которой сооружались крепости знаменитым фортификатором Вобаном. Форты в центре, в главном узле обороны Цитадель. И форты, и Цитадель — сооружения целиком подземные, в которых мог разместиться очень большой гарнизон...

В какой степени использованы старые сооружения фашистами, мы еще тогда не знали, и не знали мы, какими средствами и сооружениями была усилена крепость. Однако становилось очевидным, что взять такую крепость в сутки невозможно.

Наши разведывательные отряды тоже вышли к Варте на участке Оборники, Познань. Штаб армии немедленно поставил и перед ними срочную задачу — установить, какие силы обороняют крепость и берег реки Варта. Разведчики вскоре донесли, что подготовленные оборонительные позиции вдоль берега заняты противником лишь на нескольких участках и слабыми силами. Однако город и крепостные сооружения насыщены мощными огневыми средствами, и там находятся большие гарнизоны. Все попытки пробиться в город успехом не увенчались.

Все говорило о том, что в Познани мы можем застрять и дать противнику выиграть время. Он отведет разбитые части в подготовленные укрепленные районы на границе Германии с Польшей, и нам заново придется прорывать и ломать его оборонительные рубежи.

Правый сосед — командующий 5-й Ударной армией генерал-полковник Н. Э. Берзарин сообщил мне, что, по данным его разведки, противник готовит прочную круговую оборону города Шнайдемюль (Пила). На юге так же готовилась к круговой обороне крепость Вроцлав (Бреславль).

После разговора с Берзариным у меня окончательно утвердилось мнение, что противник решил удерживать узлы железной и шоссейных дорог, оставляет там сильные гарнизоны, обрекает их на окружение и даже на уничтожение, лишь бы задержать наши главные силы и выиграть время для приведения в порядок своих разбитых частей и занятия выгодных рубежей обороны. [551]

Ожесточенные бои на Северском Донце, штурм укреплений в Запорожье, превращенном немецким командованием в сильнейший опорный плацдарм их обороны по Днепру, сражение в системе оборонительных сооружений в районе Никополя, первые бои на польской земле — все это, конечно, не шло ни в какое сравнение с той задачей, которую предстояло нам решать в Познани. С одной стороны, мощнейшие оборонительные сооружения, с другой стороны, отчаяние обреченных на смерть... Для них смерть — при любом исходе битвы... И каждый из защитников крепости знал, что, если он поднимет руки, гитлеровцы в глубоком тылу уничтожат его семью.

Поэтому и было принято решение не втягивать наши главные силы, а также 1-ю гвардейскую танковую армию в бой за Познань. Созрел план форсировать Варту всеми тремя корпусами и, обходя Познань с юга и севера, наступать на запад, к Одеру. Если гарнизоны крепостных сооружений Познани останутся на месте, не будут отходить или делать попыток вырваться, мы их блокируем, а дальше будем действовать в зависимости от обстановки.

Я выехал в штаб 1-й гвардейской танковой армии, где встретил начальника штаба армии генерала М. А. Шалина, а затем и М. Е. Катукова. Вместе оценили обстановку. Были продуманы детали решения не вводить в бой за Познань главные силы 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковой армий, а обойти ее и продолжать наступление главными силами на Одер. По телефону доложил об этом командующему фронтом.

25 января первый эшелон штаба армии развернулся в 12 километрах восточнее города, в местечке Сважендз. К 12 часам стало известно, что наши части во многих местах к югу и к северу от Познани форсировали Варту, захватили плацдармы и расширяют их, двигаясь на запад. Новые попытки овладеть обводами восточных фортов Познани не принесли никаких результатов: там оборонялись, как доносили разведчики, очень сильные гарнизоны.

Оставлять Познанскую крепость без сильной блокировки нельзя: враг мог вырваться и нанести удар в тыл наступающим частям. Самое лучшее — разгромить гарнизон противника. Поэтому в тот же день было решено силами 39-й гвардейской стрелковой дивизии (командир дивизии полковник Е. Т. Марченко), захватившей плацдарм севернее города, нанести удар и овладеть северными фортами. Командир 29-го гвардейского стрелкового корпуса, удерживающий [552] плацдарм южнее Познани, двумя дивизиями атакует форты крепости с юга и юго-запада. Армейская танковая группа переправится через Варту южнее Познани и выйдет в район Юниково в готовности разгромить противника в случае его отхода из города на запад. Главные силы 4-го и 28-го гвардейских стрелковых корпусов продолжали наступать вдоль берега Варты на запад с ближайшей задачей — захватить с ходу Мезеритцкий укрепленный район и выйти на Одер. 1-й гвардейской танковой армии предстояло закончить переправу главных сил через Варту южнее Познани и, наступая быстрыми темпами, не давать противнику закрепиться на подготовленном рубеже.

Против фортов и укреплений Познани с востока развернулась на широком фронте одна 82-я гвардейская стрелковая дивизия. Частей 69-й армии вблизи города еще не было.

Артиллерия резерва главного командования, следовавшая в колоннах за войсками, была разделена на две мощные группы — северную и южную. Сотни ее стволов нацеливались на крепость. Общее наступление было назначено на утро 26 января.

В то время, когда мы готовились к штурму, войска нашего соседа — 69-й армии — отставали от нас на два суточных перехода. Упрекать за это нельзя: всякое бывает, когда противник оказывает упорное сопротивление.

Наши танковые и стрелковые соединения осуществляли сложный маневр. Одна часть войска готовилась к штурму крепостных укреплений, другая — к стремительному броску на Одер. Надо было во что бы то ни стало опередить противника. Все понимали, как дорог каждый час, выигранный стремительным темпом наступления в начале операции.

26 января, когда наши штурмовые отряды завязали бои в городе, части 4-го и 28-го гвардейских стрелковых корпусов, обойдя Познань с севера, стремительно ринулись вперед и за два дня прошли более 60 километров. К вечеру 28 января они вышли на рубеж Серакув (Тирнбаум), Левица. Войска 1-й гвардейской танковой армии, успешно переправившись через Варту южнее Познани (переправой руководил заместитель командарма генерал А. Л. Гетман), развивали успешное наступление на Бук, Меджинец.

В этот же день нам стало известно, что противник спешно перебрасывает свои части с Западного фронта и из глубины страны в Мезеритцкий укрепленный район. Сюда же, [553] к Одеру, стягиваются и войска, отходящие под ударами наших наступающих армий. 27 января командующий фронтом в своем приказе предупредил об этом и потребовал как можно быстрее продвигаться к Одеру.

Именно здесь в эти дни впервые в оперативных документах, входя составной частью в реальную задачу, появилось слово «Берлин». В приказе командующего фронтом от 27.1.45 года было подчеркнуто: «Если мы захватим западный берег реки Одер, то операция по захвату Берлина будет вполне гарантирована».

Георгия Константиновича Жукова в армии знали как человека строго реалистического, не увлекающегося беспочвенными мечтаниями. Слово «Берлин» в его приказе звучало для нас как очередная задача. Можно себе представить, как мы были взволнованы, прочитав в те дни этот приказ. Раздвинув просторы, преодолев тысячи километров, огонь, стужу, водные преграды и крепости, мы выходили напрямую к конечной цели войны...

Было приказано выделить от каждой армии по одному усиленному стрелковому корпусу, придав ему танки, самоходную артиллерию, минометные части, и немедленно выбросить их вперед для подкрепления действий танковых войск, уже приближающихся к Одеру.

Мы понимали, что если противник успеет занять оборону на подступах к Одеру до того, как наши войска преодолеют Мезеритцкий укрепленный район, то нам придется потратить там много сил. Все дело во времени!

Сосед справа — 5-я Ударная армия стремительно прорывалась вперед.

Наконец-то появились части 69-й армии. Один ее корпус — 91-й — в составе двух слабоукомплектованных дивизий под командованием генерал-лейтенанта Ф. А. Волкова вечером 27 января подошел к Познани и был подчинен мне для атаки и штурма крепостных сооружений.

К этому времени нам стало известно, что гарнизон города вместе с батальонами фольксштурма насчитывал до 60 тысяч человек. Впоследствии комендант Познани генерал Маттерн показал, что гарнизон города состоял из двух юнкерских школ, запасного учебного дивизиона штурмовых орудий, одиннадцати батальонов внутренней охраны, частей аэродромного обслуживания, учебного авиаполка, двух офицерских школ, двух саперных батальонов, боевой группы «ленцер» из местных эсэсовцев, семнадцати рот, сформированных из солдат-отпускников и солдат 10-й моторизованной, [554] 251, 6 и 45-й пехотных дивизий, разгромленных в предыдущих боях. Всей этой группировкой командовал полковник Коннель. Он принял гарнизон от генерал-майора полиции Маттерна, отстраненного от этой должности за неимением боевого опыта. Маттерн оставался в Познани, помогая новому коменданту крепости. Накануне нашего подхода к познанским укреплениям Коннель получил звание генерала.

Круговая оборона города разбивалась на четыре участка — «Восток», «Юг», «Запад», «Север». Восточным участком командовал сам Коннель, южным — майор Холдфельд, западным — бывший заместитель начальника 5-й офицерской школы майор Эверест, северным — майор Шрез.

Исполняя волю Гитлера, командование гарнизона решило удерживать город до последнего солдата. Кроме фортов, дотов, дзотов к ведению уличных боев приспосабливались жилые дома и другие постройки.

В городе находилось много складов с вооружением, различными боеприпасами и продовольствием, что позволяло гарнизону вести длительные бои в условиях полного окружения.

Приспосабливая крепость к тактике современной войны, немецкие военные специалисты на танкоопасных направлениях вокруг города отрыли противотанковые рвы, создали полевые огневые позиции с расчетом прострела дорог и подступов к противотанковым рвам. Вдоль дорог противник оборудовал огневые точки, расположенные в шахматном порядке. В них устанавливались противотанковые орудия и станковые пулеметы. Так, на шоссе Курник — Познань на протяжении 4 километров мы обнаружили до 40 пулеметных ячеек. За ячейками располагались огневые позиции для противотанковых орудий с круговым обстрелом.

Все полевые сооружения связывались общей системой огня с фортами крепости, расположенными вокруг города. Форт — подземное сооружение, которое почти не выступало над уровнем местности. Каждый форт окружен рвом шириной 10 метров и глубиной до 3 метров, с кирпичными стенами, в которых были бойницы для фронтального и флангового обстрела.

Судя по конструкции фортов, занятых нашими войсками на южной и западной окраинах Познани, противник мог использовать против нас все огневые средства как на подступах, так и внутри сооружений. Самый большой из познанских [555] фортов — Цитадель, пятиугольник неправильной формы, — расположен в северо-восточной части города. Его гарнизон мог достигать дивизии.

Стены и перекрытия Цитадели — толщиной 1,8–2,0 метра. По периметру Цитадель обнесена рвом и земляным валом. В каждом углу расположены крепостные сооружения — редуты и равелины. Внутри крепости располагался ряд подземных помещений и галерей, одноэтажные и двухэтажные здания для складов и убежищ.

Для противовоздушной обороны города имелось 18 железобетонных площадок с зенитными орудиями и надежными укрытиями для прислуги и боеприпасов.

Противник приспособил к обороне и некоторые кирпичные здания в городе, из которых обеспечивался круговой обзор. Окна полуподвальных помещений и первого этажа были заделаны мешками с песком, и в них оставлены только бойницы для стрельбы и наблюдения. В помещениях верхних этажей располагались пулеметчики, автоматчики и фаустпатронщики.

Почти все площади и парки города гитлеровцы использовали для артиллерийских позиций.

На основе добытых разведывательных данных был разработан план штурма. Общая атака началась утром 26 января. Главный удар наносился с юга 27-й и 74-й гвардейскими стрелковыми дивизиями. Как показали пленные, этот удар был для противника неожиданным. В результате два южных форта на западном берегу Варты оказались в наших руках, что дало нам возможность ввести войска с танками в кольцо фортов и атаковать противника с тыла, вернее, с внутренней стороны его фортов. Успех на южном секторе обеспечивал безопасность переправы через Варту танковой армии и прикрывал коммуникации 29-го гвардейского стрелкового корпуса.

Атака с севера частями 39-й гвардейской стрелковой дивизии особого успеха не имела.

С запада мы атак не вели. Мы сознательно оставили здесь выход, надеясь, что противник воспользуется им и двинется из крепости. Но наши расчеты не оправдались: враг не собирался покидать город. Мы поняли, что за Познань придется долго драться. Предстояло провести перестройку боевых порядков, возродить сталинградские штурмовые группы и отряды.

Стрелки, саперы, огнеметчики, разведчики, танкисты, артиллеристы, входившие в штурмовые группы, получали свои [556] специфические задачи и в тесном взаимодействии уничтожали тот или иной вражеский очаг сопротивления.

28 января мы повторили штурм. Кроме четырех дивизий и средств усиления 8-й гвардейской армии в нем приняли участие две дивизии, переданные в мое подчинение из 69-й армии.

Чтобы избежать лишних потерь, гитлеровцам был предъявлен ультиматум следующего содержания:

«К офицерам и солдатам окруженного гарнизона города Познань. Город Познань окружен, и для вас нет выхода из него. Я, генерал Чуйков, предлагаю вам немедленно сложить оружие и сдаться в плен. Я гарантирую вам жизнь и возвращение на родину после войны. В противном случае вы будете уничтожены и по вашей вине вместе с вами погибнут многие жители города Познань.

Поднимите белые флаги и смело идите в направлении наших войск.

Генерал Чуйков».

Белых флагов мы не увидели. Пришлось убеждать противника силой оружия. Артиллерия и авиация наносили удары по крепостным сооружениям (городские строения мы не трогали). Танки действовали вместе со стрелковыми подразделениями. Мы не жалели снарядов из захваченных трофейных запасов. Все наземные сооружения форта Цитадель были сметены с лица земли. Гарнизоны фортов забились в подземные казематы.

