lord,
Витя, привет. Вот, оказывается, где тебя можно найти.

Ёжик - он ведь почти как кот. И домашним бывает, и мышей ловит, и любопытство проявляет. Вот только иголки иногда подводят. Влез головой в трубку из любопытства, а назад иголки не пускают.

Мало кто знает, что скрыто за этим словом. Поясняю: у голубеводов, а в наших краях «голубятников», это один из голубей-самцов, отличающийся от других своеобразным окрасом оперения. Он весь иссиня-чёрный, и только маховые перья белые. Вот такой красавец был вожаком стаи голубей у моего друга Сашки Зибарева. Раньше мы были «не разлей - вода». Пропадали друг у друга, прибившихся голубят его к моей стае и наоборот, отдавали, возвращая в родную «семью». Это называлось- «с отдачей» дружить или «без отдачи», когда голуби не возвращались. Я не помню причины размолвки, но вдруг, этот договор, Сашка нарушил. Стал, любым способом, переманивать моих голубей к себе. Подпускал своих старых голубей, чтобы те увлекли моего молодого (или нескольких). Чтоб сели у него во дворе и были пойманы в голубятне или сачком.
В очередной раз, он распугал моих голубей и подпустил пару со своим Жукарем.

Голуби, общей стаей, кругами, стали набирать высоту. Было очень обидно, я не выдержал
и расплакался, просил его, если он поймает моих, чтоб отдал. Но он смеялся, злорадствовал.
Я позвал старшего брата, чтоб заступился, чтоб как-то помог и наказал обидчика. Иван вышел с ружьём и сбил Жукаря. Сашка плакал, я тоже. Он просил отдать хотя бы мертвого голубя, упавшего в наш двор. Мы отдали. Так наказан был мой коварный друг.

Так погиб красавец Жукарь - гордость «голубятников»- мальчишек нашей улицы. Це-
нились голуби, которые при выпуске с руки, не подсаживались к чужим голубям, а сразу уходили ввысь, соорентировавшись, возвращались домой. Таким был Жукарь у Сашки, а у меня Пионер - лучшие из лучших, наши любимцы.

Опять о голубях. Вожаком стаи моих голубей был «Пионер», чубатый вертун, краснопе-стрый, с белыми маховыми перьями, белым галстуком на шее и большими шпорами (банти-ками перьев) на ногах. Голубка его была тоже, по расцветке, «пионер –
кой», как две капли воды, похожей на него, только без чуба. Пары у голубей, как правило,
стабильные, крепкие на всю жизнь. Вне голубятни голуби не даются в руки. Но, если возь-мешь голубку с гнезда, то преданный голубь садится тебе на плечо или руку, воркует, куса-ется (вцепится и дергает за кожу) незлобно – требует, чтобы отпустил ёё.

Меня всегда
удивляла способность распознать, даже с большой высоты, что в руках у хозяина его голуб-ка. Вытянешь руку, освободишь одно крыло у голубки, помашешь им и вот тебе «фокус». Голубь, заметив это, отделяется от стаи, пикирует, по ходу вертится через хвост, опять пики-рует и вот он уже над тобой, вьётся, ожидая, что ты выпустишь ёё и они вместе
улетят ввысь к стае, кружащейся в голубом небе.

Однажды, до или после размолвки с Зибарем (а, может, он был тут не при чём), я при кормежке голубей не обнаружил своего Пионера. Он не вылетел из голубятни на круг, где я насыпал корм и обновил воду в поилках. Пионер не сидел в гнезде, а, как – то лежал боком, глаза полузакрыты, подёрнуты плёнкой, вздрагивал. Я взял его на руки и увидел кровь. Рана была под правым крылом, внутрь попали перья, он не шевелился, умирал. Ребята применяли, стреляя из рогаток, кроме мелкой гальки, кусочки битых поршневых колец. Вот таким ку-сочком чугуна и был поражен мой любимый Пионер.

