|
Stalag 301/Z Slawuta
|
|
| AgniWater71 | Дата: Воскресенье, 31 Июля 2022, 12:42:29 | Сообщение # 71 |
Группа: Администратор
Сообщений: 18077
Статус: Отсутствует
| про подкоп
Аникеев Тимофей Иванович
Год рождения: __.__.1915
https://pamyat-naroda.ru/heroes....1535555
http://podvignaroda.ru/?#id=1561533761&tab=navDetailDocument С. 256
Ольга, Новокузнецк
Молчат гробницы, мумии и кости, - Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте Звучат лишь письмена (И. Бунин)
|
| |
| |
| Саня | Дата: Пятница, 17 Марта 2023, 17:28:30 | Сообщение # 72 |
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| лавута была занята немецкими войсками 4 июля 1941 года. Уже осенью немцы организовали там для раненых и больных офицеров и солдат Красной Армии лазарет, получивший название «Гросс-лазарет Славута, цвай лагерь 301». Располагался он в бывшем военном городке в двух километрах юго-восточнее города и занимал десять трёхэтажных каменных зданий-блоков. Немцы обнесли лагерь семью рядами проволочных заграждений, вдоль которых через каждые 10 метров были установлены вышки с пулеметами и прожекторами. Вокруг каждого здания также имелись два ряда колючей проволоки.
15 января 1944 года подразделения 226-й стрелковой дивизии вошли в Славуту, и местные жители сообщили им, что, не доходя до реки, в бывших будённовских казармах, находится концлагерь «Гросс-лазарет» для больных и раненых советских военнопленных. Подошедшие бойцы дивизии обнаружили там горы трупов, на земле лежало множество мертвых тел, облитых карболкой. В бараках находилось 525 истощённых военнопленных, которых немцы не успели расстрелять перед оставлением Славуты.
В послевоенные годы уход за могилами военнополенных, погибших в Славуте, не вёлся. Лишь в 2006—2007 годах на кладбище были проведены работы по его благоустройству. Сегодня на насыпанном кургане стоит памятник, на территории проложены дорожки с твердым покрытием. На месте бывшего «Гросслазарета», в котором гитлеровцы уничтожали военнопленных с сентября 1941 г. по январь 1944 г ., создано мемориальное Поле Памяти. На нем в 640 братских могилах похоронены останки 150 тыс. советских солдат и офицеров, погибших за колючей проволокой лагеря смерти.
https://culttourism.ru/ukraine....1z.html
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Пятница, 17 Марта 2023, 17:40:20 | Сообщение # 73 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Хомич Иван Фёдорович
Мы вернулись
http://militera.lib.ru/memo/russian/homich/index.html
В Славуте
Утром шестого мая наш эшелон подошел к военному городку. Виднелись почерневшие, закопченные корпуса. Здание обшарпаны, всюду следы войны и разрушений.
Издали кажется — лагерь мертв и пуст. Только охрана на сторожевых вышках да фигуры гитлеровцев, медленно прохаживающихся вдоль колючих заборов, напоминают о том, что здесь тюрьма.
Дрогнули, остановились вагоны. Как обычно — в который уже раз! — сначала послышался резкий говор приближающихся немцев и лай собак. После проверки пломб на дверях началась разгрузка. Вагоны разгружали, пересчитывали пленных и выстраивали всех в одну колонну. Многие сами двигаться не могли — каждый переезд в ужасающих антисанитарных условиях свое дело делал, — таких клали на носилки, санитары из числа пленных же молча уносили умирающих в лазарет. После окончания разгрузки в вагонах, как всегда, остались трупы.
Ходячие тронулись. Высоко над колонной поднялась пыль, по бокам шел усиленный конвой, лаяли откормленные собаки. Беспрерывно слышалась команда: «Шнель! Шнель!» Гулко раздавались удары палок по спинам и головам.
А кругом шумел сосновый лес, виднелись и березки, [75] и мощные дубы. Мы узнавали деревья с болью и радостью, как друзей, насильственно отторгнутых от нас...
Распределение по корпусам продолжалось недолго, медицинские показатели мало кого интересовали. Оно и понятно, всерьез гитлеровцы не собирались, конечно, никого лечить.
Слявутский лазарет носил название «Большого» не потому, что был хорошо с точки зрения медицинской оснащен, а только лишь по той причине, что в шести его корпусах содержались более 10000 пленных.
Из лекарств, кроме йода и марганцовки, не было почти ничего, умирали люди ежедневно. Трупы гитлеровцы зарывали за колючей проволокой, в длинных траншеях.
К весне 1943 года в этих общих могилах было зарыто около 100000 тел. Таков результат работы этого «медицинского учреждения» за два года!
О питании нечего и говорить. Если кто-нибудь из пленных видел, как на кухню везли дохлую лошадь, по корпусам шел слух:
— Сегодня баланда праздничная, мясная!
В первые же дни после прибытия нашего эшелона весть о Житомирском подкопе распространилась среди пленных. Весь славутский лазарет заговорил о нем. Вполне естественно, что от мыслей о житомирском подкопе люди переходили к размышлениям о том, нельзя ли опыт «житомирцев» использовать в Славуте. К тому же кругом, так близко, кажется, лес шумит, зовет, манит на свободу...
«Гросс-лазарет» и рабочий лагерь размещались в зданиях бывшего военного городка. Городок строился в наше, советское, время, все здесь было оборудовано по последнему слову техники: в свое время действовали паровое отопление, канализация, существовали хорошая библиотека, спортивная площадка. Теперь, конечно, все это было разрушено. Наши люди стали думать, нельзя ли использовать для. выхода в лес большое подземное хозяйство городка.
Удалось несколько раз облазить подземелье, однако выхода наружу не нашли. Все корпуса были опоясаны многорядным высоким забором из колючей проволоки. За проволокой несли охрану «власовцы» — попросту предатели, которые пошли на службу к немцам. На сторожевых [76] вышках стояли парные посты гитлеровцев, вооруженных пулеметами и автоматами. Двор каждого корпуса отгорожен от другого колючей проволокой. В заборе сделаны калитки для внутреннего общения. У калитки стоит внутри лагерная полиция из прохвостов, которая разрешает проход из корпуса в корпус только медперсоналу и администрации. Пленных пропускали через эти калитки лишь в том случае, если они направлялись с запиской от врача. На ночь гитлеровцы из лагеря уходили, оставалась только внутренняя полиция и охрана за колючей проволокой. Каждый день в лагерь-лазарет являлось немецкое начальство, все осматривало, проверяло, а вечером уезжало. Перед закрытием корпусов на ночь унтеры и ефрейторы проходили по двору с овчарками и снова все осматривали и проверяли.
При таком положении уйти в лес было трудно.
Вое мы ломали головы, раздумывая, как же выбраться на волю?
Вначале многие пробовали подходить к забору и заговаривать с охранниками, попытались как-то достучаться: до их совести. В принципе эта затея мало сулила успеха, но гибнувшие люди хватались и за соломинку. «Гросс-лазарет» свое дело делал. Каждый день две пароконные повозки вывозили мертвецов. Никто не знал, когда придет его очередь.
Разговор с охраной обычно начинался с поисков земляков. Гитлеровцы быстро учли чувства землячества и дали предателям приманку.
За каждого пленного, убитого у проволоки, охранник получил: благодарность по службе, 50 карбованцев оккупационных украинских денег, одну пачку махорки и буханку черного хлеба. Вот и вся цена жизни пленного!
Находились негодяи, стреляли.
Каждый по-разному переносил эту гнетущую обстановку. Но подавляющее большинство людей держалось все-таки удивительно достойно. Иногда доходило и до казусов.
Сергей Ковалев (после замены фамилии — Сергеев), например, и в плену отличался аккуратностью, его кирзовые сапоги блестели, он всегда носил за голенищем сапога лоскуток шинельного сукна и помногу paз в день Чистил и тер им сапоги. Обмундировацие на нем сидело хорошо, костюм ему чудом удалось сохранить еще тот, который он носил в Севастополе, когда командовал 142-й стрелковой бригадой.
В тюрьме Сережа числился подполковником, его одежда, обувь никому не бросались в глаза. Здесь же в Славуте он стал рядовым, носил чужую фамилию, некоторый лоск и подчеркнуто подтянутый вид Сергеева могли привлечь внимание разных шпиков. Как правило, все пленные были одеты плохо, все хорошее было давно снято с них и заменено рванью. Об этом мы с Мукининым-Николаевым не раз говорили Сергею, урезонивали его, устрашали, наконец. Однако ничто не действовало. Сергей только злился и говорил, что своим опрятным видом он, кажется, никому не мешает. Обычно после такого разговора он молча пристраивался где-нибудь в укромном месте, доставал суконку и до блеска тер свою кирзу.
В «Гросс-лазарете» Славута нашу «троицу» — Карпова, Сергеева и Николаева — разместили в третьем корпусе на втором этаже. Ходили упорные слухи, что учетчиком в этом блоке служит немецкий прихвостень, который Обо всем доносит гитлеровцам. Такие гаденькие людишки были очень опасны, они жили среди пленных, выведывали настроения и обо всем доносили фашистам за «плату» в виде лишнего котелка баланды или дополнительного куска хлеба.
Но вскоре произошла и чрезвычайно радостная встреча. Прошло несколько дней нашего житья на новом месте, и Сергея Ковалева случайно узнал молодой врач из его бригады, тоже попавший в плен... Врач очень обрадовался и с риском навлечь на себя подозрения немцев стал оказывать своему бывшему комбригу всяческое внимание и заботу.
Долю этой заботы чувствовали и мы с Мукининым — врач иногда ухитрялся принести нам котелок «улучшенной», для обслуживающего персонала, баланды.
Плен есть плен, и здесь более чем где-либо приходится относиться к людям с разумной осторожностью. Мы тщательно разузнавали, как ведет себя этот врач.
Все без исключения пленные отзывались о нем хорошо. Человек этот и в плену остался настоящим патриотом и сделал советским людям много добра.
Монотонно, тоскливо тянулись голодные дни в «Гросс-лазарете». Близость леса, теплые дни, слухи об успешных [78] операциях наших войск на фронтах и действиях партизан в немецком тылу — все это возбуждало, заставляло усиленно раздумывать над вопросом — как уйти?
Бывало целые ночи лежишь на нapax и придумываешь различные варианты побега. Потом наступит утро, проверишь ночные мысли и придешь к заключению, что лучше надо думать, и снова: думы, терзания, бессонница. Часто в голову приходила мысль: а что, если прямо и открыто напасть на охрану?
Весь день бывало присматриваешься во дворе лагерь-лазарета к охране, к конвоированию пленных на работы, прикидываешь, как завладеть оружием, как обезоружить конвой.
Из лагеря ежедневно уводили пленных за проволоку копать траншеи для мертвецов. Мы занялись было изучением этого вопроса. Предполагалось попасть в рабочую команду, на месте досконально продумать возможность нападения на конвой и совершить побег.
Однако события развернулись неожиданно. Под вечер всех нас троих вызвали в канцелярию. Я высказал предположение, что учетчик-прихвостень решил лично перезнакомиться с вновь прибывшими, чтоб запомнить наши лица. А поскольку нам знакомство это ни к чему, то лучше сегодня от встречи как-нибудь увильнуть, а завтра перебраться в другой корпус. По различным медицинским показателям больных переводят, врач знакомый есть, может помочь.
Однако товарищи с моим пожеланием не согласились, решив остаться в третьем блоке именно потому, что здесь — знакомый врач.
Подумав, мы договорились побыть пока в разных блоках, разумеется поддерживая связь. На другой день меня с другими одиннадцатью пленными утром увели в шестой блок, Сергей и Владимир остались на старом месте, в третьем.
Когда нашу группу переводили из блока в блок, пленные шли медленно, еле волоча ноги. Мало кто храбрился, стараясь идти нормальным шагом.
Мы уже миновали двор четвертого блока, когда вдруг услышали громкий голос и возмущенные слова одного из пленных. Ни к кому не обращаясь, он ругался: [79]
—- Вот сукины сыны, просто свиньи! Сколько и им рассказывал о своих делах, а немцы-гады смеются. Не верят, что ли? Морят меня голодом, гоняют из блока в блок, как и всех!
Слева шел сопровождавший нас санитар. Он пристально поглядел на говорившего и сказал:
— Подумаешь, какая цаца! А что ты за птица? Почему это тебя должны выделять, нянчиться с тобой?
Изъявлявший недовольство пленный был худой, небольшого роста, средних лет. Он сказал в сердцах:
— Я делал такое, что тебе и во сне не снилось! Жил в станице — сжег амбар с хлебом, а когда стали искать виновных да присматриваться ко мне, я подался в город на тракторный — рабочим. Там стал учиться на токаря, а когда выучился, стал портить сложные станки.
Санитар развел руками и сказал серьезно:
— Ну, по твоим рассказам ты просто — штандарт фюрер!
Я подумал: «Мало к тебе, черту, присматривались». Подымаясь по лестнице, я услышал:
— Как только земля носит таких людей!
В шестом блоке нас разместили на верхнем этаже. Света не было. По вечерам люди долго не спали, сидели на подоконниках, смотрели в лес, своих вспоминали, семью, жену, детей...
Так прошло дня два или три. Вечером, как и всегда, мы сидели на подоконниках. На верхнем этаже блока решеток не было, летом всю ночь окна не закрывались. На дворе темно, на небе ни единой звездочки. Один раненный в грудь навылет, у которого все зажило, жаловался вполголоса, боялся, чтоб его не «выписали» и не отправили в Германию.
Он говорил:
— Пожалуй, угонят... А там шахты, рудники. Вот бы сейчас да затрещали пулеметы с леса! Охрана стала бы прятаться, а мы — в лес.
Только он это смазал, как в соседнем окне раздался страшный крик. И сразу все смолкло. Только слышно было, как что-то тяжелое шмякнулось во дворе.
Высунулись, посмотрели в сторону соседнего окна, никого не видно, все тихо. Ну и у нас молчком-молчком все разошлись. [80]
Утром санитары вытащили труп вредителя в подвал — морг.
Пришел полицай блока и стал выяснять, как это случилось. Ясного ответа на вопрос он не получил. Фельдшер сказал:
— Наверно, сдурел. Не станет нормальный человек прыгать из окна ночью. Кто-то отозвался:
— А может, он и не прыгал, почем звать? Тут заговорили другие:
— Не святой дух спустил его на землю.
Полицай стоял, моргал, моргал своими бычьими глазами, да наконец и испугался. По лицу было видно. Понял главное, что ночью не следует ходить туда, где окна открыты.
В лагере много и с любовью говорили о том, что в славутских лесах, хоть и не очень велики их массивы, славно действуют наши партизаны.
Мне вспомнилось, с какими предосторожностями везли нас сюда гитлеровцы.
Помню, больных вывели во двор житомирского лагеря, раздели догола, обыскали, рубцы одежды прощупали и только после этой нудной процедуры решились приступить к погрузке.