Наши штурмовые группы и отряды получили на усиление батареи тяжелых орудий калибром 152 и 203 миллиметра.

Большинство бойцов, особенно саперов, овладели трофейным оружием — фаустпатронами, которые с успехом применялись как в уличном бою, так и при ликвидации очагов сопротивления. При штурме одного из фортов наши саперы выстреливали фаустпатроны в вентиляционные отверстия. Взрывом разрушались перегородки в вентиляционных каналах. После этого в отверстие заливали горючую смесь и зажигали. Пожары, вызванные таким образом, вынудили форт капитулировать.

Бой за форт Бонин вела штурмовая группа, в которую входили стрелковая рота неполного состава, рота 82-миллиметровых минометов, рота саперов, отделение химиков-дымовиков, два танка Т-34 и батарея 152-миллиметровых орудий. [557]

После артиллерийской обработки форта штурмовая группа под прикрытием дымовой завесы ворвалась в центральный вход. Ей удалось овладеть двумя центральными воротами и одним из казематов, прикрывавшим подход к этим воротам. Противник, открыв сильный ружейно-пулеметный огонь из других казематов и применив также фаустпатроны и гранаты, отбил атаку.

Мы тут же поняли причины неудачи. Оказалось, что форт штурмовали только со стороны главного входа, не сковывая противника с других направлений. Это позволило ему сосредоточить все силы и весь огонь в одном месте. Кроме того, практика показала, что для штурма фортов калибр орудий 152 миллиметра явно недостаточен.

Вторая атака началась после обработки форта тяжелыми орудиями, стрелявшими бетонобойными снарядами. Штурмовая группа подступала к противнику с трех направлений. Артиллерия и во время штурма не прекращала огня по амбразурам и уцелевшим огневым точкам. После короткой борьбы противник капитулировал.

Продвижению наших войск сильно мешал мощный дот. Ликвидировать его поручили группе саперов под командованием старшего лейтенанта Василия Проскурина. Вооружившись гранатами и взрывчаткой, саперы поползли к доту. Их прикрывала стрелковая рота, которая из противотанковых ружей и ручных пулеметов вела огонь по вражеским амбразурам.

Проскурин и его подчиненные быстро достигли дота, но его гарнизон вызвал на себя огонь артиллерии и минометов. Наши бойцы не дрогнули. Под градом осколков саперы пробрались к огневой точке и заложили 50 килограммов взрывчатки у амбразуры. Взрывная волна оглушила фашистов. Саперы ворвались в дот. После короткой схватки вражеский гарнизон был уничтожен.

Штурм городских зданий, приспособленных к обороне, организовывался в ходе боя по-разному. Наиболее типичным приемом можно считать штурм здания гестапо, которое было солидно укреплено и оборонялось с особым упорством гитлеровскими головорезами. Штурмовая группа, ведя уличные бои, скрытно подошла к зданию гестапо и внезапным штурмом овладела одной его частью. Завязался бой внутри здания. Гарнизон противника яростно сопротивлялся, и все попытки овладеть домом полностью не увенчались успехом.

Командир штурмового отряда приказал произвести подрыв [558] здания. Шесть саперов, находящихся в штурмовой группе, из имеющейся у них взрывчатки связали сосредоточенный заряд весом 75 килограммов и подорвали нижний этаж. Взрыв разрушил потолок подвала и внутренние стены нижнего этажа. Но, несмотря на эти разрушения, противник, засевший в подвале и на верхних этажах, продолжал отчаянно сопротивляться. Тогда решили произвести вторичный подрыв. Под огнем противника саперы поднесли к зданию 175 килограммов взрывчатки и двумя сосредоточенными зарядами, расположенными в разных комнатах нижнего этажа, произвели одновременный взрыв. Этот взрыв разрушил здание и полностью уничтожил гарнизон головорезов СС.

Успех действий этой штурмовой группы был достигнут благодаря хорошо организованному взаимодействию между стрелками и саперами, а также с подразделениями других родов войск.

А вот другой пример. Штурмовой группе 83-го гвардейского стрелкового полка нужно было сделать проход в стене дома, занятого противником. Подходы к дверям и окнам этого дома простреливались противником из соседнего здания.

Штурмовая группа, в состав которой входили и саперы, через подвал проникла в соседний дом, не занятый противником. Саперы зарядом взрывчатки весом 35 килограммов сделали проход в глухой стене этого дома, вне обстрела противника. В образовавшийся проход штурмовая группа под прикрытием дыма подошла к глухой стене дома, занятого противником, и зарядом весом 40 килограммов пробила в нем стену. В образовавшийся проход в стене стремительно бросились пехотинцы с гранатами и выбили противника из дома, захватив 41 солдата и офицера в плен.

В результате этих действий было нарушено огневое взаимодействие у противника, наши войска получили возможность проникнуть в соседние дома и в скором времени очистили от противника весь квартал.

К 5 февраля штурмовые группы полностью очистили от противника жилые районы города. Цитадель, восточная часть района Шулинг, Хвалищево и Гловно оставались еще в осаде. В этот день 39-ю гвардейскую стрелковую дивизию я вывел из боев за Познань и направил на Одер в 28-й корпус, который вел бои уже за плацдарм на левом берегу реки.

Тогда же стало известно, что у соседа справа — 61-й армии [559] — в районе крепости Шнайдемюль окруженный гарнизон противника внезапно ночью всеми силами атаковал блокирующие войска. На ликвидацию этой вылазки из 8-й гвардейской армии была взята 11-я танковая бригада и переброшена к правому соседу. Для предотвращения подобных попыток со стороны познанского гарнизона противника мы усилили ночные действия штурмовых групп, а выходы из фортов и равелинов плотно перекрыли огнем артиллерии.

После 12 февраля главное внимание было приковано к Цитадели — центру обороны познанского гарнизона. По мере приближения наших войск к этому центру упорство сопротивления противника возрастало. Можно подумать: зачем нужно было упорно драться за Цитадель, не лучше было бы ее блокировать и брать измором? Рядом с Цитаделью находился узел железных дорог, который был крайне необходим для подвоза снабжения всех войск фронта. Поэтому штурм Цитадели продолжался до полной ликвидации в ней противника.

В самой Цитадели укрывалось около 12 тысяч солдат и офицеров во главе с двумя комендантами — экс-комендантом генералом Маттерном и матерым нацистом генералом Коннелем.

Цитадель размещалась на холме, она господствовала над городом. Форты и равелины были укрыты трехметровым слоем земли.

Подступы к внутренним фортам и равелинам прикрывались широким и глубоким рвом. Этот ров простреливался фланговым огнем из казематов через бойницы, невидимые со стороны наступавших.

Стены рва высотой 5–8 метров были выложены кирпичом. Танки не могли преодолеть это препятствие. На помощь им подтянули тяжелые орудия. С дистанции триста метров они били по Цитадели. Но даже 203-миллиметровые снаряды, ударяясь в стены, особого разрушения не производили, а, попадая в насыпи над перекрытиями фортов и казематов, оставляли только воронки, как бы перелопачивая уже перепаханную землю.

Я уже говорил о том, что обреченных ждала смерть во всех случаях. Мы были свидетелями, как нацисты расправлялись с теми, кто пытался внять разуму. Один эпизод особенно потряс меня, и о нем я не могу не рассказать.

Было это так. Для наблюдения за результатами обстрела [560] Цитадели и за действиями штурмовых групп мы выдвинули свой наблюдательный пункт вплотную к месту боя на верхний этаж городского театра. Со мной были командир корпуса генерал Шеменков и мой заместитель генерал-лейтенант Духанов. Мы увидели, как на внутреннем валу крепости, за рвом, появилась большая группа немцев с белыми флагами. Бросая оружие, они показывали, что сдаются в плен. Разобравшись, в чем дело, наши войска прекратили огонь. И тут мы заметили, как группа немецких солдат, стоящая на валу, начала редеть. Немцы падали и скатывались в ров — в одиночку, по двое, по трое. Вскоре весь вал опустел.

Моя догадка подтвердилась. Действительно, солдат, пожелавших сдаться в плен, расстреляли из бойниц казематов свои же офицеры.

Этот случай показал, что в гарнизоне крепости отъявленные фашисты, которые будут долго и упорно сопротивляться. Я собрал командиров частей и приказал готовиться к завершающему штурму Цитадели.

Наши войска, продвигавшиеся на запад, в это время уже вели бои на Одере. По два-три раза в неделю мне и работникам штаба армии приходилось путешествовать по маршруту Познань — Одер — Познань.

Уже много дней наши части вели уличные бои. Гитлеровцев приходилось выбивать из каждого дома. При этом очень пригодился нам опыт, накопленный в боях на Волге.

Чем глубже штурмующие части и подразделения врезались в город и ближе подходили к Цитадели, тем упорнее оборонялись войска противника, тем ожесточеннее шли бои. С чувством признательности я вспоминаю приданные 8-й гвардейской армии танковые части, в частности 259-й отдельный танковый полк под командованием майора И. С. Иванова. С самого начала штурма танкисты тесно взаимодействовали с пехотой и артиллеристами, проявляя мужество, упорство и изобретательность. Они выработали и применили новые приемы борьбы. Например, в уличных боях танки наступали парами. Танк, идущий по правой стороне улицы, вел огонь по целям, расположенным на левой стороне, и наоборот.

Когда нужно было под огнем произвести перемещение наших пехотных подразделений, танки становились двумя цепочками, образуя своими корпусами коридор, по которому передвигались пехотинцы. Таким образом, броня и артиллерия [561] танков помогали пехоте с малыми потерями продвигаться под вражеским обстрелом.

Такие приемы ни в одном уставе не записаны. Они рождены сметливостью наших солдат и офицеров непосредственно в бою. Командиры, политические и штабные работники быстро подхватывали эти плоды солдатской смекалки, делали новые приемы борьбы достоянием всех подразделений. Этой цели служили и беседы агитаторов, и боевые листки, и газета.

По имевшимся сведениям, гарнизон Цитадели имел запасы воды, продовольствия и медикаментов на полтора-два месяца. Частые атаки форта могли принести только лишние жертвы. Поэтому было решено дать войскам передышку, подвезти боеприпасы для артиллерии и авиации, поставить артиллерию и тяжелые танки на прямую наводку по бойницам.

Готовились штурмовые лестницы, мостики и фашины для преодоления рва. Артиллеристы произвели сильный налет, используя наши отечественные снаряды крупного калибра. Им удалось пробить брешь в кирпичной стене крепостного вала. Тотчас же была дана команда огнем прямой наводки по краям пролома расширить брешь. Вскоре здесь образовался пятиметровый проход. С внешней стороны рва в этом же месте инженеры заложили мощные фугасы, чтобы взрывом обрушить стену в ров и по образовавшейся насыпи пропустить в Цитадель танки и самоходки.

Общий штурм, начавшийся 18 февраля, длился четверо суток безостановочно, днем и ночью.

В дело были пущены огнеметы. Однако подавить огневые точки с помощью ранцевых огнеметов не удавалось. Огнеметчики не смогли подползти к краю рва, а струя огнесмеси, пущенная с расстояния 20–25 метров, практических результатов не дала. Тогда было принято решение применить бочки с взрывчаткой. Под прикрытием огня пехотинцев 5–6 саперов ползком выкатывали такую бочку к краю рва, поджигали запал и сталкивали ее в сторону амбразур. Взрыв оглушал фашистских пулеметчиков. Пользуясь ослаблением огня, саперы спускали лестницы в ров и наводили переправу. Пехотинцы по лестницам взбирались на крепостной вал и окапывались на его южном склоне, а местами и на самом гребне.

В 16 часов 19 февраля саперам поставили задачу перекинуть через крепостной ров мост, по которому могла бы пройти полковая артиллерия. Мост на козловых опорах решили [562] построить против проломов в стене и в валу, пробитых артиллерией большой мощности.

С наступлением темноты саперы поднесли ко рву заранее заготовленные части моста, но вскоре работа прервалась, так как противник непрерывно обстреливал пролом фаустпатронами и пулеметами. Быстро принимается новое решение. В результате мощного взрыва на время замолк редут № 1. Этим воспользовались саперы. В темноте они соорудили мост. К рассвету мост длиной 12,5 метра соединил берега рва. Правда, просуществовал он недолго. Через полчаса прямыми попаданиями фаустпатронов противник разрушил его. Но и это не остановило штурмующих.

К утру 21 февраля мост был восстановлен. Под прикрытием дымовой завесы через ров переправились 14 пушек, часть из них сейчас же открыла стрельбу прямой наводкой по вражеским амбразурам.

В полдень приступили к постройке тридцатитонного моста для танков. Он возводился на клеточных опорах рядом с мостом для артиллерии.

Я торопил с постройкой моста, считая, что только ввод танков в Цитадель позволит быстро завершить ликвидацию окруженной группировки противника. Задача эта была поручена 261-му инженерно-саперному батальону. Командир батальона сам произвел разведку и принял решение взорвать земляной вал и стены крепостного рва, создав таким образом аппарели для въезда танков. В полночь прогремел мощный взрыв. Наружная стена рва и вал были разрушены до основания. Чтобы уменьшить крутизну откосов, дополнительно произвели три взрыва. В 3 часа ночи 22 февраля танки и самоходная артиллерия 259-го танкового и 34-го тяжелого танкового полков вошли в Цитадель. Только тогда гитлеровцы группами от 20 до 200 человек стали сдаваться в плен...

Ожесточенные бои шли на всех участках. Западный равелин Цитадели блокировали гвардейцы 27-й стрелковой дивизии совместно с танкистами 259-го и 34-го танковых полков. Заместитель командира дивизии генерал М. И. Дука предложил гарнизону равелина сдаться. Фашистские офицеры ответили отказом, гарнизон продолжал сопротивляться. Генерал Дука — бывший командир одного из соединений белорусских партизан — применил против врага свой, партизанский метод. По наклону к главному входу в равелин покатились горящие бочки с мазутом. Жаркий, удушливый [563] дым выкурил фашистов из их нор, и они выползли с поднятыми руками.