Я попытался спасти его и спас. Принёс его в комнату, положил на спинку на стол и стал оперировать. Пинцетом удалил вырванные перья, засохшую кровь. Чугунку не обнару-жил. «Обскубал» вокруг раны пух, промыл марганцовкой и засыпал рану белым стрептоци-дом. Возвратил в гнездо, он не шевелился, голубка щипала меня за руки и трогала его, пере-бирая перышки на его шее. Утром я заметил, что он приходит в себя.
Дал попить ему из моего рта (голуби кормят так своих голубят), он не отказался. Потом, вы-нес его и положил на место кормежки, к остальным голубям. Подсыпал ему, любимую всеми голубями, коноплю. Он немного поклевал. Дня через три – четыре, Пионер уже сам слетал на пол голубятни и пешим выходил на круг – кормушку. Он выжил, я спас его!!!

В стае содержалось порядка двух десятков глубей. Привыкаешь к каждому, знаешь ха-рактер, повадки и способности. Они тоже привыкают к хозяину, к распорядку жизни.
Чувствовалось, что летать любят больше утром, по свежему воздуху. Возьмешь двух старых в руки, предварительно согнав всех остальных на крышу дома, сильным броском кинешь од-ного, потом другого вверх. Несколько метров летят по инерции, со сложенными крыльями, затем мощными взмахами, ударяя крыльями над собой, с шумным хлопаньем
начинают набирать высоту. В это время берешь «шугало» - шест с тряпкой на конце и под-нимаешь всех остальных. Взлетев, они соединяются в стаю и кругами уходят, всё выше и выше. Порою набирают такую высоту, что различить их простым глазом уже невозможно – только мелькают на солнышке маленькие пятнышки. Это называлось: «зашли в точку».

Бывало, кружатся так час – полтора, вертуны вертятся, теряя высоту, поднимаются
к остальным и повторяется всё с начала. Были случаи, когда разбивались, начиная вращаться на малой высоте (к счастью у нас такого не было). Потом голуби возвращаются, жадно наки-дываются на корм и воду. Насытившись, отдыхают, пригревшись на солнце. Пьют они не как куры, а, присосавшись, не отрываются от воды.

Пришло время, и она снесла яички. Так, как у неё не было пары, стала насиживать одна, безвылазно. Обычно голубь подменяет голубку на какое-то время, чтоб та поела и размялась, погуляла во дворе. Здесь же возникла проблема. Надо было на себя брать обязанности голубя – нагревал на печи рукавичку, сгонял её с гнезда и накрывал яички теплой рукавицей. Синяя тут же пыталась возвратиться на гнездо. Я её не пускал. Постепенно она привыкла к такому «режиму» и успевала наедаться. Вылупился один голубёнок, другое яичко застудилось или был болтун. Да, второго она бы не выкормила, погибли бы оба. Малыш подрос, и они вместе летали, занимали одно гнездо, как нормальная пара голубей.

С другими птицами у меня тоже была «дружба». Ловил синиц зимой клеткой – самолов-кой, держал их в квартире, если доживали, выпускал их весной на волю. Был случай, когда, будучи в пионерлагере, я поймал в лесу (был поход) двух птенцов – куропотят, мы создали живой уголок. Я свой фанерный овальный чемоданчик превратил в клетку для своих куропа-ток, в нем и привез их домой. Они прижились, подросли и жили с курами в курятнике. Одна-ко, больше, чем куры, пытались заходить в дом - просили, есть из рук. Поднимались на кры-ло и перелетали в соседние огороды, паслись там, но возвращались. Как-то, случайно, одну придавили дверью, другая заскучала и через какое-то время исчезла. Может, кто из соседей поймал, на жаркое. В общем – пропала.

А у соседей были утки, из подложенных яиц от диких, так те летали самостоятельно
на озеро, а назад, как правило, шли пешком, со своими домашними «родителями»…

«ИНДУС и др.» №15

Частный дом, свой двор. Конечно, были: курятник и куры, голубятник и голуби, стайка (сарай) и корова «Маня». Да, порой, теленок. Это было ещё не всё хозяйство. Держались со-баки. Всегда собаки были «Розками», кобели «Индусами», а кошки – тоже
«Машками». Кошки всегда были трехцветными. Часто приносили котят, одна это делала по-чему-то в кровати у Ивана. Он просыпался от писка и, боясь их придушить, устраивал им гнездо в картонной коробке. Подрастали и, путаясь под ногами, резвились так, что были тра-гические исходы – убивались, ударяясь об ножки стола, когда гонялись друг за другом. Как–то, перевозили скарб одной семьи родственников в Казахстан. Взяли меня погостить, я сидел в кузове машины и держал корзину с кошкой. Подарили им Машку или это было моё усло-вие, пожалуй – второе. Оставили себе молодую. Кошка вела себя буйно, мяукала, царапа-лась. Я уговаривал её, а потом приоткрыл платок, каким была завязана корзина, чтоб поды-шала. Не тут-то было – она вмиг вырвалась и на ходу соскочила с машины. Скрылась среди кустарников в траве.
Машину остановили, искали кошку, звали, но найти не смогли. Случилось это километ-ров в тридцати от нашего села.