В сумерках второго дня поезд остановился на глухой станции и простоял целую ночь. Несмотря на сильный конвой, автоматы и пулеметы, пустить поезд ночью через лес немцы не решились. Им везде, где только попадалась небольшая рощица, мерещились партизаны. Все мы тоже ждали нападения партизан в пути, но этого, к большому нашему горю, не случилось.
Особенно возросла партизанская слава в 1943 году. Говорили, что партизаны взрывают склады, пускают под откос воинские эшелоны, даже нападают на гарнизоны, полицейские участки и разные немецкие комиссариаты.
В «Гросс-лазарете» пользовалась широкой известностью история о том, как партизаны обвели вокруг пальца немцев и спасли большую группу пленных. Передавался рассказ пленными примерно так.
Был обеденный час. Немецкая администрация лагеря, закончив обход лазарета, ушла на обед. В канцелярии пятого блока оставался только шеф и пленные врачи, которых шеф вызвал для дачи каких-то указаний. [81]
Роздали баланду, больные поели и занялись кто чем. Слабые повалились на нары, а ходячих весеннее теплое солнце потянуло во двор.
К воротам «Гросс-лазарета» подошли два грузовика с немцами. Рядом с шофером в кабине первой машины сидел офицер. Он что-то важно сказал унтеру. Когда машины въехали во двор, унтер с автоматчиками соскочили с машины и направились в канцелярию пятого блока. Машины, сделав разворот, стояли между пятым и шестым блоком, офицер курил, посматривал по сторонам и молчал. Из канцелярии блока выбежал шеф — унтер-офицер санитарной службы — и направился к офицеру в машине. Откозыряв, он стал что-то докладывать, но офицер закричал и, указывая на бумагу, грозно потребовал у шефа выполнить приказ. Во дворе стали хватать первых попавшихся пленных и грузить на машины. Шеф блока шумел и торопил погрузку.
Как выяснилось после, в предписании значилось: «Выделить немедленно в распоряжение офицера 100 человек здоровых пленных, исполнение донести».
Офицер сказал шефу, что некоторую часть пленных он может взять на свои грузовики, за остальными сейчас -подойдут машины. Вторая машина, в кузове которой находилось несколько человек, одетых в крестьянскую одежду, и два или три вооруженных немца, ушла за ворота недогруженной. Здоровых пленных стали выстраивать у пятого блока и ждать остальных грузовых машин.
Пленные стояли долго. Шеф ушел в канцелярию лагеря докладывать, Через некоторое время в лагере поднялась тревога. Вооруженные гитлеровцы забегали по лагерю, стоявших у пятого блока пленных стали разгонять тумаками и прикладами. В лес на больших скоростях прошло четыре или пять машин с вооруженными немцами. Спустя некоторое время из леса в лагерь донесся звук автоматной и пулеметной стрельбы. Позднее в лагере говорили, что это был бой засады партизан с теми гитлеровцами, которые бросились преследовать машины, увозившие пленных в лес.
Долго вспоминали в лазарете об этом случае. И как жалели люди, что именно они не оказались в этот день во дворе пятого блока! [82]
Прошло дней десять после моего перехода в шестой блок. Однажды вместе с другими больными я слонялся по лагерному двору. Вдруг появился санитар, стал вызывать:
— Карпов! Карпов!
На фамилию чужую я уже научился откликаться, но от всяческих вызовов всегда старался увиливать. Я сделал вид, что не слышу. Подошел сосед по нарам и сказал:
— Вас спрашивают.
Вслед за ним подошли санитар и фашист, вооруженный пистолетом. Это был унтер, невысокого роста, очень пожилой. Он скомандовал следовать за ним и повел меня к рабочим корпусам, где помещалась канцелярия. По дороге унтер, покручивая рыжеватые усы, на довольно понятном русском языке сообщил мне, что Россию знает хорошо, потому что в ту войну шестнадцатый и семнадцатый годы провел в плену, в Сибири, где и по-русски выучился говорить.
Я заметил:
— Значит, вам понятна жизнь пленного? Унтер сказал:
— Немецкий плен — плохо, голодный. Русский было корашо.
Потом признался, что и ему плохо. Он вот старик, австриец, а приходится служить.
Вошли в канцелярию. Унтер доложил, что привел пленного. Через две — три минуты меня ввели в небольшую комнату. За письменным столиком сидел мрачный гауптман, гитлеровский капитан средних лет, и курил. На столе перед ним лежали какие-то бумаги. Рядом со столом стоял свободный стул, но гауптман не предложил сесть.
Надо сказать, что с тех пор, как мы решили скрыть звания и принадлежность к старшему комсоставу, мне доставляла немало хлопот моя привычная военная выправка, которую теперь приходилось тщательно скрывать.
Когда человек с юности до пятого десятка носит военную форму, никакая болезнь, никакое истощение не выбьют из него строгой армейской выправки.
Войдя к гаугттману, я еще раз «проверил» себя, ссутулился, спал так, как обычно стоят гражданские люди [83] преклонного возраста. Им руки как будто всегда мешают. Я сложил руки и животе.
Гауптман молча смотрел на меня, старательно изучал внешность и своими колючими глазами старался пронизать меня насквозь, узнать все мои думы. А думы у меня в то время были самые простые: «Стукнуть чем-нибудь тяжелым по башке этого фашиста, взять его оружие и уйти в лес». Но... поблизости ничего подходящего не было, в комнате находились два вооруженных человека — гауптман и унтер.
Пришлось отложить эту затею, стоять и молча ждать, пока гауптман закончит свое обозрение.
После долгого сосредоточенного молчания спросил:
— Официр?
— Нет, — послышался ответ.
— Что ви делайт, когда призвали армия? Я ответил:
— Призван в феврале 1942 года, служил писарем в штабе 95-й стрелковой дивизии.
Немец спросил фамилию, имя, отчество, год рождения, профессию. Гауптман плохо понимал по-русски, переводил конвойный австриец. Я ответил:
— Карпов Иван Федорович, рождения 1893 года, учитель сельской школы,
Все время, пока я говорил, немец смотрел то в учетную карточку, то мне в глаза, стараясь уловить неточность или заминку. Я стоял свободно, повторяя просто и ясно все то, что сочинил в Житомире, когда проходил регистрацию.
Затем гауптман спросил, чему я учил в сельской школе. Я рассказал о программе такой школы.
После некоторой паузы он снова стал рассматривать бумаги. У меня мелькнула мысль: «Неужели известно, что накануне войны я учил офицеров Красной Армии в Военной академии имени Фрунзе?» Но затем я прогнал эту мысль. Из дальнейших вопросов можно было догадаться, что кто-то донес о моей принадлежности к комсоставу и гауптман решил прощупать меня и проверить.
Подняв голову и оторвав глаза от бумаг, он спросил:
— Так ви утверждаете, что не официр, а почему? Я спокойно пояснил, что не учился в военном училище, [84] а в офицеры производят только тех, кто имеет военное образование.
Гауптмам, помолчав, снова посмотрел в бумаги и, подняв голову, что-то сказал по-немецки. Унтер перевел. Оказалось, он говорил, что у меня и теперь вид предводителя.
Я улыбнулся с горькой наивностью и сказал:
— Вольно вам, господин капитан, смеяться над пленным стариком.
Гауптман засмеялся. Видно, ему самому очень нравилась собственная шутка — вид-то у меня действительно был непрезентабельный: высокого роста, но сутулый, лысый, до невозможности тощий старик в ватнике, солдатских брюках, кирзовых нечищеных сапогах...
Только один был момент в этом допросе, когда я едва не сорвался. Свою-то новую фамилию я усвоил прочно, а вот, когда гауптман спросил меня об имени, отчестве жены, я каким-то чудом не ответил:
— Хомич, Ольга Михайловна.
Холодный пот прошиб меня в эту минуту. Но в общем «поединок» наш закончился моей победой. Так, наверно, никогда и не узнал этот фашистский шалопай, что беседовал-то он все-таки с полковником Советской Армии и что не пройдет и трех месяцев, как полковник этот будет в партизанском отряде.
Скоро я увиделся с Ковалевым, Сергей мне рассказал:
— Примерно через неделю после попытки вызвать вашу «троицу» в канцелярию блока меня вызвали в канцелярию лагеря. Разговор вел капитан. Он предложил мне сесть и в очень любезной форме сообщил, что немцы знают меня как офицера. «Все воробьи на крышах третьего блока знают, что вы офицер», — сказал он.
Я продолжал упорствовать и отказываться. Тогда гауптман намекнул, что в блоке есть врач, который служил в том соединении, которым я командовал. Я понял, что дальнейшее запирательство могло только навредить... Стал думать, как вывернуться, и быстренько придумал такую историю, которую гауптману и рассказал: «Действительно я раньше был офицером и командовал стрелковой бригадой, но, когда бригада прибыла в Севастополь, я был отдан под суд военного трибунала, и решением трибунала меня разжаловали в рядовые». [85]
Лицо гауптмана выразило как бы сочувствие моему горю, он стал расспрашивать о причине разжалования в рядовые меня, такого крупного офицера. Пришлось дальше сочинять: «Стрелковая бригада, которой я командовал, опоздала на погрузку в Севастополь всего лишь на пятьдесят минут, однако начальство посчитало, что я сорвал оперативный план, не выполнил боевой приказ, меня отдали под суд военного трибунала и разжаловали».
Гауптман вздохнул и сказал: «Какая строгость». Затем помолчал, подумал и заявил: «Немецкое командование может восстановить вам чин».
Я поблагодарил гауптмана за заботу и сказал: «Я считаю, что офицер на строгость не должен жаловаться, можно жаловаться только на несправедливость, но здесь все было правильно. Мое правительство присвоило мне звание, оно же меня и лишило звания, причем за дело».
Гауптман смотрел и молчал. Я продолжал: «Это обстоятельство не известно врачу, так как все произошло в Севастополе уже в последние дни перед катастрофой. Вот почему я считаю себя рядовым, а другие — офицером».
Из канцелярии меня отправили обратно в третий блок.
И тревожно и горько было мне все это слушать.
— Неужели твой врач?.. — спросил я. Сергей меня уверенно успокоил.
— Нет, он на такое неспособен. Все случайно произошло. В тот день, когда он меня увидел, он на радостях рассказал товарищу, что встретил своего комбрига. Нашелся тип, передал учетчику, а тот донес немцам. Вот и все.
Оно хоть и «все», а радостного было мало. Я снова настойчиво посоветовал Сергею перебраться в другой блок, не мозолить глаза, затеряться среди пленных. Все-таки их в каждом блоке по полутора тысяч.
Но Сергей заявил, что теперь уж, во всяком случае, переходить не стоит, гауптман надежно околпачен.
А недели через две я узнал, что Сергея выписали из лазарета и куда-то отправили, может быть в офицерский лагерь, а возможно, и в Германию. [86]
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Пятница, 17 Марта 2023, 17:41:59 | Сообщение # 74 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| „Метро" в Славуте
Десятки, сотни тысяч пленных гибли в гитлеровских тюрьмах, лагерях и так называемых лазаретах. Гибли неминуемо, и это быстро становилось понятно всякому, кто попадал на фашистские «фабрики смерти». Естественно, что желание уйти из плена было единственной целью. Люди рисковали всем: безоружные нападали на конвой, пробирались сквозь колючую проволоку, под носом охранников пытались убегать во время транспортировки с каторжных работ.
Когда пришел эшелон из житомирского лазарета в Славуту, немцы пустили слух, что привезли штрафников. Такая «реклама» привлекла к нам внимание многих. Особенно же заинтересовался житомирскими делами пленный, молодой врач Лопухин.
О человеке этом можно и нужно сказать много хорошего. Роман Лопухин — одна из самых светлых личностей, виденных мною за долгую жизнь. Сколько людей обязаны ему, его стойкости и отваге своим здоровьем, жизнью и даже больше чем жизнью — освобождением!
Уже на свободе я узнал его нехитрую биографию.
Вот она. Роман Александрович Лопухин родился в 1916 году в Донбассе в небольшом городе Чугуголь.. Он русский, отец его работал врачом на руднике, мать учительствовала. В годы гражданской войны отец Романа лечил тифозных больных, сам заразился и умер. Мать переехала с маленьким Ромой в Краснодар, где поступила преподавательницей английского языка в пединститут. Рома кончил в Краснодаре среднюю школу и, избрав специальность отца, поступил в медицинский институт. Став в 1940 году врачом, Роман ушел в Красную Армию.
С первых же дней войны молодой врач вместе с полком попал на фронт и лично участвовал во многих боях.
Осенью 1941 года на Украине под Борисполем во время боя Poмaн Лопухин был вместе с ранеными взят в плен. Немцы направили его в Шепетовку, а позднее в Славуту, где он как мог и лечил пленных, А как выяснилось позднее, этот хрупкий, с очень чувствительной душою молодой человек смог многое... [87]
Услышал я о нем впервые при следующих обстоятельствах.
Однажды мне посчастливилось необыкновенно: я достал книгу. Была она растрепана, зачитана до дыр, без обложки, но судя по тому, что ее передавали из рук в руки, от одного «поколения» заключенных к другому и не жгли на цигарки, книга считалась ценной. Повествовалось в ней о каких-то древних рыцарских делах и походах. Я только начал «входить в курс». Утренний обход лазарета немцами был закончен, и можно было рискнуть почитать без опаски.
Надо сказать, что гитлеровцы очень подозрительно и настороженно относились к пленным, которых заставали за чтением. Читаешь — значит, о чем-то еще думаешь. А думать пленному не полагалось.
Найдя по мере возможности укромный уголок, я расположился с книгой во дворе. Ко мне подошел мужчина средних лет с небольшими рыжеватыми усами и улегся рядом, довольно бесцеремонно пяля свои голубые глаза в мою книгу.
Я понял, что уединиться не удалось. Спросил подошедшего, почему он хромает;
— Результат войны? Он охотно ответил:
— Был тяжело ранен в ногу. Теперь вот рана зажила, а хромота осталась.
Я посоветовал пленному поговорить с «медициной», может быть, как-нибудь помогут вылечиться.
— А то как же к жене вернетесь с таким дефектом? При воспоминании о доме у него сразу лицо засветилось и глаза засияли. Он сказал:
— Лишь бы живым вернуться, а жена примет. Не важно, что хромой, она у меня не трепушка.
Мы как-тo очень легко, доверительно разговорились. О медицинских работниках нашего блока он отзывался подчеркнуто уважительно. Выяснилось, что и сам он фельдшер.
Я сказал:
— А я думал, что вражеская пуля: нашу медицину обходит.
Он ответил тоже шуткой:
— Пуля-то, может, и обходит. Меня осколком мины ранило. Наши отступали. Вот я на поле и остался. [88]
Возникла пауза, но я уже чувствовал, что разговор на этом не кончится.
Фельдшер поинтересовался, что я читаю. Я показал ему свою книгу без начала и сказал: — Хорошая книга. Героики много. Он сказал как бы между прочим:
— В романах-то все хорошо, в жизни часто не так получается. Но и в жизни Романы есть хорошие.
Последнее существительное во фразе он так подчеркнул, что я, конечно, спросил его, о каком Романе идет речь.
Фельдшер рассказал мне о старшем враче второго блока Романе Александровиче.