Часы существования крепости и ее гарнизона были сочтены. Перебежчики говорили, что подземные помещения крепости забиты ранеными. Водопровод поврежден, солдаты страдают от жажды. Не хотелось зря проливать кровь, поэтому я снова по радио обратился к осажденным с предложением капитулировать. Но и на этот раз обращение противник не принял. Он бессмысленно напрягал последние силы, бросался в бесплодные контратаки.

Был канун Дня Красной Армии. Несмотря на тяжелые бои, у людей было предпраздничное настроение, оно поддерживалось предчувствием близкой победы. Вечером 22 февраля в одной из комнат городского театра собрались командиры корпусов и дивизий.

В это время командира 74-й гвардейской стрелковой дивизии генерала Баканова вызвали к телефону. Вернувшись, он доложил, что звонили от центральных ворот Цитадели. Туда прибыли парламентеры. Баканов попросил разрешения съездить и принять их. Вскоре он сообщил, что гарнизон крепости сдается и что возле него находится бывший комендант крепости генерал Маттерн. Спустя четверть часа в комнату, в которой мы заседали, пыхтя, как паровоз, и еле втиснувшись в дверь, вошел генерал-майор Маттерн. Это была туша пудов на восемь. Отдышавшись, он передал мне записку от коменданта крепости генерала Коннеля, который просил советское командование оказать помощь раненым.

— А где сам Коннель?

— Застрелился.

Когда я спросил, как себя чувствует генерал Маттерн, он пожал плечами:

— Мне что, я не член нацистской партии, зря не стал бы проливать кровь, зная безнадежность сопротивления. Гитлеру капут!

Маттерн рассказал, что из 60 тысяч немецких солдат и офицеров, находившихся в Познани, осталось боеспособных около 12 тысяч. Они сдаются на милость победителя.

В день славного двадцатисемилетия Красной Армии — 23 февраля 1945 года — столица нашей Родины отметила победу наших войск в Познани 20 залпами из 224 орудий.

Кровопролитные бои в Познани продолжались тридцать дней и ночей. Это были страшно изнуряющие солдата бои, [564] и казалось, он уже не мог не потерять такие человеческие качества, как жалость и сострадание к врагу. И тем не менее благородный облик советского воина-гуманиста был и в этих условиях на высоте.

Как-то в первые послевоенные годы мне довелось познакомиться с книгой некоего западногерманского историка Ю. Торвальда «Это началось на Висле». В ней автор, рассказывая о действиях советских войск по освобождению Познани, позволяет себе утверждать, будто советские солдаты, захватив немецкий госпиталь, издевались над ранеными пленными, а советские врачи отказывали им в лечении.

Я обратился по этому вопросу к активному участнику этих событий, ныне почетному гражданину Познани доктору исторических наук профессору полковнику М. И. Семиряге. Вот что он мне ответил.

«Действительно, в подвале одного из зданий в полосе наступления 27-й гвардейской стрелковой дивизии находился немецкий госпиталь. По приказу комдива я был включен в состав комиссии по приему госпиталя с ранеными немецкими военнопленными. Как участник этих событий, я должен решительно отвергнуть бесстыдную клевету западногерманского историка. Немецкие врачи передали нам несколько сот раненых, которые содержались в сырых и темных подвалах в ужасных условиях, без пищи и воды. И мы сделали все возможное, чтобы в тех боевых условиях как-то облегчить их участь.

Я должен сказать, что после выхода в свет книжки Торвальда вопрос о судьбе немецких раненых в Познани был снова поднят в 1962 г., когда в Западной Германии были опубликованы записи оперативных совещаний в ставке Гитлера. Издатель и комментатор этих записей Г. Гейбер, ссылаясь на того же Ю. Торвальда и комментируя одно из очередных совещаний у Гитлера в феврале 1945 г., пишет, что комендант познанской крепости генерал Маттерн капитулировал 23 февраля после того, как советское командование в своем ультиматуме якобы пригрозило расстрелять всех захваченных немецких раненых.

По роду службы мне приходилось в те дни передавать по громкоговорящей установке тексты наших ультиматумов гарнизону познанской крепости, и поэтому я имею полное основание разоблачить и эту фальшивку буржуазных клеветников. Впрочем, читатели могут убедиться в этом сами. [565]

Примерно в первых числах февраля генерал Чуйков направил окруженному немецкому гарнизону ультиматум, предлагающий прекратить сопротивление. Через несколько дней, накануне решающего штурма крепости, 11 февраля, маршал Жуков направил командованию окруженного гарнизона новый ультиматум. В обоих ультиматумах не говорится ни о какой угрозе. Более того, подчеркивалось, что прекращение сопротивления спасет жизнь тысячам солдат и офицеров


Qui quaerit, reperit
 
СаняДата: Вторник, 23 Октября 2012, 11.24.52 | Сообщение # 5
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
3

Пока дивизия Марченко (39-й гвардейская стрелковая), 29-й гвардейский стрелковый корпус и 91-й стрелковый корпус штурмовали Познань, основные силы 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковой армий, а позже и основные силы 69-й армии, наступая строго на запад, вышли на границу Германии, пересекли ее, устремились в глубь территории противника.

Свершилось! Волна огромной наступательной силы двигалась на запад. Наша армия на границе Германии 28 января 1945 года. Бойцы по-своему выразили свое настроение. На пограничных столбах мне довелось видеть надпись: «Вот она, фашистская Германия!»

Чувства эти понятны, очевидно, еще было невозможно разделить в сознании солдата страну, народ и фашизм во главе с Гитлером. Слишком была свежа память о злодеяниях захватчиков на нашей и польской земле. Вчитываясь в такого рода надписи, я вспомнил и Майданек... Вспоминал и свои опасения, что на немецкой земле могут выплеснуться ярость и гнев русского человека.

Политработники армии были уже давно нацелены на то, чтобы правильно осознать эту минуту, предотвратить всякую попытку к каким-либо эксцессам.

Политорганы Красной Армии проявляли серьезную озабоченность этой проблемой. 9 февраля в редакционной статье «Красная звезда» писала:

«Око — за око, зуб — за зуб», — говорили наши деды... Конечно, мы понимаем эту формулу совсем не так прямолинейно... [566] Нельзя представить себе дела таким образом, что если, скажем, фашистские двуногие звери позволяли себе публично насиловать наших женщин или занимались мародерством, то и мы в отместку им должны делать то же самое».

Переход границы третьего рейха не мог не поднять боевого духа наших войск, не мог не повлиять на их наступательный порыв. Все, от рядового солдата до генерала, рвались вперед.

Летчики из авиаразведки рассказывали, что все дороги Германии забиты потоками беженцев, что на железнодорожных путях образовались пробки, кюветы забиты легковыми машинами, что вереницы беженцев втягиваются в Берлин, что их оттуда разбрасывают во все направления, что люди мечутся в панике.

Наши радиоперехватчики иногда давали почитать нам интересные радиопередачи по берлинскому радио. Вспоминается, что в очень кратких сообщениях о положении на фронте берлинское радио так характеризовало тогдашнюю обстановку: «Положение на Восточном фронте невероятно тяжелое...»

Гитлер пытался мистикой усыпить тревогу народа. Вот его фраза из последнего выступления перед немецким народом 30 января: «Сохранив мне жизнь 20 июля, всевышний показал, что он хочет, чтобы я остался вашим фюрером». Гитлер здесь упоминает день 20 июля. Дело в том, что 20 июля 1944 года на него было совершено покушение. Но случайно оно не удалось, и Гитлер остался жив. После этого он жестоко расправился с недовольными его режимом.

У нас не было никаких сомнений в том, что фюрером ему осталось быть считанные дни.

Ничто уже не помогало. И брошенные, обреченные на гибель гарнизоны в крепостях, и заклинания фюрера, и тайная дипломатия, и политические интриги...

Не знаю почему, но именно в те дни я часто вспоминал многие эпизоды из своей молодости.
* * *

Молодость, молодость!.. Кто не хочет вернуться в нее хотя бы мысленно? Таких я не знаю. И дерзость, и отвага, и окрыленная вера в свои силы той поры, поры командирской молодости, оставляют в памяти такие глубокие отпечатки, что от них нельзя отрешиться, вероятно, до конца [567] жизни. Они дают о себе знать каждый раз, когда перед тобой возникают какие-то сложности или просто появляется желание поговорить с самим собой, со своей памятью: где, когда, на каком этапе ты окрылился верой в свои силы, в силы своих друзей и нашел такие верные решения, которые помогут тебе сейчас, сию минуту обрести точку опоры для малейших действий?

В октябре 1919 года на реке Тобол разгорелись упорные бои. Белогвардейцы отчаянно сопротивлялись. В контратаку были брошены отборные части, в том числе Ижевская дивизия, которая считалась лучшей дивизией Колчака. Командовал ею генерал Молчанов. За участие в сентябрьских боях Колчак наградил ее георгиевским знаменем. Но теперь эта дивизия не могла остановить наступление советских войск. Она попала в окружение в районе Глядинское, Покровка, Давыдово и понесла невосполнимые потери. После разгрома на реке Тобол лучших войск Колчака наши полковые разведчики, конные роты стали смело отрываться от своих полков, заходить противнику в тыл. Такой рейд они совершили на деревню Жилино, где оборонялся полк белогвардейцев. Когда наша конница ворвалась в деревню с тыла, штаб полка белых потерял управление и полк разбежался в разные стороны.

Особенно интересный бой произошел за село Батырево. Со своего наблюдательного пункта на окраине деревни Яровой, возле ветряной мельницы, я заметил по вспышкам, что орудия противника расположились возле церкви и ведут огонь в нашу сторону. Тут же созрел план: захватить эти орудия налетом с тыла ночью или ранним утром. Вызвал к себе разведчиков Гурьянова и Санникова, вместе наметили маршрут. В ходе разговора появился соблазн самому принять участие в такой вылазке. Вперед послали Суханова с отделением конных разведчиков засветло расставить маяки.

Вслед за группой Суханова подготовился к выступлению весь отряд Гурьянова. На всякий случай была приведена в боеготовность первая рота под командованием умелого и храброго Волгина. Своему заместителю — он из бывших офицеров царской армии — я поручил поднять полк до рассвета и быть готовым начать наступление. Сигнал атаки: стрельба в расположении противника. Ракет тогда у нас не было, радиостанций — и подавно.

Лунная ночь. Мы двигались от одного маяка к другому. Впереди шли конные — около 40 сабель, за ними — рота [568] Волгина. К часу ночи мы вышли на рубеж озера Чистое, где встретил нас Суханов. Он доложил, что за развилкой дорог на Лопатки и Сухмень в небольшой роще горят костры, — по-видимому, там стоят обозы противника.

Я решил: Гурьянову с двадцатью конными и с одним пулеметом выйти на развилку дорог; роте Волгина подойти незаметно к роще и постараться без выстрелов расправиться с врагом. Один пулемет и двадцать конников остались со мной в резерве.

Около 2 часов ночи оба отряда двинулись вперед. Часам к 4 стала видна роща. В ней — тлеющие три костра. Волгин выделил на каждый костер по взводу — подползти скрытно и захватить людей в плен без выстрела.

Луна подходила к горизонту, тени стали длиннее, а свет костров ярче. В роще действительно находился полковой обоз первого разряда, два снарядных ящика, три кухни, три санитарные двуколки, двадцать подвод и около ста солдат с двумя офицерами, один из них врач. Весь этот лесной гарнизон был взят в плен ротой Волгина без особых затруднений и без потерь.

Тотчас же Волгин доложил мне, что среди пленных есть два артиллериста с телефонами и проводами.

— Приведите их ко мне.

Привели двух томских парней. Оба были уже без погон.

— Почему поторопились сорвать погоны? — спросил я их.

— Нас мобилизовали насильно. Надоело воевать против своих же русских.

— Зачем протянули провод сюда, в рощу? Один из них ответил:

— Точно не знаю, но слышал от своего командира, что к рассвету на опушку леса придут два орудия и станут на позиции.

Мне стало ясно: отряд вышел на артиллерийские позиции. С минуты на минуту сюда прибудут орудия, поэтому надо подготовить им встречу.

Всех пленных отвели на восточную опушку. Волгина нарядили в офицерскую шинель. Он вышел с пленными телефонистами на опушку леса. Его рота развернулась там же, а конные стали на флангах.

Наступил рассвет. Из села Батырево потянулись обозы. Обгоняя их, двигались две шестерки с орудиями и артиллерийской [569] прислугой. Они неслись прямо к роще, занятой нами. Откровенно говоря, у меня забилось сердце: какая будет развязка?

Волгин и пленные телефонисты, все в погонах, начали махать руками, указывая, как развернуться орудиям. Ехавший впереди батареи офицер сделал полувольт направо и повел орудия вдоль опушки. Этого и ждал Волгин. По его свистку поднялись наши стрелки: — Стой!

Артиллеристы покорно остановились. Лишь офицер, поняв, что попал в засаду, повернул коня и поскакал обратно. За ним выскочили Яков Якупов и Яков Бердников. Они старались обойти его с двух сторон. Послышались выстрелы — офицер отстреливался из нагана. После седьмого выстрела, когда наган был уже разряжен, Якупов ударил его обухом сабли по голове. Но переусердствовал. Офицер свалился мертвым.

Прихватив с собой коня, оружие, шинель с погонами поручика и документы, разведчики вернулись ко мне.

По документам было видно, что батарея входила в состав артиллерийского дивизиона 11-й пехотной дивизии. Западнее села Батырево послышалась ружейно-пулеметная стрельба, затем орудийные выстрелы. Это было от нас далеко, километрах в пяти. Мы поняли, что наш полк перешел в наступление. Мы решили ему помочь.