Когда я вернулся, и прошёл год или полтора, мать
обнаружила в доме незнакомую кошку. Та сидела на печи и шипела на всех, кто к ней при-ближался. Вся была такая взъерошенная, хвост трубой, шерсть дыбом. Мы были сильно удивлены, она была похожа на нашу любимую старую Машку, но сильно худую.
Ласково разговаривали с ней, дали молока. Только через неделю, или больше, она успо-коилась и позволила приближаться к ней, дала себя погладить. Да, это была наша Машка!! Где она пропадала, как пробавлялась, как смогла найти свой дом? Ведь это было очень дале-ко – можно только удивляться её способностям и любви к родному дому.

А, вот Индус, помесь дворняги с овчаркой. Крупный, весь чёрный, уши торчком. Часто оставались мы с ним одни дома, у старших были свои дела, работа. Мы с ним были друзья-ми. Зимой катал меня на лыжах. Я держался за верёвку, привязанную к ошейнику, он мчал, что есть силы. Или на санках, уже с двумя постромками. Ему это нравилось. Потом приспо-собились, и я стал возить воду (ведра два-три) на нём с озера. Часто он сам подходил к сан-кам с бочонком и теребил постромки, всем видом показывая, что он хочет
запрячься и приложить свою силу. Идём на озеро, я привязывал на валенки снегурки (конь-ки), Индус «таскал» меня по тонкому льду, громко лаял, гонялся за мной. Я валил его в снег, мы барахтались, бесились. Если я не поднимался, он хватал меня за рукав, и, пятясь, волок по снегу, пока я снова не включался в игру. Потом я его успокаивал, гладил
по спине, голове, прижав к себе за шею.

Я набирал воды из проруби, запрягал его и он тянул возок, прилагая неистраченные силы.
С первыми морозами, когда тонкий лед схватывал озеро, все мальчишки выходили ка-таться на коньках. Редко у кого были «дутыши», похожие на те, что сейчас у хоккеис-
тов, ботинок с коньками тоже не было. Катались, привязывая, коньки сыромятными ремнями к валенкам, затягивая их специальным образом. Были и чужаки (не с наших улиц), возрастом постарше, которые «охотились» на новые коньки. Хулиганы, два-три человека, сбивали кого-нибудь с ног и срезали бритвой коньки с валенок. Много было слёз, разборок с драками, вступались старшие братья, друзья, родители.

Катались по самому первому льду, он прогибался, рядом были незамерзшие полыньи,
где было глубже и, где рос камыш. Разгорячённые, мы пили воду через камышинку (выдер-нув и вставив её, обрезанную, назад, в отверстие во льду). Катались на этом огромном катке столько дней, сколько позволяла погода, пока лед не заметало снегом.

Как–то показывая свою «удаль», друг перед другом, промчавшись возле полыньи, мы столкнулись с Колькой Р. И тут же провалились. Пытались выбраться, но лёд обламывался, намокшая одежда тянула на дно. Вытащили ребята, воспользовавшись чьими-то лыжами. Бежали домой, пока не обледенели. В дом нас уже затащили, растерли водкой. Мать напоила нас чаем с малиной, с добавкой «толики» спиртного и уложила на теплую печь под одеяло. Колька боялся, что дома его будут ругать, но моя мать успокоила, пошла и всё объяснила со-седке. Мы же крепко уснули, а утром были здоровы.

Памятник в Москве!

Спасибо Вам, что читаете!! Попробовал написать "воспоминания" для внука - что -то получилось. Иногда пополняю, если "тема зацепит",энтузиазма ведь все меньше и меньше ...и память может подвести , потому - "правда и не очень"...

" Зуб за зуб , хвост за хвост!"