Так познакомился я в этот день с двумя чудесными людьми, настоящими патриотами, с одним — воочию, а о другим пока заочно.
Дня через два фельдшер снова нашел меня во дворе и передал мне потихоньку пайку черного хлеба. Я отказался взять хлеб на том якобы основании, что боюсь располнеть, трудно будет передвигаться.
— А куда вы, собственно, собираетесь двигаться?
— Да мало ли куда можно двигаться летом? Вокруг лагеря лес...
Больше они меня не испытывали. В следующую нашу встречу фельдшер рассказал мне о подкопе во втором блоке.
Понятное дело, что после этого сообщения меня ни днем ни ночью не покидала мысль о работе пленных под землей, a также и опасения, как бы не повторилась житомирская история. Одно время я даже начал подумывать о переводе во второй блок, но потом установилась крепкая, деловая связь с Романом Лопухиным и надобность в переводе отпала.
История подкопа во втором блоке была такова.
Еще до прибытия наших «житомирцев» Роман Лопухин начал сколачивать вокруг себя хороших, надежных людей. Во втором блоке, где он был старшим врачом, размещалось более полутора тысяч пленных с желудочно-кишечными заболеваниями. Многие из них были к тому же ранены, раны при голодной диете, естественно, долго не заживали. Во второчи блок попала и часть «штрафников» из Житомира, привезших слух о подкопе, который крайне заинтересовал Романа Лопухина. [89]
Так зародилась идея сооружения подкопа и во втором блоке.
Можно только удивляться изобретательности, четкости организации и тому размаху, который приняла работа по подготовке к побегу в условиях голода, слежки и угрозы пыток и виселицы.
В мае была произведена рекогносцировка всего подземного хозяйства и решены некоторые организационные вопросы. В июне приступили к сооружению подкопа. Душой и главным руководителем подземного «микрометро» стал Роман Лопухин, который очень умело использовал некоторую свою власть, с одной стороны, а с другой — отличное знание людей. Вот когда пригодилась заранее и тщательно отобранная им группа!
Лопухин специально интересовался причинами провала плана массового ухода пленных в лес в Житомире.
Из рассказов пленных «житомирцев» было известно, что провал произошел, когда все уже было готово, причина — слабая конспирация. Поэтому в Славуте с первых же дней вопросам секретности работ было уделено большое внимание.
Надо было прорыть из блока через весь двор метров 70 да еще метров 20 за проволоку. Предстояло вынуть и скрыть под землей же тонны грунта. Для этого были приспособлены бездействующие канализационные трубы первого и второго блоков и ответвления трубы, идущей на общую кухню. Для транспортировки земли были сделаны салазки из досок. Лямки для салазок плели из рубцов одежды мертвецов. Когда подземный тоннель увеличился, потребовалась вентиляция. В значительной части она была осуществлена. А в последнее время был даже проведен из кухни свет. Конечно, все было сделано, как говорят, на живую нитку и часто подводило. Но ведь надо помнить, что такие «грандиозные» работы проводились скрыто от немцев и полиции, хотя и, в полном смысле слова, под носом у них. К работам были привлечены более двадцати человек. Точное количество участников знал только врач Лопухин, остальным были известны лишь несколько человек, с которыми они непосредственно связывались по работе. По документам врача Лопухина, которые позднее стали известны, активное участие в подкопе принимали: Стасюк П. А., Кузенко П. А., Чистяков А,, Мериков Н. А., Федоров Г. К., [90] Остапенко Г. П., Аликов Г. И., Иванов О. Л., Бухляев Г. П. и другие. По словам работавшего на сиг-нально-контрольном пункте Липскарева Н. И., в подземных работах принимали также участие Щеглов, Шишкин В. А., Чигрин, Лукаш, Кротков и Панков.
В сооружении подкопа участвовали пленные самых разных национальностей, возрастов, воинских званий и специальностей, партийные и беспартийные большевики.
Липскарев Николай Иванович был член партии, в армии занимал должность начштаба полка, в мае
1942 года он был ранен и попал в плен.
Другие товарищи попали в плен в разное время и в разных пунктах, кто в Севастополе летом 1942 года, а кто уже в Харьковской операции.
О политруке Чистякове, как и некоторых других лицах, принимавших участие в подкопе и побеге, у меня, к сожалению, нет подробных сведений. В плену мы ведь не всегда называли друг друга по фамилии, а часто настоящих фамилий и вовсе не знали. Всему критерием была не анкета, а отношение пленного к врагу.
По этому показателю люди сближались или сторонились друг друга, хотя в свое время были в одной армии и жили на одной земле. На одном поле растут и созревают разные культуры. Растет пшеница, гречиха, но попадается чертополох и крапива — крапивы мы остерегались всячески, при всяком удобном случае вырывая ее из поля вон.
Сама подземная дыра была небольшая, в ней мог поместиться в одежде один человек и то лишь в лежачем положении. Для разминки ползущих навстречу людей устроено было несколько «станций». Размеру «станций» были несколько больше, чем сам подкоп, на «станции» можно было сидеть. Условия работ были невероятно трудны. Рыли, точнее буравили или прогрызали грунт ножами, стамесками и самодельными лопатками. Часто такой человек-крот задыхался, шла горлом кровь, он отползал на «станцию», и если после передышки мог, то снова рыл, но бывали частенько случаи, когда такого строителя укладывали на нары и в течение нескольких дней он с трудом приходил в себя. Работы продолжались с перерывом с июня по ноябрь
1943 года. Когда потребовался обшивочный материал, врач Лопухин добился у немцев разрешения убрать [91] часть нар, поставив вместо двух-, трехъярусных нар, на которые не могли взбираться тяжелобольные, кровати. Доски и столбы от нар пошли на обшивку подкопа.
Для маскировки Роман предложил открыть столярную мастерскую, в которой изготовлялись самые различные предметы, в том числе посылочные ящики для отправки немцами продуктов в Германию, ремонтировалась мебель. Умудрились даже делать скрипки, которые пользовались успехом у гитлеровцев. Роман Александрович сам был музыкант и мастер на все руки. Он часто мне говорил:
— Вот кончится война, пойду в оркестр Большого театра.
По мере продвижения подкопа потребовались новые люди, новые специалисты. Надо было обшить проход — в ход пошли разобранные нары. Потребовалось освещение — в группе появился электрик. Так рос и ширился наш маленький коллектив. После того как подземные работы начались уже во дворе блока, потребовалось постоянное наблюдение и связь работающих под землей с теми, кто был наверху. Так появился контрольно-сигнальный пункт, который наблюдал во время работ за тем, что происходит на поверхности, и в случае надобности сообщал по трубе в подземелье о немедленном прекращении работ или о возобновлении их. Дежурить на этом контрольно-сигнальном пункте Лопухин поручил Николаю Ивановичу Липскареву.
Во второй половине июля у нас произошла «скандальная история», как потом именовали этот случай в разговорах между собой строители подкопа.
В лагерь прибыла какая-то комиссия из гитлеровского начальства. Гитлеровские чины со свитой, оживленно разговаривая, направились в первый корпус через двор второго блока. В это время наш пленный заметил, что земля в одном месте стала как бы оседать, чуть ли не на пути комиссии явно образовывалась воронка, Пленный тотчас снял свою шинель (невзирая на погоду каждый из нас все имущество носил при себе, благо его немного и было) и накрыл ею воронку. Упала, дескать, с плеч, и может, расстелил, ложиться собрался...
Как только комиссия прошла, он побежал, доложил Роману, и тот принял надлежащие меры. На будущее [92] были даны указания — опустить тоннель глубже, поскольку во дворе блока слабый грунт.
Тогда-то, кстати, был организован и стал функционировать контрольно-сигнальный пост Николая Ивановича Липскарева.
Рассказывая мне эту историю, фельдшер Саша улыбался и головой качал:
— Теперь-то вот нам смешно, а сколько было страху и паники! Хорошо, во дворе свой человек оказался, сам на стройке «метро» работает. А то бы — провал!
«Строительство» наше шло, а жизнь в лагере текла своим чередом, гитлеровцы свое «дело» тоже делали. В конце июня в Славуте развернулись события, от которых даже нам, к фашистской бесчеловечности привыкшим, в теплые дни стало холодно.
Во всех шести корпусах «Гросс-лазарета» неожиданно появились случаи заболевания холерой.
Услышав о страшной гостье, мы приуныли. Легко можно было представить себе, как пойдет она косить людей в этих чудовищно антисанитарных условиях. А как же не хотелось ложиться в траншею за колючей проволокой теперь, когда подкоп обещал вывести иас живыми за ту же проволоку!
Однако далее события развернулись как-то, я бы сказал, странно. Выяснилось, например, что еще до появления страшной болезни немецкая администрация провела подготовительные работы в лазарете и только после этого «пожаловала болезнь». Уже в самом начале мы почувствовали странное поведение, с одной стороны, фашистов, с другой — холеры. Холера была какая-то ручная, немцев она не трогала, зато каждый заболевший пленный непременно умирал, к пленным она была беспощадна. Люди корчились от боли, хватаясь за животы, синели, температура резко поднималась, и очень быстро наступала смерть.
Характерно, что в рабочих корпусах, располагавшихся рядом с лазаретом, шла обычная жизнь, режим не менялся, не было ни карантина, ни холеры.
Первый корпус до карантина числился легочным, в нем находились чахоточные больные, но к концу июня всех туберкулезных больных перевели в шестой корпус, освободив первый корпус полностью для новой гостьи — холеры. Этого мало. Первый корпус основательно отделили, [93] от остального лазарета высоким внутренним забором из колючей проволоки, к калитке вместо полицейского поставили фашиста, вооруженного автоматом и пистолетом, ввели на территорию корпуса и разместили на постоянное жительство отделение немецких автоматчиков.
Все это было сделано заблаговременно, до первых случаев заболевания.
Когда холера появилась, о каждом случае заболевания врачи обязаны были немедленно доносить немецкому начальству, заболевшего тут же уносили в первый корпус, куда доступ был закрыт для всех пленных, даже врачей. Иногда первый корпус навещало высокое фашистское начальство, которое специально приезжало для этой цели в лазарет. Однажды немецкие специалисты прилетели в Славуту самолетом и после какой-то манипуляции сразу улетели. В рабочем лагере в этот период находилось больше 120 врачей, многие из них были эпидемиологами, но немцы не привлекали их к лечению больных.
Это выглядело особенно непонятно, если учесть панический страх немцев перед всеми инфекционными заболеваниями.
Обычно первый тяжелый приступ болезни начинался спустя некоторое время после употребления баланды, иногда — после «утреннего кофе».
В последнее время нередко можно было наблюдать такую картину. Голодный человек получил пищу, но не ест, чего-то выжидает, поглядывая на тех, кто сидит на нарах и уже принялся за баланду и суррогатный хлеб. Когда все кончат есть, он еще подождет, посмотрит, не корчатся ли поевшие люди. Если все в палате спокойно, никто не стонет, тогда уж начинает есть и он.
Баланду раздавали, казалось бы, из одного котла всем, однако заболевали люди не одновременно.
Первое время мы думали, что заболевают и умирают только очень истощенные и больные пленные, но после того, как, приняв пищу, умерли несколько жирных полицейских, этот довод потерял логическую силу. Стало ясно — в пищу русским, и пленным, и полицаям фашисты подсыпают отраву в разных дозах и в разное время. Очевидно, идет подготовка к бактериологической войне и гитлеровцы используют пленных, как подопытных [94] животных. Вот почему холера немцам родная, они ее не боятся и она их не трогает; вот почему к лечению болезни не допускаются русские врачи.
Надо ли говорить о том, что общая смертность в лазарете с появлением этой болезни резко повысилась. Две пароконные повозки буквально не успевали вывозить трупы.
Для нас навсегда осталось тайной — скольких человеческих жизней стоил этот «эксперимент».
Месяца через два холера прекратилась так же неожиданно, как и началась. Карантин был снят. В лагере потекла обычная жизнь. Радовало нас только одно — слухи об успехах частей Красной Армии на всех фронтах и ход работ по подкопу.
Конечно, во время карантина и строительство наше несколько подзадержалось, а связь с внешним миром — и без того очень зыбкая — почти прервалась.
Только изредка пленным рабочим удавалось перекинуться несколькими словами с пастухами, иногда рисковавшими подходить к участкам, где рылись траншеи для новых покойников.
Пастухи приносили вести о партизанах. Пленные, измученные голодом и каждодневным зрелищем мучительной смерти товарищей, ждали как избавления нападения партизан на лагерь-лазарет.
Помню, в эти дни в лазарет попала местная оккупационная шепетовская газетка. Вся она была пропитана злобой, ложью и ядом. Кроме всего прочего, в ней было напечатано немало опровержений. Оккупанты, кстати, с жаром опровергали сообщения наших газет о том, что немцы насильно увозят украинскую молодежь в Германию.
Не прошло и двух — трех дней, как однажды утром мы услышали вдруг звуки духового оркестра. Оркестр этот был организован летом из пленных рабочего лагеря.
Оказалось, по дороге из Славуты на Шепетовку гитлеровцы под конвоем гнали молодежь — подростков и девушек. Впереди шло фашистское начальство, по бокам колонны — сильный конвой из гитлеровских автоматчиков и немецкие овчарки.
Позади колонны двигались плачущие матери, родственники. [95]
Над людьми висела густая пыль, раздавались звуки каких-то развеселых мотивов.
Дико это все было до крайности. Ну зачем понадобилось гитлеровцам музыкой пленных невольников тешить будущих каторжан?
Кто-то из оркестра сказал потом нашим больным:
— Уж очень они кричали, плакали, по всему району небось слышно. За трубами-то хоть немножко глуше было...
Понятно, что после такого зрелища сообщения оккупационной газеты разъяснений не требовали.
Но гитлеровцы между прочим, все-таки не отказались полностью от намерений как-то «распропагандировать» хотя бы часть пленных и привлечь их на свою сторону.
Так произошел однажды инцидент, который стал потом известен всему лазарету под наименованием «Агитация со свистом».
Близилась осень, дни стояли на наше счастье хорошие, теплые. Страшно было вспоминать о прошедшей зиме, нетопленых камерах, вечном ознобе. Кроме солнца, может и теплее, чем оно, грела мысль о том, что новую зиму удастся встретить на свободе.
Подошел новый эшелон раненых и больных пленных, и мы узнали о положении на фронтах. Везде фрицев били. Лоскуты привезенных армейских газет зачитывались до дыр. Расходовать обрывки наших газет на закурку считалось преступлением. Немцы ходили явно невеселые, особенно те, которые побывали в отпусках и видели разрушения и пожары, — добрались-таки наши летчики до фашистского логова.
Рядом со мной на втором ярусе нар четвертого блока лежал пожилой человек лет сорока пяти. Он был немного глуховат после контузии, звали его Филиппом. До войны Филипп работал грузчиком на товарной станции Ростов-на-Дону. Он был небольшого роста, коренастый, неказистый собой и очень любознательный. На меня он произвел впечатление простого и честного человека, с нашей мужицкой сметкой и чуточку с хитринкой.