Собрав пленных артиллеристов возле орудий, я сказал:

— Вы до сих пор служили адмиралу Колчаку и контрреволюции, теперь послужите русскому трудовому народу, революции. Поставьте пушки, наведите на село, на штаб своего полка и будьте готовы открыть огонь по своим белогвардейским офицерам...

Орудия подготовили быстро. Тут мне пригодились знания по артиллерии, которые я получил на курсах Красной Армии. От рощи на запад, до Батырева, местность была ровная, как стол. Можно вести огонь прямой новодкой обыкновенными снарядами, а затем, когда пехота противника появится восточнее села, перейти на шрапнель.

Так и было сделано.

Сначала орудия послали десяток снарядов в район церкви, где, по данным пленных, находился наблюдательный пункт полка. Вскоре зазуммерил полевой телефон, связывающий наблюдательный пункт батареи в селе с огневой позицией. [570]

Меня позвали к телефону. В трубке послышалась ругань:

— Почему стреляете по нашему командно-наблюдательному пункту? Позовите поручика...

— Значит, снаряды легли хорошо, спасибо за корректировку, — ответил я. — Получай дополнительную порцию! — И тут же приказал открыть беглый огонь.

Через несколько минут из села двинулись обозы и показалась отступающая цепь белогвардейцев. Наши конники бросились им наперехват, заворачивая их в рощу. Гурьянов с десятком кавалеристов поскакал к пехотинцам противника с требованием сложить оружие. Те подняли руки, а кто не сдавался и отстреливался — их уничтожали сами же белогвардейские солдаты.

44-й полк белых, оказавшись между двух огней — с тыла и фронта, был полностью разгромлен. Мы захватили около 600 пленных, в том числе восемь офицеров, две трехдюймовые пушки, семь пулеметов и много другого имущества. Командир полка и его адъютант не сдавались, отстреливались из револьверов до последнего патрона. Наши кавалеристы догнали и зарубили их.

Закончив эту операцию, полк двинулся на Лопатки.

Темп нашего наступления нарастал с каждым днем. Полки и дивизии Колчака таяли как воск.

Мы стали свидетелями такого таяния и казачьих частей Колчака, которые летом и осенью прятались в лесных массивах и внезапно нападали на нас. Во второй половине октября наступили морозы, пошел снег. Прятаться стало негде: леса сбросили лиственный покров, следы отчетливо выделялись на снегу. Научившись бить пехоту врага, мы теперь нашли ключ и для борьбы с конницей.

В нашем полку было создано несколько легких отрядов на санях — взвод или рота с двумя пулеметами и пятнадцать — двадцать человек конницы. Эти отряды, не теряя зрительной связи с другими подразделениями полка, прочесывали местность на широком фронте. Обнаружив конницу противника в лесу, они окружали и расстреливали ее огнем из пулеметов. Если встречались с крупными силами, то заходили им во фланг или в тыл, дожидались подхода главных сил и совместными усилиями уничтожали врага.

Когда же наши войска подошли к реке Ишим, то выяснилось, что казаки, не желая дальше отступать от своих полей и хат, покидают Колчака. Они прячутся в стогах. [571]

Здесь наши разведчики уже не проходили мимо стогов или копен хлеба, не прощупав их пиками или саблями. Нередко обнаруживали людей с оружием и седлами, в которых ощущалась острая нужда.

Так под ударами красных войск, перешедших в наступление за Тобол, были вторично разгромлены отборные полки белых. В конце октября наши войска были уже на реке Ишим, пройдя с боями за две недели около 250 километров.

В эти же дни активизировали свои действия партизанские отряды, находящиеся в тылах белогвардейских частей. Они громили склады, обозы, штабы и выходили на соединение с частями Красной Армии.

После прихода 43-го полка на Ишим в наши батальоны влились молодые партизаны-кустанайцы. Сильные и смелые люди. Для них сибирская пурга и мороз — родная стихия. Они беспощадно мстили белогвардейцам за грабежи и расстрелы мирных, ни в чем не повинных людей... В атаках их решимость была неудержима. Они шли под пулями не сгибаясь, их не останавливали разрывы снарядов. Каждый стремился поскорее сойтись врукопашную, чего колчаковцы не выдерживали.

Такое пополнение увеличивало боеспособность полка.

И если боевой дух в рядах наших войск с каждым боем нарастал, то у белогвардейцев, наоборот, он заметно снижался как на фронте, так и в тылу. Не только солдаты, унтер-офицеры, казаки, но и офицеры теряли надежду на победу. Многие из них, на мой взгляд, утратили способность к сопротивлению и буквально искали случая сдаться на милость победителя.

Конечно, нельзя сказать, что в ноябре 1919 года колчаковская армия не могла сопротивляться, но ее солдаты и офицеры сохраняли боеспособность лишь до тех пор, пока против них действовали не очень решительно и давали им возможность сохранять боевые порядки. Однако достаточно было проявить смелость, ворваться в их ряды хотя бы небольшими силами, как они теряли ориентировку и становились безвольными.

Мне хорошо запомнился такой эпизод.

Это произошло 4 ноября в районе села Бугровое, что в 40 километрах северо-восточнее Петропавловска. Нам было известно, что село занято двумя пехотными полками белых.

Утром, выступая со своей частью из села Новониколаевского [572] на Бугровое, я встретился с командиром 237-го Невельского полка, и мы договорились о взаимодействии.

237-й полк обходит село Бугровое с юга через деревню Метлишино, а мы — с севера, чтобы совместным ударом разгромить противника.

Тронулись каждый в своем направлении.

В трех километрах от Бугрового меня встретили разведчики.

— Село занято крупными силами, — доложили они.

В это же время с юга донеслась ружейно-пулеметная стрельба: 237-й полк вступил в бой. Согласно договоренности я развернул 1-й и 3-й батальоны, которые тотчас же повели наступление на северную часть села. Одновременно конница пошла в глубокий обход фланга и тыла врага, а 2-й батальон остался в резерве.

Бой на участке 43-го полка развивался нормально, по плану. Мы захватили северо-западную окраину. Здесь на нашем пути встретилось озеро. Оно тянулось от центра села к западу километра на три. Там, за озером, мы должны были встретиться с 237-м полком. Но выводить батальоны на лед опасно — он еще тонкий.

Вскоре я увидел цепи, наступающие с юго-востока на северо-запад, в обход села и озера. За ними тянулась колонна пехоты. Все это вперемежку с конными разъездами и одиночными всадниками. Было трудно разобрать, чьи это войска. Если противника, то полку угрожает удар во фланг, а если наши, то они просто заблудились, сбились с направления и наступают не туда, куда следует.

Раздумывать долго нельзя. Поднимаю резервный батальон на борьбу с наступающими цепями, а сам с Петром Якушевым скачу вперед, чтобы выяснить обстановку.

Неожиданно поднялась метель. Она, будто белым пологом, то закрывала, то открывала перед нами местность. Поскольку впереди цепей и вдоль них скакали мелкие конные разъезды, нам удалось незаметно сблизиться с ними. И здесь я убедился, что наступающие цепи были белогвардейскими, а колонна, идущая к селу, — обезоруженные красноармейцы 237-го полка.

Я и ординарец оказались в боевых порядках белогвардейцев. К счастью, метель помогла нам раствориться в общей массе войск.

Беспечность, царившая в рядах врагов, подсказала мне, [573] что надо действовать немедленно. Но как? Скакать обратно к своим опасно. Нас могут распознать и залпом в спину прикончить. Нет, поворачивать не следует.

Проскакиваем сквозь белесую мглу в тыл противника. Снег вихрится за спинами белогвардейских цепей.

Позади подразделений шагают офицеры. У меня два револьвера. Пускаю в дело первый. Бью по выбору. Подскакиваю вплотную — и выстрел. Пять выстрелов — пять офицеров отстали от своих солдат, которые даже не оглянулись — мало ли выстрелов в такой кутерьме!..

Теперь проскакиваю к колонне пленных. Их конвоируют казаки. Пускаю в дело другой револьвер. Три казака вываливаются из седел. В моем ординарце заговорила душа хозяина. Он начал собирать оседланных лошадей убитых казаков, вместо того чтобы охранять меня хотя бы с тыла.

Тем временем пленные красноармейцы, сообразив, по каким причинам вываливаются из седел казаки, бросились на других конвоиров, отняли у них оружие и, услышав мою команду: «Назад! Бейте беляков с тыла!», обрели уверенность и начали брать в плен солдат, оказавшихся без офицеров.

В этот момент ко мне подскакали два казака, вероятно, узнать, кто я такой.

Одного я уложил выстрелом в упор, а другой повернул от меня и помчался к селу. В азарте я бросился за ним и, нагнав, схватил за винтовку, висевшую у него за спиной. И так яростно рванул, что он слетел с коня, ударился головой о промерзшую землю и остался лежать.

Оглянувшись по сторонам, я убедился, что оказался среди белогвардейцев. Мой ординарец Петр отстал. Что же делать?

И вдруг вот они, мои лихие разведчики! Какое все-таки нужно иметь чутье, чтобы вот так появиться там, где надо! Разведчики неслись с востока с красным флагом на пике. Какой точный психологический расчет! Именно сейчас, сию минуту надо было появиться конникам с красным флагом, как бы говоря противнику, что за ними несется по крайней мере полк красных кавалеристов. Это, конечно, придумал Гурьянов, с которым было всего лишь четырнадцать разведчиков.

Воспользовавшись паникой, которая охватила белогвардейцев, мы буквально без потерь взяли в плен более 300 человек, среди них шесть офицеров. [574]

5 ноября рано утром было получено приказание командира бригады Строганова 43-му полку проделать фланговый марш в направлении села Красный Лог и там оказать помощь 45-му стрелковому полку. Расстояние от села Бугровое до Красного Лога 25–30 километров. Кроме того, из краткого приказания невозможно было понять, что случилось с 45-м полком и какая помощь ему требуется.

Телефонной связи не было. Пришлось изменить прежнее направление и двигаться вдоль фронта на север, на выручку соседа. Весь короткий ноябрьский день мы совершали марш и только к вечеру подошли к Красному Логу. Здесь, по всем расчетам, должен был располагаться 45-й полк нашей бригады, но едва разведчики приблизились к селу, как были обстреляны ружейным огнем. От атаки с ходу я воздержался — как бы не перестрелять своих. Выслал разведчиков еще раз обследовать село со всех сторон. И снова они были обстреляны. Что за чертовщина? Здесь беляки, а где же наши? Наконец послышался гул движения крупной колонны. Она шла сюда от реки Ишим. Разведчики установили, что эта колонна — наш 45-й полк. В чем же дело?

Встретились с командиром полка П. С. Кленовым, и он рассказал мне забавную историю:

— Вечером 3 ноября мой полк подошел с запада к селу Красный Лог. В это же время с востока сюда же вышел 45-й полк белогвардейцев. Красный Лог — большое село. Оно разбросано по оврагам с перелесками, и ночью было трудно сориентироваться.

Ноябрьский морозный вечер был короткий, а сгустившийся туман сделал его еще короче и темнее. Бойцов потянуло к жилью, к теплу. Походное охранение с обеих сторон свернулось, и люди в темноте разошлись по хатам. Керосина у крестьян нет. Картошка, вырезанная внутри, кусок топленого сала и ватный фитиль, который больше коптит, чем светит. Таким было освещение, да и то не во всех домах.

Озябшие люди входили в хаты, тут же ложились спать на полу. Кое-где шли примерно такие разговоры:

— Ты какой роты?

— Я-то? Девятой.

— А я восьмой. Подвинься, тут прилягу.

Или:

— Ты какого полка? [575]

— Я сорок пятого.

— Я тоже. Давай ложись спать, завтра разберемся, где наши роты.

Белогвардейцы выставили охранение на западной окраине села, наши — на восточной. Штаб 45-го полка белых остановился у попа, а штаб полка красных — у дьякона. Усталые, промерзшие, наскоро перекусив, все уснули. Морозная и туманная ночь приютила под одними крышами две враждующие стороны.

Утром, когда свет начал пробиваться через маленькие, покрытые морозным узором стекла, в хатах пошли разговоры:

— Ты какой роты?

— Третьей. А ты?

— Я тоже третьей. Почему же ты в погонах?

— А где твои погоны? Ты кто, красный?

И начались рукопашные бои. Некоторые повыскакивали на улицу и пустили в ход оружие. Наш полевой караул, возвращаясь из охранения, поймал на улице офицера и потащил его в штаб белых. Ввалившись в дом попа, наши люди увидели сидящих за самоваром белых офицеров. Началась и там стрельба. С каждым часом она расширялась и вскоре охватила все село. Паника и неразбериха были неописуемые, а в результате всего происшедшего белые начали отходить из села на восток, красные — на запад.

Некоторое время село оставалось никем не занятым. Белые опомнились первыми. В середине дня они возвратились и без боя заняли село. А наш полк отошел на восток, в населенные пункты на реке Ишим.

Посмеявшись от души, я предложил совместными ударами с фронта, фланга и тыла уничтожить 45-й белогвардейский полк. Кленов согласился. Этот маневр был успешно осуществлен в ночь на 6 ноября 1919 года.

Белые были полностью разбиты. Солдаты прятались по хатам и сараям села. Мы вылавливали их до утра следующего дня.

Это был мой последний бой на Восточном фронте. Далее мы наступали почти без остановок.

Вскоре войска 5-й армии заняли Омск — столицу Колчака. В Иркутске были пойманы и расстреляны сам адмирал и председатель совета министров Пепеляев.

В ту пору, как мне показалось, мы стали приближаться к финишу — к последним сражениям в нашей жизни. Конечно, [576] тогда я не мог предполагать, что на мою долю и на долю моих соотечественников выпадут еще более тяжкие испытания в борьбе с гитлеровцами. Но теперь, окидывая взглядом боевой путь полувековой давности, я с нескрываемым волнением и гордостью говорю: это она, боевая молодость, водила меня в сражения, научила громить врагов моей Родины.


Qui quaerit, reperit
 
СаняДата: Вторник, 23 Октября 2012, 11.25.26 | Сообщение # 6
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
4

А в дни штурма Познани мне исполнилось 45 лет.

Что же происходило в это время на участке фронта, где действовали 8-я гвардейская и ее ближайшие соседи справа и слева?

Бои за Познань лишь отчасти задержали, притормозили наше движение вперед. Главная беда была в снабжении. Недостаток горючего и снарядов отвагой и дерзостью не восполнялись.

Героические усилия прилагали наши советские железнодорожники, чтобы наладить бесперебойное снабжение фронта. Масштабы перевозок военных грузов были грандиозны. Когда мне приходилось встречать человека в железнодорожной форме, я смотрел на него как на солдата-фронтовика, как на бойца с передовой.

В феврале на усиление войск берлинского направления противник направил из резерва верховного главнокомандования вооруженных сил, главного командования сухопутных войск, с Западного фронта, некоторых участков советско-германского фронта большое число различных формирований и 18 дивизий, в том числе три танковые и моторизованные.

Кроме того, мы вошли в полосы мощнейших фортификационных сооружений. Только мощнейшая артиллерия могла принести нам победу, только взаимодействие пехоты и брони могло подавить огневую силу врага. Нужны снаряды, снаряды...

Логика военных действий беспощадна, она не принимает никаких оправданий, никаких уважительных причин, если в бою служба тыла не сумела обеспечить бойца всем необходимым.

Служба тыла 1-го Белорусского фронта была всего лишь службой тыла и действовала соответственно установкам Военного совета фронта. Январская наступательная операция, как мы уже знаем, планировалась штабом фронта на [577] 10–12 дней, с глубиной значительно меньшей, чем получилось на деле.

Переориентировать службу тыла на более ускоренное продвижение войск и на более глубокое — дело не простое. В течение нескольких дней значительно удлинилось плечо снабжения войск. Автотранспорт удлинил пробег. Время пробега помножалось на возросший расход горючего. Словом, фронт, бой на фронте, требовал неукоснительного выполнения обязательств снабженцами, и иная ошибка, неточность могли стоить жизни тысячам солдат...

Словом, наступление требовало, невзирая ни на что — ни на какие обстоятельства... Но чем ближе мы продвигались к Одеру, чем глубже проникали в сердце Германии, тем все сложнее обстояло дело со снабжением.

Особенно начали отставать средства усиления — артиллерия, инженерные части, авиация.

На наши плечи пала еще одна немалая забота — сохранение имущества, взятого в боях. Я говорю о том имуществе, которое немецкие захватчики увезли из Советского Союза и теперь бросали где попало по дорогам отступления. Это было народное добро, его требовалось собрать и сохранить. Глаза хозяйственников загорались при виде трофейных складов с фуражом, обмундированием и другими вещами.

Чтобы освободить весь транспорт от ненужного груза и тем самым усилить подвоз горючего и боеприпасов, Военному совету армии пришлось принять решительные меры. На переправах через Варту поставили заградительные отряды. Они осматривали все машины, идущие как на фронт, так и с фронта, пропускали только те грузы, которые были необходимы для боевых действий войск. Все остальное выгружалось и складывалось тут же, у переправы.

Ради экономии бензина половина автомашин, возвращающихся с фронта порожняком, транспортировалась на прицепах. Все трофейное горючее бралось на учет и расходовалось под строгим контролем. Спирт, захваченный нами, смешивался с другими компонентами и использовался как горючее. Мы собирали трофейные орудия и снаряды и все годное, исправное пускали для борьбы с противником.

Предвидя дальнейшие события, мы заботились о том, чтобы не снижать темпов наступления. Главное — преодолеть [578] укрепленный район перед Одером, а затем форсировать реку. Вот почему, когда в Познани еще шли жаркие бои, я принял решение переместить штаб армии в Пневы, поближе к наступающим войскам.

Командиры знают, как подстегивает ощущение, что штаб наступает тебе на пятки. Поневоле стараешься быстрее двигаться вперед...

28–29 января к Обра подошли четыре дивизии 8-й гвардейской армии и два корпуса 1-й гвардейской танковой армии. По данным разведки, мы представляли себе, какая трудная задача нам предстоит. Откровенно признаюсь: было страшно бросать против могучих укреплений наши соединения. К тому же у нас иссякал запас снарядов. Ждать, когда подойдут остальные войска и подвезут боеприпасы, было нельзя. Потерять время — значило обречь себя на неудачу. Проанализировав обстановку, взвесив все «за» и «против», я решил с ходу атаковать Мезеритцкий укрепленный район. Так же решил командарм 1-й гвардейской танковой армии М. Е. Катуков.

Несмотря на то, что в те дни шли горячие бои за Познань, мне удалось дважды побывать в 35-й гвардейской стрелковой дивизии 4-го гвардейского стрелкового корпуса, которая наступала в первом эшелоне. Командир дивизии полковник Н. П. Григорьев — смелый и решительный человек. Я его знал с 1939 года. Он правильно организовал разведку, скрытную и тщательную, чтобы найти стыки и промежутки между опорными пунктами и районами обороны. Разведчики захватили несколько пленных. От них удалось узнать кое-какие данные о расположении вражеских железобетонных огневых точек.

Разведка сообщила, что противник спешно перебрасывает через Франкфурт-на-Одере свежие дивизии. И действительно, к утру 31 января одна из дивизий вышла на реку Одер через Франкфурт-на-Одере, где уже находились наши части. Завязался встречный бой в полосе между рекой Одер и Мезеритцким укрепленным районом, который еще не полностью был в наших руках.

Мы не имели подробных данных о расположении долговременных оборонительных сооружений противника, поэтому уже в ходе встречного боя с подходившими вражескими частями вынуждены были искать обходы и промежутки между укреплениями. К нашему счастью, прибывшие сюда гитлеровцы свежей, полностью укомплектованной дивизии тоже, по-видимому, плохо знали расположение своих укреплений [579] и поэтому не смогли использовать полностью мощь своего огня и выгоды позиций, дрались не особенно искусно, хотя и упорно. Если бы командование немецкой дивизии лучше знало оборонительный рубеж и имело хотя бы двое суток, чтобы разобраться в обстановке и организовать систему огня и взаимодействие, то трудно сказать, как обернулось бы для нас дело. Пожалуй, пришлось бы вести длительные бои и нести большие потери. Противник был застигнут врасплох. Надо сказать, что и погода в какой-то мере благоприятствовала нам. Было пасмурно, видимость плохая, и гитлеровцы, находившиеся в дотах, подчас не могли разобрать, где свои, а где чужие.

В этом встречном бою в укрепленном районе противника с его подошедшими свежими частями особенно ярко проявилась оперативно-тактическая зрелость наших командиров и штабов всех степеней. Умелая организация взаимодействия всех родов войск, охваты, обходы и удары с флангов и тыла колонн и боевых порядков противника... Немецкая дивизия таяла на глазах.

31 января за один день наши войска почти полностью преодолели укрепленный район и разгромили свежую пятнадцатитысячную дивизию генерала Любе. В полосе наступления 8-й гвардейской армии было только убитых не менее 15 тысяч гитлеровцев и около 20 тысяч взято в плен.

До Одера оставалось всего 40 километров, а до Берлина — около 100. На карту заглядывали не только командиры, но и бойцы.

Соседи наши тоже действовали успешно. Справа 5-я Ударная армия значительно продвинулась вперед и вела наступление в общем направлении на Кюстрин. Слева 1-я гвардейская танковая армия овладела городом Мендзыжеч и шла на одной линии с нами. Фронт трех армий выровнялся. Жить с обеспеченными флангами стало веселее. И, несмотря на усталость, 1 февраля с раннего утра наши войска снова пошли вперед.

Местность здесь густо покрыта лесами. Оборонявшемуся противнику было легко укрыться, замаскироваться и наносить внезапные удары. Прочесывать леса у нас не хватало сил и времени. Надо сказать, что лесные массивы так и притягивали к себе немецких солдат. Им, чудом оставшимся в живых на Днепре, Буге и Висле и теперь оторвавшимся от своих разбитых частей, вовсе не хотелось снова попадать под власть нацистских офицеров и ходить в контратаки [580] до тех пор, пока не убьют. Так в лесах перед Одером и скрывались десятки тысяч немцев, выжидавших развития событий.

Что делать с ними? Оставлять такую массу немецких солдат у себя в тылу мы опасались: а вдруг фашистские офицеры сумеют собрать их и снова повести в бой?

И тут нам опять пригодился опыт боев в Сталинграде. В леса пошли мелкие штурмовые группы. Как и в уличных боях, они действовали самостоятельно. Моральный дух противника был уже не тот, что три года назад, они видели безнадежность своего положения, они видели, что своим командованием они обречены на смерть. Теперь немецкие солдаты не кричали: «Хайль Гитлер!», а чаще твердили: «Гитлер капут!» Наши штурмовые группы смело шли по просекам и тропам. Завидя их, немецкие солдаты выходили из своих укрытий, бросали оружие и сдавались в плен. Пленных комплектовали группами по 150–200 человек. Конвой выделялся маленький, можно сказать, символический — 4–5 бойцов на колонну. Мы шутили, что это не охрана, а скорее проводники — показывают дорогу, чтобы немцы вновь не заблудились.

Правда, бывали случаи, когда штурмовым группам приходилось вести бой с немецкими солдатами, пытающимися объединиться и организованно вырваться из леса к магистральным дорогам. Тогда гвардейцы отрезали пути отхода, рассеивали образовавшиеся отряды и вынуждали сдаваться в плен.

Мы приближались к Одеру. Это большая река. Начало свое она берет в Чехословакии. Тянется с юга на север 725 километров. От города Ратибор до моря судоходна и служит важной транспортной артерией. Зимой замерзает всего на один-два месяца.

Ширина реки в среднем течении — от города Оппельн до Кюстрина — колеблется от 100 до 225 метров, а глубина — не менее 2 метров. Ниже по течению, когда в Одер вливаются реки Нетце и Варта, он расширяется до 300 метров при средней глубине 3 метра, а в половодье глубина достигает 8 метров.

Одер — преграда серьезная. Естественно, что фашистское командование придавало этому рубежу огромное значение.

У слияния Одера и его притока Варты находился крупнейший в Восточной Германии укрепленный район с крепостью Кюстрин. Здесь через обе реки перекинуто несколько [581] мостов, сюда сходятся крупнейшие железнодорожные и автомобильные магистрали. Крепость Кюстрин запирала прямые пути к Берлину, поэтому ее справедливо называли воротами германской столицы.

Вторым укрепленным районом на Одере был Бреслау, или Бреславль, по-древнеславянски — Братислав. Это старая крепость, игравшая важную роль в австро-прусской и наполеоновских войнах. Приступая к разбойничьим войнам на востоке, кайзеровская, а затем фашистская Германия модернизировала старые укрепления и создала ряд новых. Бреславльский укрепленный район преграждал путь к Праге и к основным центрам Саксонии — Дрездену и Лейпцигу.

Между Бреславльским и Кюстринским укрепленными районами находилась крепость Глогау, занимавшая командное положение над окружающей равниной. Следовало ожидать, что за нее противник будет отчаянно цепляться.

Город Франкфурт-на-Одере фашисты тоже превратили в сильно укрепленный район. Причем ему гитлеровский генеральный штаб придавал особое значение, считая его вторыми воротами Берлина.

Вплотную к Одеру войска 8-й гвардейской армии подошли 1 февраля 1945 года. Не дожидаясь прибытия средств усиления, я приказал 4-му гвардейскому стрелковому корпусу с ходу форсировать реку, чтобы к вечеру 2 февраля, овладев плацдармом на левом берегу, занять южные пригороды Кюстрина — Киц, Маншнов, Ратшток.

28-й гвардейский стрелковый корпус получил задачу форсировать Одер и овладеть плацдармом на участке Хатенов, Подельциг, Клессин. Левее 1-я гвардейская танковая армия также вышла к реке, но, не имея переправочных средств, остановилась. Правее 5-я Ударная армия 1 февраля приступила к форсированию реки на подручных средствах.

Участки форсирования требовалось прикрыть с воздуха. По моей просьбе командующий фронтом придал мне 16-ю зенитно-артиллерийскую дивизию, которой командовал генерал И. М. Середин. Она должна была прибыть на переправы к рассвету. Но зенитчики опоздали более чем на сутки из-за отсутствия горючего.

В 10 часов утра 2 февраля я находился на наблюдательном пункте командира 4-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-лейтенанта Глазунова в развалинах форта у поселка [582] Жабице, что южнее Кюстрина. Войска корпуса уже развернулись на дамбе между Кюстрином и Гужицей, готовясь к переправе. В стереотрубу я посмотрел на Одер. Большая, закованная в дамбы река. Наши гвардейцы сосредоточились на правом берегу. Ответственный и трудный час! Лед был настолько непрочен, что даже пехота, не говоря уже о технике, не могла без риска выходить на него. Табельных переправочных средств у нас не было. И все же гвардейцы под прикрытием артиллерийского огня начали перебираться на правый берег. Они несли с собой жерди, доски, охапки хвороста. На ходу строили настилы, переходные мостики. Кое-где удалось переправить противотанковые орудия. Их перекатывали вручную по льду, поставив колеса на самодельные лыжи.

К сожалению, переправа продолжалась недолго. Над головой гвардейцев появились немецкие истребители «фокке-вульф». Девятками и семерками на небольшой высоте налетали они на переправу, бомбили, строчили из пулеметов. Как нужны были сейчас зенитчики дивизии генерала Середина! Но их не было, не было и наших истребителей: они перебазировались на новые аэродромы, ближе к Одеру, и им тоже не хватало горючего. В борьбу вступили роты противотанковых ружей и пулеметчики. Сколько пробоин они сделали — неизвестно, но два «фокке-вульфа» загорелись на моих глазах и упали на занятой нами территории. Летчик, захваченный в плен нашими бойцами, показал, что перед немецкой авиацией была поставлена задача сорвать переправу русских через Одер.