Мы часто с ним подолгу разговаривали на разные житейские темы. Я разъяснял ему смысл политических событий тех дней. Обычно Филиппа удивляло, почему я [96] мало хожу по лагерному двору, все время сижу или лежу и читаю. Один раз он совсем был огорошен, когда я отказался от присланного мне неведомо кем котелка хорошей баланды, и прямо сказал:
— Иван Федорович, вы не обижайтесь на меня, но при нашем голоде отказаться от котелка хорошей, да еще мясной баланды может только круглый дурак.
Филипп стал с неприкрытой злобой потешаться надо мной:
— Вы утром сегодня ели ветчину или, скажем, кpaковскую колбасу, что отказываетесь от супа? Не хочешь сам, отдай другому, скажем — мне, я спасибо скажу.
Однако в дальнейших наших беседах Филипп уже высказывался без злобы и даже согласился со мной, что человек — не просто животное, которому только пища нужна; что брать подачку от незнакомого человека в лагерных условиях опасно, что таким-то путем и начинают подкупать слабых духом людей.
Однажды в наш лазарет явился власовец в звании немецкого подпоручика. На рукаве его мундира красовалась эмблема «РОА», обозначавшая «русская освободительная армия». Пленные по своему расшифровали эти буквы, в подражание известной песенке про Колчака, бытовавшей в частях молодой Красной Армии:
«Сапог английский, табак турецкий, Мундир японский, правитель омский».
Песенка про вояк из «РОА» звучала так:
«Мундир немецкий, табак турецкий, Язык — наш, русский, а воин... прусский».
Власовец пришел в лазарет агитировать пленных последовать его примеру и записаться в «РОА». Когда этот подпоручик явился, Филипп был уже достаточно подкован для того, чтоб беседовать с «агитатором».
Хорошо одетый власовец вошел в наш двор. Филипп немедля направился к группе пленных, где изменник начал свою агитацию.
Власовец горячо распространялся о том, что их хорошо одевают, кормят да еще платят им деньги. Как бы жалуясь, Филипп сказал:
— А нас вот голодом морят. [97]
Подпоручик приободрился, решив, что правильно нащупал у голодных людей слабую струнку. Он сказал, что хорошо знает голодную жизнь за колючей проволокой, так как сам три месяца назад был пленным и голодал.
Немецкому унтеру, очевидно, нравилось содержание беседы, он кивал головой, изредка повторяя: «Гут, гут!» Из толпы послышалось:
— А кто же вас хорошо кормит, одевает да еще денежки вам платит?
Власовец опрометчиво ответил:
— Немцы.
Снова из толпы спросили:
— И за что же, за какие заслуги «благодетели» вас так балуют?
Раздался смех, кто-то свистнул. Послышалось:
— Знаем мы этих благодетелей. Тебе-то как не стыдно смотреть нам в глаза?
Вопросы сыпались уже беспрерывно, «агитатор» не успевал отвечать. Снова раздался свист. Изменник, видно, не ожидал такого оборота, унтер тоже поглядывал по сторонам с возрастающим гневом. Власовец грубо спросил стоявшего рядом Филиппа, который тоже задал ему несколько вопросов, кто он такой.
Филипп спокойно ответил:
— Пленный, а до армии был грузчиком на железнодорожной станции. Я не такой образованный, как вы, господин.
Опять свист и смех... Поняв, что власовец окончательно провалился, унтер-офицер поспешно увел предателя.
Не успела по лазарету разнестись весть о власовских вербовщиках, как надвинулась на нас серьезная опасность.
Как-то утром в конце августа мы увидели, что из рабочего лагеря вдоль забора «Гросс-лазарета» шагают человек 20 рабочих с лопатами и ломами на плечах. Рабочую колонну сопровождали немецкие автоматчики. Впереди шел гауптман, за ним унтер-офицер с овчаркой. Гауптман все время посматривал в сторону лазарета и что-то говорил, показывая унтеру на корпуса. Шли они [98] от шестого блока медленно, как бы прощупывая, остановились у второго блока. Постояв и поразмыслив, гауптман шагами отсчитал метров 40 — 50 вдоль забора, отошел за сторожевую дорожку и приказал рыть траншею. Все это делалось днем, при ярком солнце и, естественно, привлекло внимание всех пленных. Непосвященные люди недоумевали, что за бессмыслицу выдумали немцы. Им и в голову не приходило, что немцы ищут подкоп и выход из лагеря.
Один из пленных украинцев сказал своему дружку:
— Бач, Мыкола, нимець сказывся, це воны копають окоп вид партизан, уж дуже воны их бояться!
Но мы-то, участники строительства, мгновенно поняли, что на сей раз немцы поступают вовсе не бессмысленно. Можно представить себе, что мы переживали, глядя, как ретиво взялись гитлеровцы за землю!
Роман внимательно проследил за рытьем траншеи и убедился, что немцы роют как раз в том направлении, куда ведется подкоп.
Положение создалось действительно архиопасное. Некоторым нашим товарищам провал подкопа казался уже неизбежным.
С сообщением об этих разговорах и явился ко мне утром наш постоянный связной фельдшер Саша.
Я заметил его еще издали. Сашина хромота, как мне показалось, стала еще заметнее, он шел быстро, опустив глаза в землю, никого и ничего не замечая. Я пересек двор, вышел ему навстречу.
Волнение Саши несколько утихло. Он коротко передал о настроении пленных. Я спросил:
— Точно ли выведена головная часть хода за забор?
Саша утвердительно кивнул. Оба мы инстинктивно посмотрели в сторону ведущихся работ, потом в глаза друг другу. Я спросил:
— Есть ли паникеры? Саша ответил:
— Большинство молчит. Но настроение у всех подавленное.
Особенно предаваться раздумьям у нас временя не было. Я велел Саше передать Роману, что, во-первых, необходимо вытравить всяческие упаднические мысли о провале подкопа; во-вторых, прикрепить к паникерам твердых, надежных людей, сделав так, чтобы паникеры [99] не оставались одни со своими мрачными мыслями; в-третьих, под вечер я бы очень хотел лично встретиться с Романом и потолковать с ним.
Само собой разумеется, что все работы под землей надо было временно прекратить и ход в «траншею» заложить каким-либо хламом.
Я еще посоветовал Саше поручить наблюдение за действиями и поведением немцев наиболее твердой и стойкой части товарищей. Остальных нагрузить какой-нибудь работой или уложить спать, чтобы они не глазели попусту и не переживали.
После нашей беседы фельдшер повеселел, да и мне тоже стало легче. На прощание я сказал Саше:
— Крепитесь, ребята! Не такие виды большевики видывали!
Так мы и разошлись. Саша поковылял к себе, предварительно для маскировки побывав в аптеке. Уже уходя, он в шутку сказал:
— Все хорошо. Вот как бы команды не перепутать!
Я ответил, что Швейк всегда все путал, но и он главного, что касалось его шкуры, не забывал.
Саша ушел. Время тянулось медленно. Я сам старался не смотреть на немцев за оградой, но как ни крепился, а все-таки через каждые пять — десять минут так и тянуло глянуть, что происходит за проволокой.
Около одиннадцати часов дня я опять отправился посмотретъ, что делается у второго блока. В это время немцы сняли с траншей примерно половину рабочих и направили их к маленькой деревянной кухне, расположенной против третьего блока. Подходило время обеда, из корпусов шли рабочие с большими деревянными бадьями на общую лазаретную кухню за баландой.
Хоть было и очень голодно, но даже баланда теперь меня не привлекала. Меня интересовало, куда пойдут люди за оградой и что они станут делать.
Рабочие с лопатами остановились у деревянной кухни и снова принялись рыть. Когда я это увидел, куда как спокойнее стало на душе: ясно, что немцы не были точно осведомлены о месте нахождения нашего подкопа.
Принесли и роздали баланду, я оставил котелок на попечение Филиппа, а сам опять пошел взглянуть, что происходит.
Теперь немцы копали уже в двух местах: против второго [100] блока и против рабочей кухни. Я укрепился в своем предположении: к немцам попали смутные сведения о подкопе — может быть, снова завелся какой-то прохвост и доносчик. Но если они приступили к рытью траншеи против рабочей кухни, значит, точное место подкопа им неизвестно.
Между прочим, к деревянной кухне немцы сунулись с поисками подкопа не случайно. Кухня эта и нам и им была памятна.
Она располагалась к забору ближе других построек. Именно здесь больные часто заговаривали с охранниками, а однажды ночью мы даже решились резать колючий забор — хотели устроить побег. Поначалу вроде что-то получалось. Один из товарищей пообещал полицаю-охраннику кожаные сапоги, если тот не будет чинить препятствий нашему выходу за проволоку.
Эта переговорная канитель длилась около недели и затем... провалилась. Вначале охранник запросил было непомерную для нас цену, потом сказал, что передумал и пойдет с нами в лес, а оружие свое бросит. Мы обещали взять его с собой при условии, что оружие он передаст нам — бросать оружие нельзя, в лесу оно нам очень пригодится.
Охранник согласился, назначен был вечер побега, все собрались. А когда стали резать проволоку, немцы нас обстреляли. Мы разбежались, ночь всех укрыла, наивный план побега сорвался. Уже позднее выяснилось, что вечером немцы сменили часовых.
Вот почему, думаю, запомнилась немцам деревянная кухня и подкоп они тоже стали искать поблизости от нее.
Мучительно долго тянулся этот грозный день. Понятно, что никого из нас не оставляла тревога. Смерклось, работы прекратились, немцы увели рабочих в лагерь.
Гнетущая, тяжелая надвигалась ночь. Многие пленные в эту ночь не спали, слушали каждый шорох. Каждому думалось: «Подойдет сейчас к тебе фриц с полицаем и уведет тебя, раба божьего, в неизвестность, а там — прощай, жизнь!»
Помимо всего прочего, меня еще беспокоило, как-то произойдет встреча наша с Романом. Ведь до этого дня мы с ним общались только через связных, никогда в глаза не видя друг друга.
Обычным местом всяких сборищ у пленных были общие [101] уборные — они заменяли нам клубы, курительные комнаты, базары. На этих так называемых «биржах» пленные выменивали друг у друга все — махорку, пайку хлеба, брюки, гимнастерку, обувь. Там вечно стоял галдеж, было накурено, все о чем-то спорили, шептались, а то и просто балагурили. Находились весельчаки, которые забавляли других различными анекдотами, иной раз с очень «длинной бородой». Хотелось людям хоть как-то отвести душу. Вот в таком месте, на втором этаже, в правом крыле четвертого корпуса, и была назначена первая наша встреча с врачом Романом Лопухиным.
В сумерках я вошел в уборную и сразу заметил незнакомое мне лицо. Человек стоял у стены один, не ввязывался в разговоры, не курил. Я посмотрел незнакомцу в глаза, но ничего не сказал, прошел мимо. Потом со стороны снова поглядел на незнакомца. Он стоял по-прежнему спокойно, прислонясь к стене, но весь был сосредоточен. Чувствовалось — кого-то ждет. Наружность молодого человека мне понравилась, с приметами сходилась.
Проходя мимо, я, как было условлено, тихо промолвил про себя:
— Роман...
В ответ услышал шепот;
— Иван Федорович!..
Так мы и встретились. Крепко пожали руки и с простым человеческим любопытством друг друга рассматривали. Ну и — как потом выяснилось — в общем понравились друг другу. Я поинтересовался, не перепутал ли Саша при передаче весь наш утренний разговор.
Роман улыбнулся. Удивительно светлая была у него улыбка. Он сказал:
— Саша говорит, повторял всю дорогу.
Мы отошли к окну, густо опутанному колючей проволокой. Нам надо было торопиться, скоро могли закрыть блок и тогда не сдобровать бы Роману.
Я спросил, как оценивает он новые «кухонные» работы, после обеда начатые немцами. Роман ответил, что оценивает их, как и я, очень положительно. Однако по всему все-таки видно, что немцы о подкопе пронюхали и какие-то гайки, как он выразился, в нашей организации ослабли. Надо бы их «подтянуть» и заново проверить людей.
Мы решили ни в коем случае не ослаблять контроля за [102] паникерами; распустить слух среди «строителей метро», что всякие работы прекращаются. Временно работу действительно необходимо было прекратить, а входное отверстие надежно замаскировать. Ну, а завтра многое должно проясниться. На том мы с Романом и разошлись.
Следующее утро действительно оказалось мудренее вечера. Спасение наше было в том, что немцы начали рыть траншею не внутри двора, а за проволокой, куда подкоп, как оказалось, еще чуточку не дошел, хотя мне и говорили, что дошел.
Прокопав весь день траншеи за оградой и ничего не обнаружив, фашисты прекратили поиски. На следующий день траншей уже не рыли, острота и тревога во втором блоке улеглась, постепенно люди стали забывать об этом происшествии.
Спустя несколько дней немцы произвели тщательный осмотр и отбор больных во всех блоках. Всех, кого можно было использовать на работах, увезли в Германию. Пленные прятались в уборных, на чердаках, ложились на нары, между тяжелобольными, лишь бы избежать отправки за границу.
Германии люди боялись, но и у нас за колючей проволокой быстро росло число могил, заравненных в общие траншеи. Отвратительно было видеть, как на некоторых могилах гитлеровцы разбивают клумбы, сажают деревья и кустарники. Они любили прятать следы своих злодеяний.
Рассказывали, что главный врач «Гросс-лазарета» решил любым путем дать знать на волю, сколько в этом большом «лечебном» учреждении погибло больных и раненых пленных.
Говорили, что он связался с шепетовской подпольной организацией и стал печатать страшной силы обличительный документ — списки фамилий пленных, погибших в лазарете. Ходил слух, что в подпольной типографии было уже напечатано три или четыре тома, когда немцы проведали об этом. Через некоторое время главврача ночью увели, обратно в лазарет он не вернулся...
Кончался сентябрь. О подкопе даже во втором блоке люди забыли, все улеглось. Однажды во дворе четвертого блока мы встретились с Романом. Заговорили тихонько. Я спросил: — А как вы думаете, не пора ли возобновить работы? [103]
Роман ответил:
— Я и сам так думаю.
— В таком случае — за дело. Только одно надо помнить: трусов и паникеров к работе не привлекать.
Роман даже вспыхнул. Чуть не полным голосом заговорил:
— Хватит! Я с ними в августе намучился. Теперь умный!
Мы разошлись. Через два — три дня возобновились подземные работы. К Октябрьской годовщине траншея вчерне была закончена. Начался подбор людей и подготовка к побегу в лес.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Пятница, 17 Марта 2023, 17:43:11 | Сообщение # 75 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Побег
Каждый этап работ, как известно, несет с собой и новые трудности. Нам предстояло решить целый ряд организационных и хозяйственных вопросов. Договорились, что мероприятия, связанные непосредственно с выводом людей в лес, поручаются мне. Хлопоты по окончательной «отделке» тоннеля, по подбору людей и материальному обеспечению выхода взял на себя Роман Лопухин. Ему это было больше с руки, он давно находился в лазарете, имел некоторую связь с водопроводчиками, «гробокопателями», с возчиками и кухней, в общем, с людьми, которые бывают на воле и сталкиваются с жителями Славуты.