И надо прямо сказать, что это им удалось. Нам пришлось до наступления темноты прекратить переправу. Ночью возобновили ее. Но переправляться стало еще труднее: и без того непрочный лед был во многих местах разрушен бомбами.

Хотя днем на левый берег перешли лишь немногочисленные подразделения, они все же захватили небольшие плацдармы.

Я уже упоминал, что в Мезеритцком укрепрайоне нами была разгромлена и почти полностью уничтожена дивизия генерал-лейтенанта Любе. Сам генерал был взят в плен. Его привели ко мне на передовой командный пункт в поселок Тартув, что южнее города Слоньск. Он был ранен в плечо. Я вызвал врача, который наложил на рану свежую повязку. За чаем с бутербродами генерал Любе рассказал следующее. [583]

В генеральном штабе в Цоссене ему толком никто обстановку на фронте не дал: по-видимому, сами не знали. Его дивизии, полностью укомплектованной, но слабо обученной, была поставлена задача занять передний край Мезеритцкого укрепленного района и во взаимодействии с гарнизонами огневых долговременных укреплений оборонять его, не допуская советские войска на реку Одер; принять на себя все отступающие войска от Варшавы, реорганизовать в боевые подразделения и посадить в оборону укрепленного района. Не зная обстановки, рассказывал он, его дивизия через Франкфурт-на-Одере выходила в укрепленный район, но, не доходя до его переднего края, была встречена советскими войсками и наголову разгромлена ими. Если бы дивизия на сутки раньше вышла и заняла оборону, то советские войска не так легко могли бы ее прорвать.

Наши разведчики, переправившись через Одер 2 февраля, сумели проникнуть на шоссе Зеелов — Кюстрин и захватить двух офицеров в плен. Эти офицеры работали в гитлеровском генеральном штабе. Их показания подтвердили, что и генеральный штаб сухопутных войск вермахта не знал, какая обстановка на главном, берлинском направлении.

При подходе к Одеру был тяжело ранен командир 79-й гвардейской дивизии Леонид Иванович Вагин. О случившемся мне впоследствии рассказал командир разведроты этой дивизии старший лейтенант Виктор Лисицын.

На подступах к Одеру в лесах еще бродили разрозненные группы немецкой пехоты. Генерал Вагин перемещался на новый наблюдательный пункт. С ним следовала группа офицеров штаба дивизии и приданных частей. Впереди на грузовой машине ехали разведчики. Неожиданно из леса вышли фашисты. Их было много — до батальона. Разведчики первыми открыли огонь по врагу. Генерал, услышав выстрелы, остановил машину и побежал к своим бойцам. Вагин выпустил всю обойму из маузера, стал его перезаряжать, и в этот момент пулеметная очередь прошила ему грудь.

На поле боя подоспела еще одна группа разведчиков дивизии. Дружный натиск решил дело: гитлеровцы бежали, многие из них попали в плен. Леонида Ивановича в тяжелом состоянии отправили в госпиталь. К счастью, пули миновали сердце, и он остался жив. [584]

К утру 3 февраля наконец-то прибыла зенитно-артиллерийская дивизия. Переправа заработала в ускоренном темпе. На этот раз авиация противника была встречена дружным огнем зенитчиков. Потеряв три машины за один вылет, противник перестал штурмовать наши войска большими группами самолетов. Это дало возможность частям 35, 47 и 79-й гвардейских стрелковых дивизий почти без потерь переправиться на левый берег и перенести туда артиллерийские наблюдательные пункты. Мы постепенно расширяли захваченные плацдармы, объединяя их в один общеармейский. Однако ускорить наступление на запад не могли: основные силы артиллерии и танков оставались на правом берегу. Для переправы тяжелых орудий и танков требовалось навести мосты или пустить в ход мощные понтонные паромы, которые находились в глубоком тылу фронта, их не подтянули вовремя к переправам через Одер.

В боях за плацдарм наши бойцы и командиры проявили исключительную отвагу и тактическую зрелость.

6-я стрелковая рота 220-го полка 79-й гвардейской стрелковой дивизии в числе первых завязала бой за высоту 81,5 на левом берегу Одера. Командовал ротой сын алтайского охотника гвардии старший лейтенант Афанасий Спиридонович Савельев. Умело расставив силы, он ночью атаковал противника, захватил три дзота и обратил в паническое бегство почти батальон гитлеровцев. К утру, когда враг опомнился и перешел в контратаку, Савельев впустил фашистов в лощину и обрушил на них огонь пулеметов из захваченных дзотов. В мечущихся гитлеровцев полетели гранаты. Трижды противник предпринимал контратаки и каждый раз, оставляя на поле боя десятки убитых и раненых, откатывался назад. Лощина, по которой враг рвался к дзотам, была усеяна трупами его солдат. Савельева ранило в ногу и в плечо, но он продолжал руководить боем. В медсанбат он ушел лишь после того, как на эти позиции переместился сначала штаб батальона, а затем и КП командира полка.

В роте Савельева, как доложил мне командир полка полковник М. С. Шейнин, отличался сказочной храбростью наводчик станкового пулемета гвардии рядовой Сергей Андреевич Мостовой, бывший колхозник Калачевского района Воронежской области. Когда мне его представили, я не мог им налюбоваться. Ростом великан, в плечах, как говорится, косая сажень. Наверняка потомок тех воронежских богатырей, [585] что носили на себе огромные корабельные сосны и на глазах Петра Первого гнули на своих плечах полозья для саней. В бою за высоту 81,5 Сергей Мостовой все время был рядом с командиром роты. Отражая вражескую контратаку, он израсходовал восемь пулеметных лент. Когда кончились патроны, пустил в дело гранаты. Но вот не стало и гранат, а немцы продолжали наседать. Тогда боец разъединил пулемет, взял в одну руку станок, в другую — лопату и, поднявшись во весь рост, бросился вперед. При виде русского богатыря немцы опешили и покатились обратно в овраг. На краю оврага Мостовой остановился, вытер с лица пот. И тут ему на глаза попался напуганный немецкий ефрейтор. Гвардеец схватил его и зажал под мышкой.

— Уходите отсюда прочь, сволочи, а то всем головы снесем! — крикнул он и с пленным ефрейтором не спеша пошел к своему командиру.

В тот же день Афанасий Савельев и Сергей Мостовой были представлены к званию Героя Советского Союза. Президиум Верховного Совета СССР присвоил им это высокое звание.

Недавно мне стало известно, что кавалер Золотой Звезды Сергей Андреевич Мостовой выращивает на воронежской земле хорошие урожаи, а Афанасий Спиридонович Савельев после войны вернулся к себе на Алтай и, вероятно, продолжает дело отца — там еще много работы по освоению этого края, богатого хлебом, лесом, пушным зверем и природными залежами.

Одной из ключевых позиций в обороне противника на плацдарме был поселок Хатенов. С островерхими черепичными крышами, каменными домами и кирпичными заборами, он напоминал небольшую крепость. В стенах домов и в заборах гитлеровцы устроили амбразуры. Мы не хотели наносить лобовой удар по поселку. Это означало бы пойти на кровопролитные бои, а нам нельзя было терять ни времени, ни тем более людей, которые прошли славный победный путь от Волги до Одера и которым, судя по всему, предстояло штурмовать логово фашистов — Берлин.

Овладеть Хатеновом было поручено полку Семикова.

Подполковника Александра Ивановича Семикова я хорошо знал по битве на Волге. Он был тогда офицером оперативного отдела штаба армии. Впервые мы с ним встретились во время боев в излучине Дона. Он подобрал меня [586] у разбитого самолета По-2. Теперь Семиков командовал полком. Он хорошо знал тактику уличных боев. И все же я подумал: не переоценил ли подполковник свои возможности, взявшись одним полком штурмовать укрепленный поселок с сильным гарнизоном.

Но нет, Семиков отлично справился с задачей. Едва занялся рассвет, как на восточной окраине Хатенова, в центре узла обороны противника, выросли косматые столбы дыма. Это саперы Семикова, используя опыт штурмовых групп, провели подземно-минную атаку и подорвали наиболее важные объекты врага. В тот же момент артиллеристы и минометчики открыли огонь, отрезав гитлеровцам пути отхода.

Вначале я даже пожалел, что фашистам некуда отходить: они не стали бы драться так за каждый дом. Но вскоре на наблюдательном пункте заметили, что в центре поселка показались группы вражеских солдат с поднятыми руками. Удар был настолько неожиданным и ошеломляющим, что гитлеровцы быстро прекратили сопротивление.

Командир 2-го стрелкового батальона 172-го стрелкового полка 57-й гвардейской стрелковой дивизии гвардии капитан Дмитрий Васильевич Осин оказался со своим батальоном в окружении. Связи со штабом полка, который еще находился на правом берегу Одера, не было. Осин принял смелое решение. Батальон вырывался из окружения не назад, к Одеру, а вперед — на запад. Бросок был настолько дружным и стремительным, что противник не выдержал и начал отступать. За день боя в такой обстановке батальон Осина пленил сорок вражеских солдат и захватил восемь автомашин с грузами.

По представлению Военного совета армии капитану Д. В. Осину было присвоено звание Героя Советского Союза. Его отцу в Куйбышев послали телеграмму:

«Спасибо Вам, дорогой Василий Иванович, за воспитание мужественного и волевого сына — офицера Красной Армии».

Мы прочно вцепились в правый берег Одера, плацдарм расширялся. [587]


Qui quaerit, reperit
 
СаняДата: Вторник, 23 Октября 2012, 11.25.54 | Сообщение # 7
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
5

26 января в Ставку Верховного Главнокомандования за подписью командующего 1-м Белорусским фронтом Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, члена Военного совета фронта генерал-лейтенанта К. Ф. Телегина и начальника штаба фронта генерал-полковника М. С. Малинина был представлен на утверждение план дальнейших наступательных действий войск 1-го Белорусского фронта.

Этот документ гласил:

«Задачей войскам фронта до 30.1.45 ставлю выйти на фронт Вальдау, Прейсс Фридланд, Ратцебур, Циппнов, Фройденфир, Шенланке, Рунау, Гульч, Шарфенорт, Опаленица, Грец, Велихово, Крючево.

Танковыми армиями к этому же времени овладеть районами:

2-й гв. та — Берлинхен, Ландсберг, Фридеберг;

1-й гв. та — Мезеритц, Швибус, Тирштигель.

На этом рубеже подтянуть войска (особенно артиллерию), подтянуть тылы, пополнить запасы, привести в порядок материальную часть боевых машин. Развернув 3-ю Ударную и 1-ю Польскую армии, с утра 1–2.2.45 продолжать наступление всеми силами фронта с ближайшей задачей с ходу форсировать р. Одер, а в дальнейшем развивать стремительный удар на Берлин, направляя главные усилия в обход Берлина с северо-востока, с севера и северо-запада...»

Так в этом документе формулировались общие задачи фронта. Далее ставились задачи для армий. Касательно 8-й гвардейской армии в этом документе говорится следующее:

«8-й гв. армии — наступать в общем направлении Оторово, Кеме, Приттиш, Геритц и овладеть рубежами:

а) в первый день — Гапоже, Каильч, фл. Алгир, фл. Павлувко;

б) в третий день — форсировать р. Обра и овладеть рубежом Требиш, Нойфорверк, Нойдорф;

в) на шестой день — форсировать р. Одер на участке иск. Кюстрин, фл. Визен и овладеть рубежом иск. Геншмар, Альт-Тухебанд, фл. Вердер, иск. Мальнов.

В дальнейшем развивать удар в направлении Зеелов, Альт-Ландсберг, Вейсензее».

27 января в 17 часов 30 минут Ставка Верховного Главнокомандования [588] утвердила этот план операции. Особо предупреждалось командование 1-го Белорусского фронта, что для надежного обеспечения правого фланга фронта от возможных ударов противника с севера или северо-востока надо иметь за правым флангом фронта в резерве одну армию, усиленную не менее чем танковым корпусом.

28 января Маршал Советского Союза И. С. Конев направил в Ставку Верховного Главнокомандования план операции 1-го Украинского фронта. План предусматривал разгром бреславльской группировки немцев и выход на Эльбу 25–28 февраля с одновременным ударом по Берлину во взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом.

Предложение И. С. Конева было утверждено Ставкой 29 января.

Своим приказом от 28 января командующий 1-м Белорусским фронтом более определенно ориентировал армии на дальнейшее наступление на запад от Одера: 5-й Ударной — на Бернау, что севернее Берлина; 8-й гвардейской — на Букков, Альт-Ландсберг, Вейсензее; 69-й — на Франкфурт, Бюссен, Херфельде, то есть все три армии на Берлин или в обход его.

Перечисленные общевойсковые, а также 1-я и 2-я гвардейские танковые армии с успехом выполнили ближайшую задачу фронта. Они прорвали Мезеритцкий укрепленный район и, форсировав Одер, захватили плацдармы и вели бои за их расширение: 5-я Ударная армия — севернее Кюстрина, 8-я гвардейская — южнее, 69-я армия вела бои за Франкфурт. Южнее Франкфурта 33-я армия также захватила плацдарм на левом берегу Одера.

4 февраля мы получили директиву фронта, в которой уже намечались сроки наступления. Директива была подписана Г. К. Жуковым, К. Ф. Телегиным и М. С. Малининым.

«1. Противник перед фронтом 1-го Белорусского фронта каких-либо контрударных группировок пока не имеет. Противник не имеет и сплошного фронта обороны. Он сейчас прикрывает отдельные направления, на ряде участков пытается задачу обороны решить активными действиями.

Мы имеем предварительные данные о том, что противник снял с Западного фронта четыре танковые дивизии и до пяти-шести пехотных дивизий и эти снятые части перебрасываются на Восточный фронт. [589]

Одновременно с переброской частей из Прибалтики и восточнопрусского района, видимо, противник в ближайшие 7–8 дней проводимые из Прибалтики и Восточной Пруссии войска будет сосредоточивать на линии Шведт, Нойштеттин, с тем чтобы прикрыть Померанию, усилить оборону Штеттина и не допускать нашего выхода к бухте Померанской. Группу войск, перебрасываемую с запада, противник, видимо, сосредоточивает в районе Берлина с задачей обороны подступов к Берлину.

2. Задача войск фронта — в ближайшие 6 дней активными действиями закрепить достигнутый успех, подтянуть все отставшее, пополнить запасы до двух заправок горючего, до двух боевых комплектов и стремительным броском 15–16 февраля 1945 года взять Берлин.

При закреплении успеха, то есть с 4 по 9 февраля, необходимо:

а) 5, 8, 69, 33-й армиям захватить плацдарм на западном берегу р. Одера. При этом желательно 8-й гвардейской и 69-й армиям иметь один общий плацдарм между Кюстрином и Франкфуртом. Если удастся, хорошо бы соединить плацдармы 5-й и 8-й армий;

б) 1-й армии Войска Польского, 47, 61, 2-й танковой армиям и 2-му кавкорпусу необходимо отбросить противника за линию Ратцебур, Фалькенбург, Штаргард, Альтдам, р. Одер. После чего, оставив заслон до подхода армий 2-го Белорусского фронта, перегруппироваться на р. Одер для прорыва;

в) 7–8 февраля необходимо закончить ликвидацию познань-шнайдемюльской группы противника;

г) средства усиления для прорыва в основном остаются те же, что имеют сейчас армии;

д) танковым войскам и самоходной артиллерии к 10 февраля закончить текущий и средний ремонт и поставить материальную часть в строй;

е) авиации закончить развертывание, имея 6 заправок на аэродромах;

ж) тылу фронта, армейскому и войсковому тылу к 9–10 февраля иметь полную готовность к решающему этапу операции».

* * *

Посмотрим, что в это время происходило в стане нашего противника. [590]

Гудериан пишет, что ему удалось уговорить Гитлера нанести удар из Померании, из районов Пыжище и Хощно на юг. Этим ударом, говорит Гудериан, я надеялся усилить оборону столицы рейха и вообще оборону территории страны и выиграть время, необходимое для ведения переговоров о перемирии с западными державами. История, конечно, не новая... «Секретное оружие» приберегалось как пропагандистская уловка для народа и армии. Спасение — в судорожных попытках найти примирение с англо-американскими союзниками.

У меня в руках побывали интересные документы, относящиеся к тайной деятельности фашистской агентуры. Она имела довольно дальний прицел. В 1943 году, сразу же после поражения под Сталинградом, гитлеровская дипломатия начала окольными путями зондаж своих противников на Западе.

В данном случае адвокатом гитлеровцев выступил их старый приятель испанский диктатор — фашист Франко. Он обратился с письмом к английскому послу в Мадриде Самуэлю Хуэру, в котором писал:

«Если не изменится в корне ход войны, то русские армии проникнут в глубь территории Германии. Разве такие события, если они произойдут, не являются угрозой для Европы, особенно Англии?» Далее, пугая жупелом «коммунистической угрозы», Франко заклинает «тщательно взвесить положение»: «обстановка чрезвычайно серьезна», ибо в случае поражения гитлеровской Германии в Европе не останется силы, которая могла бы «остановить дальнейшее продвижение Советов».

Мы помним и другие, более ранние попытки шантажа со стороны гитлеровской дипломатии. Поэтому нас не удивляет «активность» испанского диктатора, поставленного у власти штыками немецких и итальянских фашистов. Об опасности для Европы в случае поражения Гитлера мы до этого слышали из уст Геббельса. Удивляет здесь другое, а именно, что Хуэр, посол Англии, нашего союзника по антигитлеровской коалиции, счел возможным вступить в переписку по этому поводу с Франко.

Самуэль Хуэр отвечал Франко:

«Теорию, что Россия после войны создаст угрозу Европе, я не могу признать...» Ответ английского дипломата не оставляет сомнений и относительно целей и намерений английской политики в Европе: «После окончания войны крупные американские и английские армии оккупируют континент. Они будут состоять [591] из первоклассных солдат, они не будут потрепаны и истощены, как русские части. (Подчеркнуто мною. — В. Ч.).

Я отважусь предсказать, — писал далее Хуэр, — что англичане будут самой мощной военной силой на континенте. Влияние Англии на Европу будет таким же сильным, как оно было в дни поражения Наполеона. Наше влияние, подкрепляемое военной мощью, будет чувствовать вся Европа, и мы будем принимать участие в ее восстановлении».

Говоря о том, что «крупные американские и английские армии оккупируют континент», что «они будут состоять из первоклассных солдат» и не будут «потрепаны и истощены, как русские части», Хуэр, безусловно, выражал не только свое мнение. Определенные круги в Англии полагали, что Россия и Германия, истощив друг друга в ожесточенной войне, сделаются их легкой добычей или надолго, если не навсегда, прекратят свое существование как могучие державы.

Что побудило Хуэра с такой откровенностью излагать гитлеровскому союзнику Франко английские планы послевоенного переустройства Европы?

Для кого предназначались в конечном счете эти строки? Не было ли это своеобразным обращением к тем кругам Германии, которые уже в сорок третьем году склонялись к переговорам с Западом?

Некоторые политические деятели в стане наших союзников рассчитывали увидеть нашу армию в конце войны ослабленной и истекающей кровью.

Однако наша армия вошла в пределы Германии, как никогда ранее, сильной.

После войны генерал-фельдмаршал Кейтель показал, что в феврале — марте 1945 года предполагалось осуществить контрнаступление против советских войск с померанского плацдарма. Для этого войска группы армий «Висла», прикрывшись в районе Грудзенз, ударом на юг прорвут фронт войск 1-го Белорусского фронта и выйдут через долины рек Варта и Нетце с тыла на Кюстрин.

Гудериан сообщает, что это наступление должно было начаться 15 февраля.

Какими же силами собиралось воспользоваться немецкое командование, чтобы нанести этот удар?

Известно ныне, что Гитлер появился в Берлине 13 января. Он выслушал доклады об обстановке, но решения никакого не принял. Он лишь затормозил ввод в бой на Западном [592] фронте 6-й танковой армии. Он приехал в столицу встревоженный начатым наступлением 1-го Украинского фронта. 14 января последовали удары 1-го Белорусского и 2-го Белорусского фронтов. 16 января Гитлер отдал приказ о переходе к обороне на Западном фронте и снял оттуда все, что можно снять, для переброски на Восточный фронт. Но этого мало. Дивизии рассеивались от наших ударов одна за другой. Гудериан настаивал, чтобы были выведены все войска из Балканских стран, Италии, Норвегии, из Прибалтики... Но Гитлер не дал на это санкции, выполнить советы Гудериана было практически невозможно. Такого рода переброски войск требуют времени, дорог, железнодорожных составов, плавучих средств. Не надо забывать, что в то время авиация союзников безраздельно господствовала в воздухе и простреливала Германию из конца в конец, с востока на запад и с запада на восток.

Те перевозки войск, которые все же начались, по свидетельству Гудериана, «совершались очень медленно. Превосходство авиации противника парализовало не только перевозки, но и волю командования».

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков в книге «Воспоминания и размышления» пишет:

«В первых числах февраля стала назревать серьезная опасность контрудара со стороны Восточной Померании во фланг и тыл выдвигавшейся к Одеру главной группировки фронта... В начале февраля в междуречье Одера и Вислы действовали 2-я и 11-я немецкие армии, имевшие 16 пехотных, 2–4 танковые, 3 моторизованные дивизии, 4 бригады, 8 боевых групп... Кроме того, в районе Штеттина располагалась 3-я танковая армия, которую немецко-фашистское командование могло использовать как на берлинском направлении, так и для усиления восточнопомеранской группировки, что фактически произошло».

Это наступление из района Арнсвальде (Хощно) состоялось 16 февраля.

17-го наши войска отбили все атаки противника.

Наступление, за которое генерал Гудериан боролся с Гитлером, провалилось... В Ставке Верховного Главнокомандования было принято решение разгромить эту группировку в Померании до решающего наступления на Берлин. Для разгрома померанской группировки были нацелены войска 2-го Белорусского фронта и правое крыло 1-го Белорусского фронта, включая 1-ю и 2-ю гвардейские танковые армии Катукова и Богданова. [593]

Это решило судьбу померанской группировки. Войска Красной Армии 4 марта вышли к Балтийскому морю, а 9 марта вышли на реку Одер у Штеттина.

6

День за днем мы расширяли одерский плацдарм.

На правом фланге армии, при слиянии Одера и Варты, стояла крепость Кюстрин. Омываемая водами двух рек, она высилась островком из камня и бетона. Без артиллерии крупных калибров, без тяжелой бомбардировочной авиации взять ее было трудно. Кюстринская крепость мешала нам соединиться и организовать взаимодействие с правым соседом — войсками 5-й Ударной армии генерала Берзарина.

На левом фланге армии противник успел занять высоты, которые тянутся вдоль Одера от села Рейнтвейн до Франкфурта. Они господствовали над долиной реки, с них противник простреливал фланговым артиллерийским огнем наши части, находившиеся на плацдарме. Спешно переброшенные с Западного фронта немецкие войска, среди них моторизованная дивизия «Великая Германия», не только закрепились на выгодных рубежах — на Зееловских высотах, но и начали переходить в частные контратаки.

Передо мной и генералом Берзариным встали сложные задачи. Чтобы расширить плацдарм, необходимо было, во-первых, форсировать Альте-Одер, во-вторых, овладеть крепостью Кюстрин или по крайней мере парализовать ее гарнизон, в-третьих, захватить высоты в горном массиве севернее Франкфурта и юго-западнее Гужицы. В частности, войска 8-й гвардейской армии должны были овладеть господствующими высотами и населенными пунктами Подельциг и Клессин. Для этого нужно было иметь достаточно снарядов для крупнокалиберной артиллерии и переправочные понтонные средства. Но мы ни тем, ни другим не располагали. Мы продолжали расширять захваченные плацдармы и ликвидировать окруженные гарнизоны противника (в те дни мы еще добивали вражеский гарнизон в Познани).

Задачу расширения плацдарма приходилось решать имеющимися у нас средствами. Транспорт армии с трудом обеспечивал боеприпасами части, штурмовавшие Познань. [594]

Все, что подвозилось из глубины страны, надо было повернуть на правое крыло фронта, на Померанию.

Командир действовавшего на плацдарме 28-го гвардейского стрелкового корпуса генерал Рыжов и командующий артиллерией корпуса полковник Тимошенко организовали сбор и использование трофейного оружия и снарядов. Надо сказать, трофеи крепко выручали нас. Захваченные орудия сразу же пускались в дело. В борьбе за расширение плацдарма артиллеристы выпустили около 65 000 трофейных снарядов калибром от 105 до 150 миллиметров. На головы гитлеровцев летели «гостинцы» их же производства.

Враг, не имея достаточных сил для отражения наших ударов на плацдарме, бросил против наших войск всю свою технику, в том числе самолеты-снаряды с автопилотом. На Одере я впервые увидел в действии это «секретное оружие», о котором так много говорил Геббельс. Это было в первой половине февраля. В то время наши саперные части строили первый мост через Одер у поселка Гужица. Мы с генералом Пожарским находились неподалеку на наблюдательном пункте. Был ясный день. Наше внимание привлек двухмоторный самолет. Он летел с запада на небольшой высоте. Вот он миновал высоту 81,5, и от него отделился самолет-снаряд. Не долетев метров трехсот до реки, самолет-снаряд перешел в пике, ударился о землю и взорвался. Таких снарядов было пущено на мост четыре, и ни один не попал в цель. Воронки от взрывов были громадные. Но большого ущерба они нам не причинили.

Мы подумали: стоит ли игра свеч? Бить таким дорогим оружием по строящемуся мосту — неоправданное расточительство. Но гитлеровскому командованию было не до экономических расчетов. Оно бросало против нас все, что у него было, лишь бы задержать нашу переправу через Одер.

Шаг за шагом наши войска вплотную подошли к Подельцигу, овладели им и прочно закрепились на господствующей высоте с отметкой 81,5, заняли пригород Кюстрина — Киц, населенные пункты Маншнов, Хатенов.

Плацдарм на левом берегу Одера имел теперь уже внушительные размеры — в ширину 12, в глубину 8 километров. Подоспела пора соединиться с правым соседом. Но это оказалось не так-то просто. Город и крепость Кюстрин уже были в руках нашего соседа. Но мощная цитадель, наподобие Познанской, еще сопротивлялась. [595]

До Берлина осталось всего 70 километров. И хотя наступление было приостановлено, мы знали, что нам вскоре придется драться на его улицах. Военный совет армии принял решение готовить войска к уличным боям. В каждой дивизии и в каждом полку были созданы резервные, точнее, учебные батальоны. В стык между частями 4-го и 28-го гвардейских стрелковых корпусов, находившихся на плацдарме, были выдвинуты по одному полку от 27-й и 74-й гвардейских стрелковых дивизий, только что прибывших из Познани. За счет этого командиры корпусов получили возможность выделить резервы и вывести их с плацдарма на правый берег, что и было сделано за две ночи 5 и 6 марта. 82-я дивизия генерала Г. И. Хетагурова, прибывшая из Познани, полностью оставалась на правом берегу Одера. Она здесь пополнялась и занималась боевой подготовкой.

В двадцатых числах марта мы провели частные операции с целью соединить свой фланг с частями нашего правого соседа — 5-й Ударной армии, западнее крепости Кюстрин. Здесь разрыв между нашими армиями, точнее, между двумя плацдармами на левом берегу Одера составлял около трех километров. Через этот коридор противник поддерживал связь с Кюстринской цитаделью, расположенной на острове на главном русле реки Одер. Сама цитадель была основанием клина, раскалывающего наши плацдармы. Предстояло разрубить этот клин где-то западнее Кюстрина, в самом узком месте, и соединить фланги двух армий. Тогда гарнизон крепости окажется изолированным.