В очередную нашу встречу мы договорились с Романом обо всем.
Роман сказал просто:
— Я по существу человек гражданский, В армию меня призвали сразу после института, но повоевать пришлось меньше полугода. В лагерной обстановке я ориентируюсь, а вот дальше... трудно.
Я успокоил Романа — справимся. У меня за плечами школа службы в пограничных частях, опыт двух войн.
С выводами по житомирскому подкопу оба мы были знакомы. Там все погубила некоторая размагниченность людей и недостаточная конспирация.
Подготовка к побегу в наших условиях должна была, по моему мнению, заключаться прежде всего в тщательной конспирации.
Есть данные, которые должны быть известны не более чем двум — трем надежным людям. Нужна карта, компас, [104] сухари, хорошо бы достать хоть один револьвер или гранату. Полезно знать, где и как можно переправиться через реку Горынь, может быть, есть брод или мелкие места. Плыть через реку невозможно по двум причинам: первая — могут наступить холода, вторая — у нас много истощенных людей, им это не под силу.
Лопухин, слушая меня, молчал, лицо его было очень серьезным.
За время плена я отвык от того, чтобы слова, мною произнесенные, воспринимались как приказ, и странно было видеть, с каким вниманием принимается к сведению и к исполнению каждое мое слово.
Лопухин так и сказал:
— Иван Федорович, пока не будет полностью закончено «метро», я решаю вопросы самостоятельно. А дальше, я — солдат и любое ваше указание принимаю как приказ.
Я еще раз убедился, что Роман — человек волевой, серьезный и с ним можно вести людей на такой риск, как побег.
Я высказал еще несколько организационных предложений по комплектованию группы и конспирации. Каждый должен знать не более пяти — шести человек, всех людей еще раз надо проверить и перепроверить, малонадежных или неустойчивых необходимо отсеять, они могут погубить всех. Провал — это смерть.
При последующих наших встречах Роман Александрович сообщил, что подземный ход расчищен, проветрен и подкоп на несколько метров продвинулся вперед; все люди проверены, некоторые «строители» переведены из других блоков во второй корпус.
Роман предложил мне:
— Может быть, и вам лучше во второй перебраться? Я, подумав, решил, что в интересах конспирации делать этого, пожалуй, не стоит.
— Но вот побывать у вас в блоке, чтобы с чердака осмотреть поле, по которому мы ночью пойдем, крайне желательно.
Я сказал еще, что нужно бы мне лично познакомиться с руководителями отдельных групп, дать им некоторые практические советы. Хорошо бы также достать хоть плохонькую топографическую карту или план нашего района.
Лопухин сообщил: [105]
— Компас я раздобыл, за сухарями остановки не будет, карту мне обещали через недельку достать. В Славуте проживают несколько жен командиров, у них мы и думаем раздобыть какие-нибудь топографические карты или планы. Не знаю только, сможем ли достать оружие.
От всей души я крепко пожал Роману руку и сказал:
— Если так, все идет очень хорошо. Что касается оружия, то я понимаю, что его вы можете и не достать, но выход из-за этого задерживать нельзя.
На том мы и разошлись. Инструкции руководителям групп должен был приготовить я, а встречу организовать Роман Александрович.
Печально прошли у нас дни Великого Октября. Мы сидели за колючей проволокой, а по верху нашего подкопа бродили вооруженные до зубов фашисты. В наш праздник немцы усилили охрану.
Стояли осенние дни. Ночью было холодно, к утру земля серебрилась, начались заморозки, на маленьких лужах появился ледок, но река Горынь текла по-прежнему, ее не коснулись ноябрьские холода, если не считать того, что температура воды, конечно, резко упала. Это осложняло наше положение. Пускаться вплавь было слишком рискованно, а большие леса начинались только за рекой. Вокруг лагеря виднелись лишь перелески да небольшие рощицы, которые и на сутки не могли укрыть нас от врага. Мешали нам и лунные ночи, установившиеся примерно с десятого ноября.
В лунные ночи в молодости хорошо на свидания с любимой ходить. Сколько светлых переживаний, сколько теплых слов бывает тогда с луной связано!
Теперь луна мешала, для бурных дел нам нужна была темнота и непогода, а их-то и не было. Только во-второй половине ноября подули северные ветры, надвинулись тучи, а луна стара выглядывать из облаков только на короткое время, как бы украдкой.
Однажды под вечер я наконец-то заметил у нас в корпусе хромого Сашу. Он прошелся по этажу, не обращаясь ни к кому, равнодушно посмотрел в мою сторону. Я слез с нар и на некотором расстоянии последовал за ним. Выйдя на лестничную клетку, Саша замедлил шаг, на миг остановился и, когда я поравнялся с ним, сказал:
— Следуйте за мной, вопросов не задавайте, в перевязочной ждут носилки, исполняйте все, что вам прикажут. [106]
Помните — вы тяжело-больной, желудочник, рези, боли в животе,
Я понял, что такова команда Романа. Когда мы вошли в перевязочную четвертого блока, я постарался выглядеть как можно хуже, под. руку меня поддерживал Саша. Подойдя к носилкам, он сказал мне:
— Осторожно ложитесь!
При помощи Саши и санитара я улегся на носилки, меня накрыли какой-то дерюгой, и мы тронулись.
Подошли к калитке третьего блока, где стоял полицейский пост. Полицейский спросил Сашу, который шествовал впереди с запиской врача:
— Что с ним?
— А кто их знает, — небрежно ответил фельдшер.— Высокая температура, жалуется на живот. Врачи разберутся.
Полицейский пропустил в калитку. Калитка была узкая. Я забеспокоился, как бы не уронили меня санитары. Чуть было не сказал: «Остановитесь, я сойду», да вовремя вспомнил предупреждение Саши. Постонал немножко. Калитку прошли.
У второго блока полицейский вопросов не задавал. Санитары внесли меня во второй корпус — под дерюгой я ничего не видел, но догадался, потому что мы поднялись на третий этаж, — и ушли.
Фельдшер остался водворять «тяжелобольного» на нары. Он помедлил и, выждав момент, когда на лестничной клетке никого не было, быстро провел меня наверх. На чердаке в полумраке ко мне тотчас подошли человек пять — шесть незнакомых товарищей, среди них улыбающийся Роман Александрович.
— С удачным прибытием! — сказал Лопухин, крепко пожимая мне руку.
Я поблагодарил, мы быстро перезнакомились, и все подошли к чердачному окну, откуда местность, на которой был расположен «Гросс-лазарет», просматривалась до самого леса.
Глубокое волнение испытал я в ту минуту. Не только ощутимо приблизился час побега, освобождения, но и впервые за много месяцев рабского положения я опять 'почувствовал себя командиром, которому вверены жизни многих дорогих советских людей. Никогда не забуду я равнины и перелесков, которые развернулись передо [107] мной, как поле будущего боя. Оказалось, что, кроме четырехрядного колючего забора, которым огорожен лазарет, у самого леса проходит еще один ряд проволоки и в разных местах вырыты небольшие окопы. По всей вероятности, это было сделано немцами на случай нападения партизан на лагерь. Метрах в 20 — 25 за проволокой вдоль забора проходило узкое шоссе, слева виднелась небольшая сосновая роща. Мне хотелось посмотреть, как выглядит река Горынь, но лес укрывал ее.
Мы огляделась и приступили к делу. Перед инструктажем я еще раз прислушался. Везде было тихо, у входа на чердак стоял Саша и караулил нас на случай, если нагрянут немцы или полицаи. Лопухин подошел к какому-то заветному тайничку, извлек оттуда компас и старую топографическую карту. Я посмотрел. На карте была нанесена обстановка довоенного времени. Как странно было видеть сейчас, в наших условиях эту карту! Каким мирным, немного наивным временем веяло от нее. Где-то сейчас командир, ее хозяин? И какое же спасибо жене его, сохранившей эту карту.
Карта была большая, склеенная из шести листов, обстановка нанесена в разных направлениях, все листы старые, потертые, но лес нигде не замазан — понятно, что карта принадлежала кавалеристу.
Вспомнились мне чудесные дни занятий с командным составом в Военной академии имени Фрунзе. Я сказал:
— По графике оценка «хорошо».
Товарищи рассмеялись и начался инструктаж.
Наш наблюдательный пункт многим отличался от обычных «НП». Требовалось, как говорится, совместить орла и зайца, поэтому и порядок вопросов, подлежащих обсуждению, был своеобразен. Первый вопрос: выход и отрыв от лагеря. Сгрудившимся у слухового окна людям я рассказал о порядке прохождения головными звеньями лагерного поля.
Активным «строителем» и командиром отряда «Восток» был Павел антонович. Скромный человек, в прошлом (по его словам) командир стрелкового полка. В плен попал в первый год войны, во втором блоке он долго лежал тяжелобольным. Когда Павел Антонович поправился, врач Лопухин устроил его на работу санитаром. В работе по строительству подкопа Павел Антонович был одним из главных активистов, летние невзгоды, когда [108] грозил провал, перенес стойко и мужественно, работал серьезно. Ему была поручена почетная и очень ответственная задача: открыть горловину — выход из подкопа за проволоку, — первым выбраться наверх, осмотреться, взвесить возможность выхода всех остальных и первое время быть главным «диспетчером», следить за поведением лагерной охраны и в зависимости от этого направлять людей на сборный пункт или задерживать их в тоннеле. Первый сборный пункт отряда «Восток» намечался у кургана, метрах в шестистах от лазарета.
Второй сборный пункт назначался в роще, за проволокой внешнего забора. Там должна была собраться вся группа, оба отряда «Восток» и «Север», и там в зависимости от сложившейся обстановки надо было решить, куда пойдем дальше и как будем перебираться через реку Горынь.
Оба сборных пункта я показал командирам из чердачного окна «а местности. Предупредил особо, что после выхода из тоннеля по шоссе надо двигаться ползком, за это время каждый должен осмотреться, освоиться и прийти в себя; узкую шоссейную дорогу — переползать на коленях, стараясь не задеть гвоздями или подковой сапог камней на шоссе, не вызвать шума, не привлечь внимания немецкой охраны.
Забор лазарета освещался всю ночь с небольшими систематическими перерывами, поэтому было рекомендовано во время световых вспышек лежать на земле, обязательно с закрытыми глазами во избежание ослепления. Потом подыматься и бесшумно двигаться к сборному пункту, применяясь к местности.
Встать на ноги разрешалось только за шоссейной дорогой и то, если позволит темнота.
Все дальнейшее трудно было предусмотреть. На cлyчай непредвиденных осложнений каждый из группы должен был знать, что искать нас надо в глубине леса у большого озера. Туда и должны все пробираться.
Озеро я показал командирам на карте, ближайший маршрут был показан на местности.
— В случае каких-либо существенных изменений Роман Александрович всех оповестит, — сказал я напоследок.
— С момента опускания в подкоп все беспрекословно подчиняются Ивану Федоровичу, — отдал приказ Лопухин. [109]
Мы заглянули друг другу в глаза. Как будто проверили еще раз друг друга. Потом поглядели во двор. Увидели гитлеровцев с собаками. Они шныряли по закоулкам, по общим уборным, как обычно это делалось перед закрытием блока.
Кто-то пошутил вполголоса:
— Ищите, прохвосты, вынюхивайте все на земле, а мы от вас под землей уйдем. И псам вашим туда нет доступа.
Когда мы прощались, я еще раз предупредил всех о строжайшей конспирации и дисциплине, указал, что маршрут командиры должны дать людям только перед самым опусканием в подкоп.
Лопухин добавил:
— Там же каждый получит порцию сухарей.
Договорились, что если есть ножи или другое колющее, режущее оружие, конечно, взять его с собою. Очень бы хорошо также иметь махорку. Она может понадобиться для двух целей: во-первых — посыпать дорогу, чтоб помешать взять след ищейкам, во-вторых — засыпать глаза гитлеровцам, если все-таки догонят или преградят нам путь.
Солнце уже совсем спряталось за лесом. По одному мы оставили чердак, спустились вниз.
Теперь остановка была только за темнотой, за подходящей ночью.
Двадцатого ноября резко похолодало, по небу поплыли тяжелые облака, подул порывистый ветер. Перед самым закрытием блоков был получен сигнал — в поход!
Вечером скрыто мы собрались во втором блоке. Я увидел Романа, он весь горел радостью и решимостью. Роман Александрович сказал:
— Долго ждали — дождались!
Я ничего не ответил, только крепко стиснул его пальцы. Казалось, неосторожным словом можно спугнуть темноту, развеять тучи, и я молчал.
Роман осведомился тревожно, здоров ли я?
— Здоров, только бунтует все во мне. Скорее бы уж спускаться!
Роман улыбнулся:
— Теперь уж недолго. Как только улягутся люди, так
и пойдем.
Потом спросил, можно ли уже посылать Павла Антоновича вниз открывать горловину. [110]
К большой тревоге своей я увидел, что порывистый ветер разогнал тучи и стало значительно светлее. Прильнув к решетке, я внимательно оглядывал двор, ограду. Ясно видны были силуэты часовых и даже колючая проволока забора.
Я указал на все это Роману, надеясь, что он сам взвесит, как опасна для нас светлая ночь. Но глаза Романа сияли, он с нетерпением ждал команды.
Как ни больно мне было разочаровывать его, а пришлось. Я сказал:
— Пока светло — нельзя. Перебьют всех.
Роман сразу помрачнел, исчезла чудесная улыбка, зубы сжались. Видно, и у него нервы стали сдавать. Но спорить не стал.
Оставаться у него в комнате было невозможно, к врачу могли прийти посторонние. Я вышел в коридор, пристроился в углу на подоконнике, непрерывно следя через оконную решетку за двором и за небом.
В блоках было темно, немцы экономили электроэнергию. Свет был только у проволоки, с перерывами освещалась вся колючая ограда лагеря.
Примерно к 23 часам стало еще светлее, высыпали звезды, в небе таяли редкие рваные облака.
Здравый рассудок и весь вводный опыт подсказывали — идти нельзя, охрана заметит — перебьют. Mнe, строевику, да еще пограничнику, это было предельно ясно, но у людей нервы не выдерживали; «строители» наступали на Романа и требовали открыть доступ в подкоп, а там... будь что будет!
Естественно, я не мог согласиться с таким «доводом». Нельзя было рисковать своей и десятками чужих жизней. Надо ли говорить, что мне так же, как и другим, не терпелось уйти, что меня так же, как и всех, пугала неизвестность лишнего дня пребывания в лагере.
Очень одиноко было мне в эти часы. Я не раз спускался вниз, снова подымался наверх. Посмотрю на лазаретный двор, забор, охрану — нет! Все видно!
Роман и Павел Антонович то и дело подходили ко мне, всем хотелось быстрее — вниз, не мучиться здесь наверху. Они терпели, терпели, потом начали мне говорить, а вернее, меня уговаривать: дескать, для открытия горловины тоннеля потребуется около часа и то при очень большом напряжении и при благоприятных условиях. [111]
Может, спуститься, начать работы, а там... опять же видно будет.
Но вот это-то «видно будет» меня никак и не устраивало.
Я сказал:
— Смотреть надо здесь, а не там. В подкопе немного увидишь.
Несвоевременное открытие горловины могло погубить титанический шестимесячный труд, убить в людях веру в освобождение, привести, наконец, прямиком к виселице. Я пытался все это втолковать товарищам, даже пробовал отшучиваться — в тяжелые минуты прибаутки нередко помогают. Но всему приходит конец, шутить больше было нельзя, люди изнервничались, все были раздражены. Только Роман казался стойким, но внутри, наверно, и у него все клокотало.
После двенадцати часов ночи Роман ничего не спрашивал, он только изредка подходил ко мне, молча смотрел в окно на светлый двор блока и снова тихо уходил к себе. В последний раз он подошел, заглянул мне в глаза, опять в окно. Что думал в эту минуту — не знаю.
После долгого тяжелого молчания я сказал тихо, но твердым, уверенным голосом:
— Идти нельзя. Надо распустить людей до завтра. Скоро утро, теперь не поможет темнота.
Роман покачал головой, я услышал протяжное:
— Да-а... Он спросил:
— А завтра? .
— Посмотрим.
Кто-то из наших незаметно приблизился к окну и, вероятно, слышал наш разговор. Он сказал ни к кому не обращаясь:
— А завтра нас могут угнать в Германию, могут немцы обнаружить подкоп и тогда — прощай, жизнь...
Товарищу никто не ответил. Роман только покосился на него.
Я пожал им обоим руки со словами:
— До завтра.
Попрощались и разошлись мы не весело.
Однако злоключения этого дня, как выяснилось, еще не кончились. Предстояло незаметно выбраться из второго блока, пройти, а местами проползти двор и до подъема [112] занять свое место на нарах. Со мной шел бывший начфинотдела одной из приволжских областей. Он был немного моложе меня, но грузный и малоподвижный.
Был второй час ночи, обычно дежурные санитары палат в такое время спят. Мы, не задумываясь, открыли дверь, вошли в большую палату второго блока и уже наполовину прошли ее, как вдруг услышали громкий голос:
— Микола, а Михола, проснись! Пришли чужаки пайки воровать!
Послышались шаги санитаров, два человека погнались за нами. Была большая опасность, что они подымут шум, с нар послезают десятки голодных людей и устроют нам самосуд, как ворам, или поймают и передадут лагерным полицейским, а те — немцам и начнется кутерьма.
Нам и в голову не приходило, что так угрожающе может закончиться наше мирное шествие через палату.
Положение осложнялось тем, что оба мы были из других блоков. Нас сразу спросят:
— Зачем и как попали ночью во второй блок?
Не задумываясь, мы бросились бежать из палаты на лестницу. Надо было замести следы. Мы поднялись на третий этаж и уже на площадке услышали возмущенные голоса снизу:
— Гляди, Микола, их черт принес за чужими пайками, аж с третьего этажа!
Дальше погони за нами не было, мы вошли в общую уборную, передохнули а через некоторое время, наконец, выбрались во двор.
Днем я пробовал уснуть, мне казалось, что после ночных треволнений я просплю весь день. Товарищу по нарам — Филиппу я сказал:
— Филипп, кажется, я крепко заболел, ты не буди меня.
Филипп ни в чем не усомнился:
— Известно — простуда, одежда-то у нас плохонькая. До обеда я лежал, но сон не шел, покоя не давали мысли: что будет ночью?
День был очень томителен, к обеду время двигалось медленно, а после, похоже, — совсем остановилось. Когда человек занят, быстрей проходят недели, чем прошел этот день. [113]
С полудня похолодало, мог даже выпасть снег, но это было бы весьма некстати — на снегу остаются следы. Черные тучи закрыли небо, поднялся ветер. Мы опасались, как бы он не разогнал тучи и не повторилась бы вчерашняя история, но... шел дождь и было темно.
Вечером мы снова собрались во втором блоке. Роман Александрович был выдержанно спокоен. Поздоровавшись со мной, он сказал:
— Хорошо, что вчера не пошли, сегодня и бог перешел на нашу сторону, темно как по заказу!
Когда часовая стрелка перевалила за 21 час, Лопухин, не спрашивая меня, сказал Павлу Антоновичу:
— Спускайтесь вниз, готовьте выход!
Через час и мы с Романом направились к подкопу. И тут на меня надвинулась серьезнейшая опасность.
Мы спустились вниз, вошли в подсобную кладовку, откуда начинался подкоп, Роман спросил:
— Кто пойдет первым? Я ответил:
— Положено мне, но я не вижу входа. Стоявший тут же санитар сдвинул кадушку, и в глиняном полу обнаружилась, небольшая дыра. Роман сказал:
— Вот вход.
При моих габаритах было просто немыслимо поместиться в этой дыре.
Я усомнился, решив, что наш врач шутит, и стал рассматривать небольшое отверстие, стараясь уразуметь — как я туда пролезу? Заглянул вниз, там было темно, тянуло сыростью подземелья. Я просто растерялся.
Лопухин сказал:
— Давайте, я пойду первым.
Я попробовал спустить в дыру ноги, но санитар остановил меня и сказал:
— Надо вытянуть руки и в подкоп спускаться вниз головой.
Я попробовал так сделать, но мой крупный корпус все равно не вмещался в дыру.
У меня ноги подкосились — что же делать? Они уйдут, а я должен остаться?
Товарищи тоже заволновались. Отчаявшись, я сбросил шинель, сунул голову и руки в подкоп, стал, как крот, буравить землю. Песок за ворот сыпался, но земля не [114] резиновая, и отверстие не расширялось. Я решил: «Всю одежду сброшу, хоть и стужа и дождь. Голый, да уйду».
В следующий натиск я перекосил туловище, вытянул руки, Роман подтолкнул меня, корпус подался вниз, и я очутился в подземелье. Кругом было темно и сыро. Я пополз вперед и через некоторое время очутился в первой подземной «станции» славутского «метро». Горел тускловатый свет, можно было разминуться двум ползущим навстречу людям, можно было посидеть, по-восточному подобрав ноги под себя. Немного передохнув, я почувствовал руки и голову ползущего за мной Романа. Стало чуточку веселей, я снова пополз вперед.
Всего проползти надо было девяносто метров. Я двигался, пока не уткнулся в чьи-то ноги. Уткнувшись, остановился, прислушался. И вдруг услышал странно измененные земной толщей голоса. Наверху говорили, но кто — немцы или полицаи — в подкопе трудно разобрать.
Да, признаться, оно было и неважно. И те и другие были для нас одинаково опасны. Продвигавшееся впереди меня первое звено отряда «Восток» во главе с Павлом Антоновичем потому и залегло, что тоже услышало голоса охраны. В подкоп они спустились часом раньше, а к работам по открытию горловины все еще не приступали.
Лежавшие впереди люди молча тяжело дышали. Наверно, не у одного меня мелькнула страшная мысль: а вдруг засада? Вылезешь из подземелья, а тебя — стук по голове! — и потащат в гестапо. А утром для устрашения и назидания на воротах «Гросс-лазарета» повесят.
Когда в подкоп спустились еще несколько десятков человек, доступ воздуха почти совсем прекратился и люди стали задыхаться. Надвигалась катастрофа, мы без всякого гестапо могли погибнуть под землей от удушья. Свет в подземелье погас. Я передал в хвост:
— Двоим последним выйти к проволоке и посмотреть, что происходит.
Ответа мне не передали. А разговор над нами не прекращался, слышался и смех. Как же горько было его над собой слышать!
Тянулись бесконечно долгие минуты тяжкого томления, многие были близки к обмороку. Казалось, мы в подземелье лежим уже целую, вечность. Я слышал стоны: [115]
— Задыхаюсь... дайте воздуха...
Но никто никому не мог помочь, все лежали плашмя, впритык, ни повернуться, ни подняться не позволял диаметр норы. Выход был один: открыть горловину, но мы медлили и ждали, никому не хотелось попадать в лапы гитлеровцев. Я сам боялся потерять сознание и, прильнув губами к сырому песку, пытался высосать из земли хоть чуточку воздуха и свежести.
В такую тяжелую минуту ни в коем случае нельзя терять управления своими чувствами, и я старался рассуждать: «Разговор и смех охраны... Значит, это не засада. В засаде должна быть тишина. Да, но вдруг они так уверены в успехе, что даже не считают нужным скрывать? Может быть, и так...»
Вся жизнь, что любил, за что боролся, — все промелькнуло в уме, пока мучились мы в подземелье.
Наконец голоса вверху умолкли, почему-то стало легче дышать. Потом выяснилось — десятки людей выползли назад, тоннель опустел и стал поступать воздух. Я передал Роману: «Узнайте, кто ушел и что происходит у проволоки». Ответа снова не последовало. Спустя немного времени мне передали: «Сзади осталось не больше пяти человек, остальные уползли в корпус».
Наверху было тихо. Я передал команду: «Приступить к работам!» Прошло еще много тяжелых минут, но дышалось уже легче. Наконец, Павел Антонович сообщил: «Горло открыто, иду наверх».
Я передал Роману: «Все наверх!» Словно дрожь прошла по тоннелю. Как только открыли горловину, люди ожили. Жизнь возвращалась! Мы поползли вперед.
Уткнувшись головой в земляную стену, я почувствовал струю свежего холодного воздуха. Я уже приподнял было голову, как вдруг чья-то рука цепко схватила меня за ворот и с силой толкнула вниз. По телу у меня мурашки поползли.
Еще раз попробовал поднять голову — нет, держат за шиворот цепко!
И вдруг эта же рука сильно потянула меня теперь уже наверх. Последней мыслью было: «Будь, что будет...» Я подтянулся последний раз, встал на ноги и — очутился наверху. Холодный ветер, дождь и много свежего свободного воздуха. [116]
Нащупав рядом Павла Антоновича, я вздохнул облегченно. Кругом было темно, от забора доносились удаляющиеся шаги охраны.
Я спросил Павла Антоновича:
— Где люди?
— Пробираются к лесу, — ответил он.
Вылез наверх и Роман.
Мы поползли. Миновав шоссе, встали и насколько могли быстро и бесшумно зашагали к лесу. Лагерный голод и нервные потрясения подействовали на мое зрение, я плохо видел. Зная это, Роман Александрович смотрел за двоих и старался на ходу рассказать мне обо всем, что нас окружало.
Пройдя метров четыреста, мы стали выдыхаться, надо было остановиться и передохнуть, Я спросил Романа:
— Ну, как?
— Да как в плохой бане, — не мылся, а мокрый.
Но все же невероятное напряжение последних суток понемногу спадало — самое опасное было позади.
Мы подошли к сборному пункту первого отряда. Там, настороженно оглядываясь, уже сидели человек шесть, Из подкопа подходили все новые и новые люди. Я сказал Роману, что нужно послать двух товарищей для обследования места и проверки последнего забора.
— Помните, через забор может быть пропущен ток высокого напряжения!
Два человека направились к забору на разведку.
Подошли еще несколько товарищей. Неожиданно в воздух взвилось несколько ракет, осветивших все поле. Мы попадали на землю. По лагерному валу шли два вооруженных немца. О захвате оружия сейчас нечего было и думать. Одна была мысль — лишь бы нас не обнаружили. Ракеты неверным мерцающим светом освещали темную землю, но немцы, видимо, пустили их просто для острастки. Так мы и расстались с ними благополучно.
Мы ждали еще несколько десятков человек, которые должны были подойти из подкопа на сборный пункт, но люди не шли. Близился рассвет, дорога была каждая минута; я посоветовал Роману Александровичу послать надежного товарища к подкопу — возможно, люди просто заблудились в темноте.. [117]
— Сходи-ка, Коля,— просто сказал Роман одному пареньку-фельдшеру, как будто речь шла о том, чтоб лекарство из аптеки принести.
Николай встал и ушел.
Прошло минут пятнадцать, раздался выстрел, за ним другой. Несколько человек вскочили, собираясь бежать, но, услышав команду: «Ни с места, садись!», — снова опустились на землю.
Кто-то сказал с тоской:
— Неужели погоня?
Но прошло еще некоторое время, в лагере было тихо. Мы уж подумали, что, возможно, оставшихся схватила охрана. Жалко было отчаянно и Колю, и Павла Антоновича, дежурившего у горловины.
Люди стали беспокоиться, торопить с уходом в лес. От проволочного забора вернулся один разведчик и сообщил, что ток через забор не пропущен.
Мы все-таки решили еще подождать и, наконец, услышали шаги. Подошли Павел Антонович, Коля, а с ними еще три или четыре человека.
— Все, — сказал Николай как ни в чем не бывало.
— А где ж остальные?
— Вот этих я стащил с нар, — так же спокойно пояснил Николай. — Тоже никак не хотели лезть обратно в подземелье. А остальных не нашел.
— Я ведь не мог там долго оставаться, — закончил он едва ли не извиняющимся тоном.
Оказалось, Коля — ни мало ни много! — не только вернулся к подкопу, но снова пролез через всю «трассу» и даже во втором блоке побывал. О выстрелах он сказал, что, очевидно, выпалил случайно кто-то из охраны.
Дальше ждать было невозможно и бессмысленно. Мы двинулись к последнему забору. Впереди — разведчик, за ним я с Романом и остальные. Хвост небольшой колонны замыкали Павел Антонович и Коля. На колючий забор накинули шинель, и, помогая один другому, все перебрались.
Вошли в рощу, нас обдало свежим запахом сосны и хвои. Ночь была темная, ветер утих. Как просторно, как душисто было в роще!
За все шестнадцать месяцев плена я первый раз радостно вдыхал свежий, свободный воздух и не мог надышаться. В роще мы вырезали палки, оставив на них [118] сучки, в карманы набрали песку. Это было наше первое оружие на случай встречи с врагом. Теперь предстояло перебраться через реку Горынь, войти в лес, затем раздобыть настоящее оружие и расстаться с сучками — оружием древних времен.
Из рощи наш маленький отряд двигался уже по-военному, с мерами охранения. Впереди метрах в семидесяти — ста шел парный дозор, позади на расстоянии видимости двигалась охрана тыла. Каждый знал, что ему делать при встрече с врагом. Одни должны были нападать и сыпать песок в глаза фашистам, другие обезоруживать.
По плану мы намеревались пройти мост через приток Горыни, куда немцы, по словам жителей, иногда высылали засаду. Обойти его было невозможно.
После небольшой разведки установили, что верхний настил из досок снят, часовых или засады не заметно. С большой опаской стали мы пробираться по скользким балкам моста. Прошли благополучно. Огородами обогнули небольшую деревню и по проселку двинулись на юго-запад.
Дышать легко, морозный ноябрьский воздух придавал бодрости, свобода преумножала силы. Пока все шло хорошо, лагерь остался далеко позади. Похоже, у людей даже походка, даже лица сразу изменились.
Шли быстро. Один пожилой мужчина стал отставать — открылась старая рана на ноге. Он сказал, что не хочет быть помехой, и просил его оставить. Но люди подхватили товарища под руки и потащили на себе. Решили: если уж совсем не сможет двигаться, помочь ему добраться до ближайшей деревни и там сдать на попечение жителей.
Перед рассветом нам попались женщины, видимо местные колхозницы. Они-то и рассказали нам, где перейти реку Горынь и как пробраться в лес,
Занимался рассвет.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Суббота, 15 Апреля 2023, 20:00:31 | Сообщение # 76 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| http://docs.historyrussia.org/ru....4
СООБЩЕНИЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ КОМИССИИ
ОБ ИСТРЕБЛЕНИИ ГИТЛЕРОВЦАМИ СОВЕТСКИХ
ВОЕННОПЛЕННЫХ В «ГРОСС-ЛАЗАРЕТЕ» В СЛАВУТЕ КАМЕНЕЦ
-ПОДОЛЬСКОЙ ОБЛАСТИ
3 августа 1944 г.
При освобождении от фашистов частями Красной Армии г. Славуты
на территории бывшего военного городка был обнаружен «лазарет»
советских военнопленных. В нем находилось свыше 500 истощенных и
тяжело больных людей. Они рассказали об умерщвлении гитлеровскими
врачами и охраной «лазарета» десятков тысяч советских военнопленных.
Под председательством председателя Совнаркома УССР, специальная
следственная комиссия расследовала обстановку и обстоятельства
умерщвления гитлеровцами в Славутском «лазарете» офицеров и бойцов
Красной Армии, попавших в фашистский плен. Комиссия проверила
материал допроса, произведенного старшим советником юстиции Прокуратуры
УССР Мальцевым Л. Г., при участии представителей Чрезвычайной
Государственной Комиссии Готцева Б. Т. и Кононова В. А., и
данные анализа судебно-медицинских экспертов: главного судебно-медицинского
эксперта Наркомздрава УССР профессора, доктора медицинских
наук Сапожникова Ю. С., заведующего патоморфологическим
сектором Московского центрального нейрохирургического института
профессора, доктора медицинских наук Смирнова Л. И. и директора
Харьковского научно-исследовательского института судебной экспертизы
НКЮ УССР профессора Бокариус Н. Н.
В результате следствия собрано огромное число показаний свидетелей
и пострадавших, распоряжений оккупационных властей и других
документов, изобличающих гитлеровское правительство и верховное
командование германской армии в грубом попирании элементарных правил
человечности.
На основании этих материалов Чрезвычайная Государственная Комиссия
установила:
Осенью 1941 г. немецко-фашистские захватчики оккупировали
г. Славуту и организовали в нем для раненых и больных офицеров и
бойцов Красной Армии «лазарет», наименовав его: «Гросс-лазарет»
Славута, цай лагерь 301». «Лазарет» был расположен в полутора —
двух километрах юго-восточнее Славуты и занимал десять трехэтажпых
каменных зданий — блоков. Все здания гитлеровцы обнесли густой
сетью проволочных заграждений. Вдоль заграждений через каждые
10 м были построены вышки, на которых находились пулеметы, прожектора
и охрана.
Администрация, фашистские врачи и охрана «Гросс-лазарета» в лице
коменданта гауптмана Планк, затем сменившего его майора Павлиска,
заместителя коменданта гауптмана Кронсдорфер, гауптмана Ное,
штабсарцта доктора Борбе, его заместителя доктора Штурм, обер-фельдфебеля
Ильземан и фельдфебеля Беккер проводили массовое истребление
советских военнопленных путем созданий специального режима
голода, скученности и антисанитарии, применения пыток и прямых
убийств, лишения больных и раненых лечендя и принуждения крайне
истощенных людей к каторжному труду.
Фашистский «Гросс-лазарет» Славута —
лазарет смерти
В «Гросс-лазарете» фашистские власти сосредоточивали 15—18 тыс. тяжело
- и легкораненых, а также страдающих различными инфекционными
и неинфекционными заболеваниями советских военнопленных.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Суббота, 15 Апреля 2023, 20:01:57 | Сообщение # 77 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| 
На смену умершим сюда непрерывно направлялись новые партии раненых
и больных советских военнопленных. В пути следования военнопленных
подвергали истязаниям, морили голодом и убивали. Из каждого
эшелона,. прибывающего в «лазарет», гитлеровцы выбрасывали
сотни трупов. Машинист водонапорной башни, расположенной на территории
бывшего военного городка, Данилюк А. И. сообщил следственной
комиссии, что он видел, как «из каждого вагона прибывавшего
эшелона выбрасывалось по 20—25 трупов и на железнодорожной ветке
оставалось до 800—900 трупов». j
В пути пешего следования тысячи советских военнопленных погибали
от голода, жажды, отсутствия медицинской помощи, дикого произвола
фашистского конвоя. Медицинская сестра Славутской больницы
Иванова А. Н. показала перед следственной комиссией, что в больницу
местными жителями часто доставлялись советские военнопленные, брошенные
конвоем с тяжелыми ранениями, нанесенными в пути. В числе
доставленных в больницу и скончавшихся она назвала техника-интенданта
первого ранга Соломай, штабного писаря Пошехонова и рядового
бойца Капилес.
Как правило, гитлеровцы ударами прикладов и резиновых дубинок
встречали партии военнопленных у ворот «лазарета», затем отбирали
у вновь прибывших кожаную обувь, теплую одежду и личные вещи.
Гитлеровские врачи преднамеренно распространяли
в «лазарете» инфекционные заболевания
В «Гросс-лазарете» гитлеровские врачи искусственно создавали невероятную
скученность. Военнопленные принуждены были стоять, тесно
прижавшись друг к другу, изнемогали от усталости и истощения, падали
и умирали. Фашисты применяли различные способы «уплотнения»
«лазарета». Бывший военнопленный Хуажев И. Я. сообщил, что фантасты
«выстрелами из автоматов уплотняли помещения, и люди невольно
тесно прижимались друг к другу; тогда сюда гитлеровцы вталкивали
еще больных и раненых и двери закрывали».
В «лазарете» гитлеровские врачи преднамеренно распространяли
инфекционные заболевания. Больных сыпным тифом, туберкулезом, дизентерией,
раненых с тяжелыми и легкими повреждениями они размещали
в одном блоке и в одной камере. Бывший военнопленный советский
врач Крыштоп А. А. показал, что «в одном блоке находились
больные сыпным тифом и туберкулезом, количество больных доходило
до 1800 человек, в то время как в нормальных условиях там можно
было разместить не более 400 человек». Уборка камер не производилась.
Больные по нескольку месяцев оставались в том белье, в котором
попадали в плен. Спали они без всякой подстилки. Многие были полураздеты
или совершенно голые. Помещения не отапливались, а примитивные
печи, сделанные самими военнопленными, разрушались.
Элементарная санитарная обработка поступающих в «лазарет» не производилась.
Все это способствовало распространению инфекционных заболеваний.
В «лазарете» не было воды для умывания и даже для питья.
В результате антисанитарии вшивость в «лазарете» приняла чудовищные
размеры. • J
Гитлеровские врачи и охрана «Гросс-лазарета»
голодом истребляли советских военнопленных
Суточный пищевой рацион советских военнопленных состоял из 250 г
эрзац-хлеба и 2 литров так называемой «баланды». Эрзац-хлеб выпекался
из специально присылаемой из Германии муки. В одном из
складов «лазарета» обнаружено около 15 т этой муки, хранившейся в
40-килограммовых бумажных мешках с фабричными этикетками
«Шпельцмель». Судебно-медицинской и химической экспертизой, а также
анализом, произведенным Институтом питания Наркомздрава СССР
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Суббота, 15 Апреля 2023, 20:04:15 | Сообщение # 78 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| 
от 21 июня 1944 г., установлено, «что «мука» представляет собой мякину
с ничтожной примесью крахмала (1,7%). Наличие крахмала свидетельствует
о содержании в исследуемой массе ничтожного количества
муки, по-видимому, образовавшейся от случайно попавших в солому
зерен при обмолоте. Питание «хлебом», приготовленным из этой муки,
влекло за собой голодание, элементарную дистрофию в ее кахектической
и отечной (голодный отек) формах и способствовало распространению
среди советских военнопленных тяжелых кишечно-желудочных
заболеваний, обычно кончавшихся смертью».
Так же пагубно действовала на организм «баланда», изготовляющаяся
из шелухи гречихи и проса, неочищенного и полусгнившего
картофеля, всякого рода отбросов, с примесью земли, осколков стекла.
Нередко пища приготовлялась из падали, подбираемой по распоряжению
коменданта в окрестностях «лазарета».
По заявлению бывших военнопленных Иноземцева И. П., Чигирина
Е. И. и Жданова П. Н. в «Гросс-лазарете» периодически отмечались
вспышки заболеваний неизвестного характера, называвшиеся гитлеровскими
врачами «парохолерой». Заболевание «парохолерой» было плодом
варварских экспериментов гитлеровских врачей. Как возникали, так
и заканчивались эти эпидемии внезапно. Исход «парохолеры» в 60—
80 % случаев был смертельный. Трупы некоторых умерших от этих
заболеваний вскрывались гитлеровскими врачами, причем русские врачи
-военнопленные к вскрытию не допускались.
Несмотря на то, что славутский лагерь официально именовался
«Гросс-лазаретом» и в его штате числилось значительное количество
медицинского персонала, больные и раненые офицеры и бойцы Красной
Армии не получали самой элементарной медицинской помощи. Медикаменты
для больных и раненых не выдавались. Хирургической обработке
раны не подвергались и не перевязывались. Раненые конечности
С повреждениями костей не иммобилизовались. Даже за тяжелобольными
не был организован уход. Бывшая военнопленная санитарка
Молчанова П. А. сообщила, что «больные и раненые, в большом количестве
сосредоточенные в соседнем с нами помещении, за дощатой
перегородкой, не получали никакой медицинской помощи. Днем и
ночью из их палаты доносились непрерывная мольба о помощи, просьба
о том, чтобы им дали хоть каплю воды. Сквозь щели между досками
проникало тяжелое зловоние от гноящихся и запущенных ран».
Пытки и расстрелы советских военнопленных
Советских военнопленных в «Гросс-лазарете» подвергали пыткам и
истязаниям, били при раздаче пищи, при выводе на работу. Не щадили
фашистские палачи даже умирающих. Судебно-медицинская экспертиза
при эксгумировании трупов обнаружила в числе других труп военнопленного,
которому в агональном состоянии было нанесено колотое
ранение ножом в паховую область. С торчащим в ране ножом он был
брошен в могилу и еще живым засыпан землей.
Одним из видов массовых пыток в «лазарете» было заключение
больных и раненых в карцер, который представлял собой холодное
помещение с цементным полом. Заключенные в карцер на несколько
дней лишались пищи и многие там умирали. Больных и слабых людей
гитлеровцы с целью еще большего истощения заставляли бегать вокруг
зданий «лазарета», а тех, кто не мог бегать, запарывали до полусмерти.
Нередко были случаи убийства военнопленных фашистской охраной
ради потехи. Бывший военнопленный Бухтийчук Д. П. сообщил о том,
как фашисты бросали на проволочные заграждения внутренности павших
лошадей, и когда обезумевшие от голода военнопленные подбегали
к заграждениям, охрана открывала по ним стрельбу из автоматов.
Свидетель Кирсанов Л. С. видел, как был заколот штыком один
из военнопленных за то, что он поднял с земли клубень картофеля.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Суббота, 15 Апреля 2023, 20:05:13 | Сообщение # 79 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| 
Бывший военнопленный Шаталов А. Т. был очевидцем, как конвоир застрелил
военнопленного, пытавшегося получить вторую порцию «баланды».
В феврале 1942 г. он «видел, как часовой ранил одного из
пленных, который искал в мусорной яме объедки, оставшиеся в кухне
обслуживающего персонала, раненый был немедленно уведен к яме,
раздет и пристрелен».
Комендатура и охрана лагеря неоднократно применяла изощренные
меры истязаний. Среди вскрытых эксгумированных трупов судебно
-медицинская экспертиза обнаружила четыре трупа военнопленных,
умерщвленных холодным оружием, с колотыми головными ранами, проникающими
в полость черепа. - 4
Раненых и больных военнопленных, несмотря на крайнюю степень
истощения и резкую слабость, гитлеровцы принуждали к непосильному
физическому труду. На военнопленных перевозились тяжести, вывозились
трупы умерщвленных советских людей. Изнемогающих и падающих
военнопленных конвоиры убивали на месте. Путь на работу и с
работы, по заявлению ксендза г. Славуты Милевского, намечен, как
вехами, маленькими надмогильными холмиками.
Наиболее ярким свидетельством изуверского отношения немецкофашистских
палачей к советским военнопленным является тот факт,
что многих больных и раненых они закапывали в могилы заживо.
Бывшему военнопленному Панкину А. М. известен случай, когда в
феврале 1943 г. в мертвецкую был вынесен больной, находившийся в
забытье. В мертвецкой больной очнулся, о чем было доложено шефу
блока. Но он приказал оставить больного в мертвецкой и больной был
похоронен. І
На основании обнаружения в глубоких дыхательных путях четырех
трупов военнопленных вплоть до мельчайших бронхов «большого количества
песчинок, которые могли попасть так глубоко лишь при дыхательных
движениях засыпанных песком», судебно-медицинская экспертиза
установила, что в «Гросс-лазарете» охрана комендатуры с ведома
гитлеровских врачей хоронила советских людей живыми.
Фашистские палачи расстреливали мирных граждан
за оказание помощи советским военнопленным
Несмотря на строжайшую охрану и безудержные репрессии, советские
военнопленные совершали индивидуальные и групповые побеги из
«лазарета», находя приют у местного населения Славуты и окружающих
населенных пунктов. В связи с этим 15 января 1942 г. Шепетовский
гебитскомиссар правительственный советник доктор Ворбс, в
округ которого входил г. Славута, специальным распоряжением предупредил
население, что «за оказание «посторонним лицам», т. е.
бежавшим военнопленным, какой бы то ни было помощи, виновные
будут расстреляны. Если же непосредственные виновники не найдутся,
то в каждом случае будет расстреляно 10 заложников». Районная
управа г. Славуты в свою очередь объявила, что «все военнопленные,
самовольно покинувшие лазарет, объявляются вне закона и подлежат
расстрелу в любом месте их обнаружения».
Бежавших и задержанных военнопленных, а также граждан, оказывавших
им помощь, гитлеровцы арестовывали, подвергали избиениям
и расстреливали. Священнику Журковскому известен факт об аресте
и расстреле 26 мирных граждан, оказавших помощь военнопленным.
Свидетель Фригауф Я. А. сообщил, что за помощь военнопленным были
арестованы доктор местной больницы Махнилов, дочь доктора Вайцешука,
медсестра Нионила.
Особую активность в расправах с задержанными военнопленными
и мирными гражданами проявлял шеф славутской жандармерии обервахмайстер
Роберт Готовиц и его заместитель вахмайстер Лор. Расстрел
советских людей гитлеровцы производили на участке, прилегающем с
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Суббота, 15 Апреля 2023, 20:06:12 | Сообщение # 80 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| 
юга к водонапорной башне бывшего военного городка, возле «Гросслазарета».
Это место ими было избрано с целью устранения военнопленных,
которые являлись невольными свидетелями чудовищных злодеяний.
Последствия варварского режима, установленного
в «Гросс-лазарете»
При медицинском освидетельствовании 525 освобожденных из «Гросслазарета»
Славута советских военнопленных было установлено у
435 крайняя степень истощения, у 59 — осложненное течение ран, у
31 — нервно-психическое расстройство. Судебно-медицинская экспертиза
на основании внутреннего исследования 112 и наружного осмотра
500 эксгумированных трупов пришла к заключению, что администрация
и немецкие врачи «лазарета» создали такой режим, при котором была
почти поголовная смертность больных и раненых. Основной причиной
смерти советских военнопленных судебно-медицинские эксперты считают
истощение крайней степени, инфекционные заболевания, нанесение
огнестрельных ран из автоматов и холодным оружием. Такой
смертности, которая была в «лазарете» не знает ни одно лечебное
учреждение. Круглые сутки военнопленные, впряженные в повозки, вывозили
трупы к заранее подготовленным ямам и все же не успевали.
Тогда для ускорения «транспортировки» трупы выбрасывались из «лазарета»
прямо из окон и там во дворе складывались штабелями.
Бывший военнопленный Севрюгин А. В. сообщил: «Люди вокруг
меня умирали сотнями. Возле меня ежедневно умирали 9—10 человек.
Мертвых увозили, места занимались новыми больными, а утром повторялась
та же картина. Колоссальная смертность доходила до 300 человек
в день». За два года оккупации г. Славуты при участии гитлеровских
врачей Борбе, Штурм и других медицинских работников в «Гросслазарете»
гитлеровцы истребили до 150 тыс. офицеров и бойцов Красной
Армии.
Фашистские палачи пытались скрыть следы
своих преступлений
Немецко-фашистские палачи всячески старались замести следы своих
преступлений. Они тщательно маскировали места захоронения советских
военнопленных. Это подтверждается данными расследования и
судебно-медицинской экспертизы. Только на территории бывшего военного
городка обнаружено до тысячи могил массового захоронения. На
кресте могилы № 623 было написано восемь фамилий похороненных.
При вскрытии этой могилы в ней оказалось 32 трупа. То же самое
выявлено при вскрытии могилы № 624. В других могилах при вскрытии
обнаружена грунтовая прослойка между лежащими в ней трупами.
При вскрытии могилы № 625 было извлечено 10 трупов, под слоем
грунта толщиною в 30 см еще два ряда трупов. То же самое выявлено
при раскрытии могилы № 627 и могилы № 8. Из последней извлечено
30 трупов, под слоем грунта найдено еще множество трупов значительно
оольшей давности захоронения.
Гитлеровцы маскировали места захоронения путем іюсадки на них
деревьев, прокладки дорожек, разбивки клумб и т. д. У казармы № 6
под одной из дорожек, выложенной камнями, была обнаружена^ могила
размером 4,5 м на 3 м. В северо-западном направлении от этой казармы
недалеко от шоссе, ведущего в Шепетовку, обнаружены три замаскированные
могилы размером от 6 м на 2 м до 6,5 м на 2,5 м.
К ответу гитлеровских палачей
На основании показаний свидетелей, данных судебно-медицинской экспертизы
и расследования, произведенного специальной комиссией, Чрезвычайная
Государственная Комиссия неопровержимо установила факт
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Суббота, 15 Апреля 2023, 20:07:13 | Сообщение # 81 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| 
преднамеренного истребления охраной и немецкими врачами «Гросслазарета»
до 150 тыс. советских военнопленных. 1
Чрезвычайная Государственная Комиссия считает ответственными
за эти преступления правительство и военное командование фашистской
Германии, а также непосредственных виновников: штабсарцта доктора
Борбе, его заместителя доктора Штурм, Шепетовского гебитскомиссара
правительственного советника доктора Ворбс, майора Павлиска,
гауптмана Планк, гауптмана Ное, гауптмана Кронсдорфер, оберфельдфебеля
Ильземан, фельдфебеля Беккер, шефа славутской жандармерии
обер-вахмайстера Готовиц и его заместителя вахмайстера Лор.
Все они должны понести суровую кару за свои чудовищные кро-
вавые преступления, выразившиеся в преднамеренном истреблении советских
военнопленных бойцов и офицеров Красной Армии.
Сообщение Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию
злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников. М., 1944,
с. і—14.
№ 189 ;J
ДОНЕСЕНИЕ НАЧАЛЬНИКА 4-й ПОЛИТИЧЕСКОЙ ГРУППЫ
МИНИСТЕРСТВА ПО ДЕЛАМ ОККУПИРОВАННЫХ ВОСТОЧНЫХ
ОБЛАСТЕЙ РЕЙХСМИНИСТРУ ОККУПИРОВАННЫХ
ВОСТОЧНЫХ ОБЛАСТЕЙ О ВЫВЕЗЕННЫХ С УКРАИНЫ
ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ИСКУССТВА
14 сентября 1944 г, Я
Секретно I
Рейхскомиссар Украины поместил вывезенные из Киева и Харькова
картины и произведения искусства в Восточной Пруссии в следующих
местах: jj
1. Имение Рихау под Велау. \
2. Имение Вильденгоф (владелец — граф Шверин). і
Речь идет о 65 ящиках, о содержимом которых прилагается подробная
опись *. Что касается других 20 ящиков, 57 папок и одного
свертка гравюр, то инвентарной описи на них пока не имеется. Среди
картин находится большое количество старинных икон, произведения
знаменитых мастеров немецкой, голландской и итальянской сокол XVI,
XVII и XVIII вв. и работы лучших русских художников XVIII и
XIX вв. В общем все эти фонды состоят из ценнейших произведений
искусства, вывезенных из государственных хранилищ Украины в представляющих
собой даже по поверхностной оценке стоимость во много
миллионов. Кроме того, это — единственное на германской территории
собрание такого рода, имеющее международное значение, и оно будет
важно в этическом и культурно-политическом отношении для каждой
группы, с которой империя пожелает сотрудничать сейчас или в будущем.
|
Довожу это до вашего сведения.
Согласно распоряжению рейхсканцелярии от 18 ноября 1940 г,
.N® Рк-15666 Б, одновременно направляется список для доклада фюреру.
Преступные цели — преступные средства, с. 291,
* В описи перечислены следующие произведения искусства, вывезенные
с Украины: иконы мастеров XV и XVI вв. Московской, Новгородской
и других школ; картины Айвазовского, Верещагина, Васнецова,
Савицкого, Брюллова, Перова, Тропинина, Флавицкого, Васильева и
других. (Опись см.: ЦГАОР СССР, ф. 7445, оп. 2, д. 125, л. 177—214).
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| вит | Дата: Среда, 17 Мая 2023, 07:31:05 | Сообщение # 82 |
|
Группа: Поиск
Сообщений: 1382
Статус: Отсутствует
| 1 декабря 1943
|
| |
| |
| вит | Дата: Среда, 17 Мая 2023, 07:35:01 | Сообщение # 83 |
|
Группа: Поиск
Сообщений: 1382
Статус: Отсутствует
| 4. 11. 1943
Шталаг 301 Шепетовка
Источник RW-41-13-0025- RW-41-13-0026-RW-41-13-0027-RW-41-13-0029
|
| |
| |
| вит | Дата: Среда, 17 Мая 2023, 09:38:32 | Сообщение # 84 |
|
Группа: Поиск
Сообщений: 1382
Статус: Отсутствует
| На декабрь 1941 шталаг 301 г Ковель
Источник RW-41-13-0618
|
| |
| |
| вит | Дата: Среда, 17 Мая 2023, 12:43:08 | Сообщение # 85 |
|
Группа: Поиск
Сообщений: 1382
Статус: Отсутствует
| На февраль 1943 в Славуте шталаг 357
RW-41-13-0240. RW-41-13-0241
|
| |
| |
| вит | Дата: Среда, 17 Мая 2023, 12:44:22 | Сообщение # 86 |
|
Группа: Поиск
Сообщений: 1382
Статус: Отсутствует
| на май 1943 в Славуте шталаг 357
RW-41-13-0164
|
| |
| |
| Саня | Дата: Четверг, 30 Мая 2024, 17:38:50 | Сообщение # 87 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Фамилия Штахов
Имя А.
Отчество Т.
Дата рождения/Возраст __.__.1911
Место рождения Ростовская обл., Кагальницкий р-н
Воинское звание красноармеец
Причина выбытия погиб в плену
Дата выбытия 19.10.1942
Первичное место захоронения Украинская ССР, Каменец-Подольская обл., Славутский р-н, г. Славута, лагерь военнопленных "Славута"
Название источника донесения ЦАМО
Номер фонда источника информации 58
Номер описи источника информации 18003
Номер дела источника информации 586
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=4513944
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Четверг, 30 Мая 2024, 17:41:08 | Сообщение # 88 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Фамилия Красноперов
Имя Никита
Дата рождения/Возраст __.__.1906
Место рождения Удмуртская АССР, Киясовский р-н, с. Пирогово
Воинское звание красноармеец
Причина выбытия погиб в плену
Дата выбытия 17.08.1942
Первичное место захоронения Украинская ССР, Каменец-Подольская обл., Славутский р-н, г. Славута, лагерь военнопленных "Славута"
Название источника донесения ЦАМО
Номер фонда источника информации 58
Номер описи источника информации 18003
Номер дела источника информации 586
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=4516694
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| вит | Дата: Суббота, 24 Августа 2024, 13:27:51 | Сообщение # 89 |
|
Группа: Поиск
Сообщений: 1382
Статус: Отсутствует
| Источник Bundesarchiv RW_41_13_0029
Сообщение отредактировал вит - Суббота, 24 Августа 2024, 13:28:43 |
| |
| |
| Назаров | Дата: Понедельник, 26 Августа 2024, 08:28:13 | Сообщение # 90 |
Группа: Администратор
Сообщений: 45475
Статус: Отсутствует
| Фамилия Карцев
Имя Иван
Отчество Борисович
Дата рождения/Возраст __.__.1904
Место рождения Краснодарский край, Отрадненский р-н, ст. Попутная
Лагерь концлагерь Славута
Судьба погиб в плену
Название источника донесения ЦАМО
Номер фонда источника информации 58
Номер описи источника информации 944647
Номер дела источника информации 2
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=73544949
Николай Викторович
14 ОА ПВО 1974-1976
У России только два союзника - это Армия и Флот
|
| |
| |
| Саня | Дата: Понедельник, 26 Августа 2024, 08:34:10 | Сообщение # 91 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Назаров, Цитата Назаров (  ) Лагерь концлагерь Славута
Ага, Славута в Зюдензее.  Такую чушь порой нес Красный Крест родственникам.
Тема по рабочей команде в которой погиб Карцев
Arbeitskommando in Südensee
https://www.sgvavia.ru/forum/817-10531-1
В теме Карцев первым отмечен.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Назаров | Дата: Понедельник, 26 Августа 2024, 08:34:29 | Сообщение # 92 |
|
Группа: Администратор
Сообщений: 45475
Статус: Отсутствует
| Фамилия Желудченко
Имя Ефим
Отчество Семенович
Дата рождения/Возраст __.__.1922
Место рождения Украинская ССР, Кировоградская обл., Ново-Пражский р-н, с. Троянка
Дата и место призыва __.__.1939 Енаклиевский РВК
Воинское звание курсант
Причина выбытия погиб в плену
Дата выбытия 16.05.1943
Название источника донесения ЦАМО
Номер фонда источника информации 58
Номер описи источника информации 18004
Номер дела источника информации 675
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=65907617
Фамилия Желудченко
Имя Ефим
Дата рождения/Возраст __.__.1922
Место рождения г. Орджоникидзе
Воинское звание красноармеец
Причина выбытия погиб в плену
Дата выбытия 16.05.1943
Место выбытия Украинская ССР, Каменец-Подольская обл., Славутский р-н, г. Славута, лагерь военнопленных "Славута"
Название источника донесения ЦАМО
Номер фонда источника информации 58
Номер описи источника информации 18003
Номер дела источника информации 585
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=4411029
Николай Викторович
14 ОА ПВО 1974-1976
У России только два союзника - это Армия и Флот
|
| |
| |
| Назаров | Дата: Понедельник, 26 Августа 2024, 08:54:53 | Сообщение # 93 |
|
Группа: Администратор
Сообщений: 45475
Статус: Отсутствует
| Место выбытия: Украинская ССР, Каменец-Подольская обл., Славутский р-н, г. Славута, лагерь военнопленных "Славута"
списки с 1 по 4065
https://obd-memorial.ru/html....100&p=1
Донесение о безвозвратных потерях
Номер донесения 27987
Тип донесения Донесения о безвозвратных потерях
Дата донесения 02.03.1945
Название источника информации главупраформ кр. арм.
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=4408544&p=1
Николай Викторович
14 ОА ПВО 1974-1976
У России только два союзника - это Армия и Флот
|
| |
| |
| Назаров | Дата: Понедельник, 26 Августа 2024, 08:56:28 | Сообщение # 94 |
|
Группа: Администратор
Сообщений: 45475
Статус: Отсутствует
| Фамилия Пантилярис
Имя Иван
Дата рождения/Возраст __.__.1916
Место рождения Краснодарский край, с. Лесное
Воинское звание красноармеец
Причина выбытия умер
Дата выбытия 15.05.1943
Место выбытия Украинская ССР, Каменец-Подольская обл., Славутский р-н, г. Славута, лагерь военнопленных "Славута"
Название источника донесения ЦАМО
Номер фонда источника информации 58
Номер описи источника информации 18003
Номер дела источника информации 585
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=4412975
Николай Викторович
14 ОА ПВО 1974-1976
У России только два союзника - это Армия и Флот
|
| |
| |
| Саня | Дата: Суббота, 07 Декабря 2024, 15:59:44 | Сообщение # 95 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Фамилия Цыганов
Имя Павел
Дата рождения/Возраст __.__.1894
Место рождения Пензенская обл., с. Мочалов
Воинское звание красноармеец
Причина выбытия умер
Дата выбытия 28.04.1943
Место выбытия Украинская ССР, Каменец-Подольская обл., Славутский р-н, г. Славута, лагерь военнопленных "Славута"
Название источника донесения ЦАМО
Номер фонда источника информации 58
Номер описи источника информации 18003
Номер дела источника информации 585
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=4412264
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Суббота, 25 Января 2025, 11:42:40 | Сообщение # 96 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Сентябрь 1943 года. Шталаг 357 Славута
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=1978041202&p=2
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Саня | Дата: Пятница, 07 Марта 2025, 06:44:26 | Сообщение # 97 |
|
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Фамилия Плутор
Имя Иван
Отчество Васильевич
Дата рождения/Возраст __.__.1910
Место рождения Одесская обл., Грушковский р-н
Воинское звание красноармеец
Причина выбытия погиб в плену
Дата выбытия 03.01.1943
Первичное место захоронения Украинская ССР, Каменец-Подольская обл., Славутский р-н, г. Славута
Название источника донесения ЦАМО
Номер фонда источника информации 58
Номер описи источника информации 18003
Номер дела источника информации 587
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=4517077
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