Часть фортов крепости была захвачена нашими войсками еще в начале боев за плацдарм. Теперь мы нанесем удар по обороне противника с юга и выйдем к железной дороге Кица — Долгелин. Войска генерала Берзарина одновременно с нами поведут наступление с севера, с тем чтобы соединиться с нами в районе железнодорожной станции Гольцов.

Операцию мы готовили тщательно и провели ее 22 марта. Накануне летчики штурмовой и бомбардировочной авиации в течение четырех суток методично, днем и ночью, наносили удары по противнику, нарушая его систему обороны и управление, уничтожая цель за целью. Артиллеристы по графику вели прицельный огонь по различным участкам, а перед началом атаки, назначенной на 9 часов 15 минут утра, совершили сильный огневой налет, расчищая путь [596] пехоте. Одновременно перешли в атаку части 5-й Ударной армии.

В результате этих согласованных действий войска двух армий соединились в намеченном районе и гарнизон Кюстринской крепости с немногими уцелевшими фортами и цитаделью оказался изолированным со всех сторон.

Все войска, которые находились в коридоре, соединяющем Кюстрин с Зееловом, были разгромлены. Часть их сдалась в плен, часть отступила в уцелевший форт на острове.

Теперь оба наших плацдарма соединились в один. В дальнейшем он сыграл большую роль в Берлинской операции.

Но в центре этого большого плацдарма оставалась еще цитадель крепости с многочисленным вражеским гарнизоном.

Сама цитадель находилась на острове, образованном Одером, Вартой и их протоками. Подступы к острову прикрывались разливом вешних вод. С сушей цитадель соединяли лишь дамбы и насыпи дорог, веером расходившиеся в разные стороны — на Берлин, Франкфурт, Познань, Штеттин. Нечего и говорить, что противник постарался накрепко запереть эти пути, усеяв дамбы и насыпи полевыми укреплениями — окопами, дзотами, блиндажами, капонирами, проволочными и минными заграждениями. Наши мелкие подразделения подошли к вражеским укреплениям так близко, что гранатные бои и перестрелка фаустпатронами не стихали почти круглые сутки. Но развернуть здесь большие силы мы не могли: один танк занимал всю ширину дамбы.

Как наступать? Основную и решающую роль мы возложили на артиллерию. Она должна была разбить окопы, блиндажи и дзоты, построенные на дамбах и дорогах. Авиации ставилась задача разрушить цитадель и фортификационные сооружения, уцелевшие вокруг нее.

Разрушить блиндажи и дзоты можно было только тяжелой артиллерией и минометами крупных калибров. Однако вести огонь из орудий крупного калибра через головы своих бойцов, находящихся на очень близком расстоянии от противника, мы не могли. Требовалось найти другое, более верное и безопасное решение. Мною вместе с командующим артиллерией армии генералом Пожарским и командирами 35-й и 82-й гвардейских стрелковых дивизий была произведена тщательная рекогносцировка. [597]

Мы ознакомились с местностью непосредственно на исходных рубежах. Тогда-то и возникла мысль выдвинуть на прямую наводку три батареи большой мощности. Против 203-миллиметровых орудий не устоит ни один дзот. Одну батарею врыли в дамбу на левом берегу Одера у пригорода Киц, которая вела огонь по дзотам на правом берегу, вторую — в дамбу на правом берегу в четырехстах метрах южнее острова — она нацеливалась на дзоты и дамбу левого берега. Такое расположение обеспечивало ведение перекрестного огня по видимым, близко расположенным целям. Чтобы не задеть своих, на обеих дамбах наш передний край обозначался хорошо приметными указками.

Третью батарею поставили на дамбе у платформы Жабчин. Она нацеливалась на стены цитадели, которые были хорошо видны с этого участка.

Атаку крепости с правого берега Одера возложили на 82-ю, с левого — на 35-ю гвардейские стрелковые дивизии. Один полк 35-й дивизии готовился к десанту на остров с юга.

Для наступления вдоль дамб и дорог, ведущих к цитадели, каждая дивизия развертывала по одной роте. Их боевой порядок имел большую глубину, чем фронт атаки, — случай необычный в тактике.

План штурма был таков. Накануне наступления 28 марта наша штурмовая и бомбардировочная авиация прицельно бомбит цитадель и другие долговременные инженерные сооружения. Своими ударами она выгоняет противника из этих сооружений в полевые укрепления. В этот день артиллерия огня не открывает, кроме батареи, которая поставлена на прямую наводку для ударов по стенам крепости.

Утром 29 марта авиация повторяет удар по тем же целям, не пуская гарнизон противника в цитадель. Пусть он останется в полевых укреплениях и считает, что перехитрил нас. Но с последним взрывом бомб по цитадели, ровно в 10 часов утра, артиллерия всех калибров (в том числе и мощные орудия, поставленные на прямую наводку) открывает огонь по полевым укреплениям. Продолжительность налета — 40 минут. Под прикрытием огня артиллерии десанты стрелков и автоматчиков переправляются на лодках и высаживаются на остров. А в 10 часов 40 минут — начало общего штурма.

За день до наступления я вместе с командующим бронетанковыми [598] и механизированными войсками армии генералом Вайнрубом, который вернулся из госпиталя, выехал на исходные позиции проверить, все ли готово. В полдень мы подъехали к водокачке северо-западнее платформы Жабчин. Здесь остановились, чтобы понаблюдать за прямыми попаданиями тяжелых снарядов в стену цитадели.

Впереди нас оказался большой бассейн с водой, по-видимому отстойник водокачки. Наши адъютанты — мой Федор{27} и Вайнруба Алеша Куренцов — стояли рядом перед барьером бассейна. Вдруг раздается взрыв справа, затем слева, через несколько секунд впереди и за спиной. Узкая вилка! Мы прижались к стене. Очевидно, противник заметил нас и открыл огонь из тяжелых минометов. Пока недолет и перелет. Но чувствуется, что прицел весьма точен. Уходить куда бы то ни было при таком обстреле опаснее всего. Стой и не двигайся, если под ногами нет укрытия. Стена защищала нас с одной стороны, и мы поплотнее прижались к ней. Но взрыв очередной мины повалил всех на землю в одну кучу.

В голове долго гудели колокольные удары. Придя в себя, я ощутил, что лежу под людьми. Вайнруб прикрыл мою голову грудью, на нем лежал Федор и на самом верху, как бы прикрывая нас всех своим телом, распластался окровавленный Алеша. Вайнруб был ранен — осколок мины впился ему в ногу выше колена. Я и Федор остались невредимы. Когда мы увидели мертвого Алешу — боль обожгла сердца. Даже не верилось, что этого красивого юноши, который только что стоял рядом, уже нет в живых. В тот же день мы горестно хоронили своего спасителя. А генерала Вайнруба мне пришлось самому доставить в ближайший медсанбат.

Между тем бой за крепость развивался по плану. 28 марта авиация наносила прицельные бомбовые удары по долговременным крепостным сооружениям, превращая их в груду развалин и вынуждая противника перейти в полевые укрепления или спрятаться в глубоких подземных казематах.

Утром 29-го повторилось то же самое. Затем началась артиллерийская подготовка. С наблюдательного пункта мне было видно, как тяжелые снаряды орудий, выставленных [599] для стрельбы прямой наводкой, разбивали дзоты и блиндажи на дамбах. Впечатляющая картина: в воздух взлетали камни, бревна.

В 10 часов 30 минут лодочные десанты высадились на острове, а десять минут спустя затрещали пулеметы и автоматы, загремели взрывы ручных гранат и фаустпатронов.

Мастерство штурма крепостных сооружений — сумма многих слагаемых: владение оружием ближнего боя, акробатическая ловкость в преодолении препятствий и, конечно, в первую очередь личная отвага каждого бойца. Именно эти качества продемонстрировали гвардейцы взвода 5-й роты 271-го полка 82-й гвардейской стрелковой дивизии во главе с младшим лейтенантом Михаилом Чепановым. Они рывком преодолели четырехсотметровую полосу, изрезанную рвами, окопами, воронками и канавами, проскочили через дамбу с блиндажами и пулеметными точками и через каких-то семь-восемь минут после сигнала атаки оказались у полуразрушенных стен цитадели. Здесь немецкие пулеметчики открыли по гвардейцам огонь. Чепанов рассчитывал провести свой взвод через пролом в стене, но путь преградил сильный фланкирующий пулеметный огонь. Здесь можно было погубить весь взвод и не выполнить задачи. Промедление в таком положении смерти подобно: противник уже обнаружил взвод. Не раздумывая, Чепанов изменил направление и проскочил со взводом вдоль стены до следующего пролома в ней. Теперь его бойцы в мертвом пространстве, их не доставал огонь ни пулеметов, ни автоматов. Чепанов забросил на стену «кошку» с веревкой. Ловко, быстро, точно цирковой акробат, он поднялся вверх. В его руках затрепетал красный флаг. Как огонек, он был виден издалека. Сюда устремились бойцы других подразделений. А взвод Чепанова уже вел бой по ту сторону стены, во дворе крепости.

Михаила Чепанова дважды ранили, и все же он не вышел из боя. Гвардеец ворвался в главный равелин, увидел ход к верхней площадке, откуда немецкие офицеры руководили боем. По пути к этой площадке, в узких проходах и на лестницах, расчищая путь автоматом и гранатами, младший лейтенант убил девять гитлеровцев. Прошло еще несколько минут, и над главным равелином взвилось красное знамя. Его водрузили бойцы взвода Чепанова. Сам командир взвода, получив третье ранение в грудь, скончался у знамени. [600]

Пусть знает Александра Дмитриевна Чепанова, проживающая в селе Ароновка Ульяновской области, что ее сын Михаил Петрович, посмертно награжденный Золотой Звездой Героя Советского Союза, еще при жизни воздвиг себе величественный памятник — водрузив Красное знамя над поверженной крепостью фашистов в Кюстрине, в семидесяти километрах от Берлина. Там же находится могила еще одного Героя Советского Союза, славного сына грузинского народа из села Чаквиджи Зугдидского района гвардии сержанта Шота Платоновича Тибуа. [601]


Qui quaerit, reperit
 
AnDr_64Дата: Понедельник, 06 Мая 2013, 12.28.39 | Сообщение # 8
Группа: Друзья СГВ
Сообщений: 2
Статус: Отсутствует
Цитата (Саня)
Мастерство штурма крепостных сооружений — сумма многих слагаемых: владение оружием ближнего боя, акробатическая ловкость в преодолении препятствий и, конечно, в первую очередь личная отвага каждого бойца. Именно эти качества продемонстрировали гвардейцы взвода 5-й роты 271-го полка 82-й гвардейской стрелковой дивизии во главе с младшим лейтенантом Михаилом Чепановым. Они рывком преодолели четырехсотметровую полосу, изрезанную рвами, окопами, воронками и канавами, проскочили через дамбу с блиндажами и пулеметными точками и через каких-то семь-восемь минут после сигнала атаки оказались у полуразрушенных стен цитадели. Здесь немецкие пулеметчики открыли по гвардейцам огонь. Чепанов рассчитывал провести свой взвод через пролом в стене, но путь преградил сильный фланкирующий пулеметный огонь. Здесь можно было погубить весь взвод и не выполнить задачи. Промедление в таком положении смерти подобно: противник уже обнаружил взвод. Не раздумывая, Чепанов изменил направление и проскочил со взводом вдоль стены до следующего пролома в ней. Теперь его бойцы в мертвом пространстве, их не доставал огонь ни пулеметов, ни автоматов. Чепанов забросил на стену «кошку» с веревкой. Ловко, быстро, точно цирковой акробат, он поднялся вверх. В его руках затрепетал красный флаг. Как огонек, он был виден издалека. Сюда устремились бойцы других подразделений. А взвод Чепанова уже вел бой по ту сторону стены, во дворе крепости.

Михаила Чепанова дважды ранили, и все же он не вышел из боя. Гвардеец ворвался в главный равелин, увидел ход к верхней площадке, откуда немецкие офицеры руководили боем. По пути к этой площадке, в узких проходах и на лестницах, расчищая путь автоматом и гранатами, младший лейтенант убил девять гитлеровцев. Прошло еще несколько минут, и над главным равелином взвилось красное знамя. Его водрузили бойцы взвода Чепанова. Сам командир взвода, получив третье ранение в грудь, скончался у знамени. [600]

Пусть знает Александра Дмитриевна Чепанова, проживающая в селе Ароновка Ульяновской области, что ее сын Михаил Петрович, посмертно награжденный Золотой Звездой Героя Советского Союза, еще при жизни воздвиг себе величественный памятник — водрузив Красное знамя над поверженной крепостью фашистов в Кюстрине, в семидесяти километрах от Берлина.


Здесь допущена чудовищная неточность. Герой Советского Союза Михаил Чепанов вернулся с фронта домой и умер в 1950-м году. У него были сильные головные боли, он много пил и в итоге повесился.
Жил он не в селе под названием Араповка (ныне Вешкаймского района), а не Ароновка. А оборвалась его жизнь уже в Майне - соседний с Вешкаймским район. Здесь находится его могила, здесь сегодня, 6 мая 2013 года, ему открывается памятник.
 
AnDr_64Дата: Понедельник, 06 Мая 2013, 12.29.51 | Сообщение # 9
Группа: Друзья СГВ
Сообщений: 2
Статус: Отсутствует
Прощения прошу - жил он в селе Араповка
 
Авиации СГВ форум » МЕМОРИАЛЫ И ЗАХОРОНЕНИЯ СОВЕТСКИХ ВОИНОВ » ЛИТЕРАТУРА О ВОЙНЕ » Висла - Одер , из мемуаров Чуйкова Василия Иванович (Чуйков Василий Иванович)
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск: