• Страница 1 из 1
  • 1
Модератор форума: Томик, Назаров  
Авиации СГВ форум » ВОЕННОПЛЕННЫЕ - ШТАЛАГИ, ОФЛАГИ, КОНЦЛАГЕРЯ » ЛИТЕРАТУРА О ПЛЕНЕ И ПОСЛЕ ПЛЕНА » Б.Г. Черезов. "Моя жизнь" (Воспоминания о плене (Смоленск и Латвия))
Б.Г. Черезов. "Моя жизнь"
pashkovДата: Среда, 25 Июля 2018, 17.11.44 | Сообщение # 1
Группа: Поиск
Сообщений: 407
Статус: Отсутствует
Прочесть можно здесь:
http://cherezov.ru/vyatka/bg_cherezov_life1.html
http://cherezov.ru/vyatka/index.html

ПЛЕН

...Удар был такой силы, что в памяти на всю жизнь запомнилось. Если бы немец не вонзил в меня палку, наверное, или, вернее, точно вос­ пользовался бы я второй гранатой-лимонкой, а затем наганом, в нем тоже были 1 -2 патрона. В экстремальных условиях мысли бегут молниеносно, видимо, из глубины пробуждается инстинкт, переданный от животных, и теряется, когда тяжело ранен. Форма на мне офицера-артиллериста.

Везли, видимо, на лошади меня, время от времени приходил в се­бя. Особенно болела поясница, трудно шевелить ногой, резкая боль в ле­ вой пятке.

Очнулся в полной темноте. Стонут, просят бинта. Кто-то сует в рот соленых грибов (по вкусу, видимо, белые засоленные). Попросил еще, встал на ноги, идти можно. Нащупал бочку, которая была открыта, поел. Набрал в карман. Ногу жжет, резких движений делать нельзя, спи­ ну наклонять нельзя. Взял перочинный нож и разрезал голенище валенка. Пятка была мокрой от крови. Достал бинт, крест-накрест перебинтовал пятку, перевернул портянку, одел разрезанный валенок, затем через не­ которое время застывшая кровь в валенке стала давить на рану, пришлось валенки сменить и разрезать второй валенок.

Кто был в подвале, в темноте не было видно. Раненые стонами просили пить и бинтов. Утром вытаскивали на допрос. У дверей подвала стояли молодые женщины и говорили, что артиллеристов расстреливают. Немцев привезли убитых 2 подводы, человек тридцать, штабеля разбира­ли и рыли могилы. Немец-ксендз читал у могилы, их закапывали в не­сколько ям. Выволокли меня, завели в дом. На полу лежало 4 человека убитых. Одного допрашивали. Я достал часы (подарок одного красноар­мейца, часового мастера; часы показывали, кроме времени, дни, месяцы, полнолуние) и отдал немцу, который вел на допрос. Он быстро взял часы и вытолкнул меня из дома, увел обратно в подвал без допроса.

Под вечер на лошади увезли в какую-то деревню, небольшой дом. Дом охраняется. Выбивает из памяти, ногу почти волочу. Привели к русскому. Спрашивает русский старик, седой: «Из какой части, какой род войск, какая должность». Говорю то же, что говорили женщины из под­вала, когда поили водой, надуманное. Всему поверили. Боль страшная, а сказал, что не ранен, потому что женщины сказали, что раненых, артил­ леристов, евреев, комиссаров - всех сразу же расстреливают.

К вечеру прилетели наши бомбардировщики. У дома лежит не взорвавшаяся бомба. Дают мне лом - «выкапывай бомбу». Думаю, слу­чай геройски умереть. Все разошлись, и многие деревенские из домика смотрят. Немцы фотографируют. Я стукал вокруг ямки ломом. Затем подходят офицер и несколько солдат, в это время я ударяю ломом в ста­билизатор. Взрыва нет. Пошел пот, какое-то ощущение холода, дрожь. Увели меня к машине и повезли с полузамерзшими людьми.

Привели на допрос к немцу в белой барашковой шубе. Перево­ дчик сразу ударил по голове. Зазвенело в ушах, но я не упал. Немец спрашивает: «Партизан?» Отвечаю: «Нет». «Какая часть? - Пехота. - А форма артиллерийская». Говорю, что одел дорогой с убитого, в моей много вшей было, а это форма танкиста. Оставили в этом доме с мужи­ком чернобородым. За заборкой еще было человек 5. Ночью старик сует мне кусок расчески и говорит, что это пароль: «Меня утром расстреляют, а ты слушай и запоминай». Начал нести галиматью о корпусе Белова, коннице Гусева. Смотрю - что-то не то. Посмотрел - на нем часы, а меня всего ощупали в этом доме. Что-то не то, говорю ему: «Тебя утром, а ме­ ня вечером расстреляют, лучше подумать, как твои сведения доставить. Ты же сам видишь, если я сбегу, никуда не уйти, посмотри ноги». Он го­ворит: «У тебя температура». И действительно, он меня щупает, трясет. Видимо, я приходил в себя и снова как засыпал, ничего не помню. Про­шла так вся ночь. Утром приходит немец и спрашивает старика: «Он или нет?» Старик говорит: «Нет, не он». Смотрю, чернобородый достает эти часы, смотрит на часы и говорит: «А мне куда?». Немец говорит: «Оста­ вайся здесь».

Утром посадили на грузовую машину (один стучит замерзшими кистями о дно машины) и повезли. В лесу машину остановили и говорят: «Вылезай». Я не вылез - вытолкнули. Я стою у машины. Двое отошли шага 4, хотели оправиться, немец-конвоир застрелил их из автомата. Ос­талось человек 5. Друг другу помогли подняться.

Привезли в небольшой лагерь. Ферма бывшая. Впервые дали по­хлебки, как жидкий клей, не более 50-100 г муки в литре. Нашли кон­ сервные банки, а ложек нет, выпили.

Построили. Там было человек 100-150. Начали раздевать при 40° морозе. В раздетого человека стреляют в упор и оттаскивают в ров (об­ моткой за шею), даже раненых. У меня снял полицай шапку, подшлемник остался, так как туго был натянут, и обстывший сосульками верх зало­жил носовыми платками (подарок девушек к Новому году от Горьков- ской детской больницы).

Вторым проходом стаскивали валенки. Стащили, я остался на снегу в портянках при 40° морозе, ноги обожгло. Говорю: «Валенки в крови». Раскрыли в прорезь один, бросили мне, второй посмотрели, тоже бросили. С кого сняли валенки, расстреляли, очень спокойно. «Что вы делаете?» - раздалось несколько возгласов. Полицай говорит (или пере­водчик, точно не помню): «Все равно умирать, лучше не мучиться, мы гуманные люди». Затем объявил приличный старший офицер: «Комисса­ ры, евреи, цыгане, артиллеристы, раненые, шаг вперед». Кто-то сделал, их отвели в сторону. Затем тех, кто остался, повели в барак. Здесь мне впервые в жизни попало толстой палкой по голове от полицая-грузина или чеченца. Бил он насмерть, но не получилось, защитил подшлемник.

Это было 20 февраля 1942 года. Этот день я запомнил и потом за­ писал в дневник.

Переночевали на нарах в колхозном (бывшем) зерновом складе. Утром 21 февраля на машинах отправили в пересыльный лагерь, где-то около г. Рославля. Бывший животноводческий городок. Въезд в ворота в виде высокой арки, справа арки высокая виселица, висят двое повешен­ ных в шинелях, на груди фанерные доски с надписями: «Они щепали лу­ чину со столбов».

Справа конный двор примерно на сто голов, в нем головами к ок­нам на полу лежат пленные. В другом торце кухня (колхозная кормокух­ ня). Крыши крыты соломой. Слева вырытые рвы 50 метров длиной, 4 метра шириной и глубина 4 метра. 3 из них засыпаны землей и один от­ крытый. В нем аккуратными штабелями лежат наши пленные, в одном белье (одежду, видимо, где-то используют).

Нас разместили в конном дворе, по обоим концам стояли по боч­ке вместо печек и по 6 поленьев сырой осины на ночь. Растопки нет. Висит приказ: если кто будет щепать лучину со столбов, тому смертная казнь. Печки ночью кто-то растопил лучиной со столба. Полицаи забега­ли, прибежал немец, оставили без горячей воды, утром не дали ничего.

В 12 часов построили в очередь в кухню. Налили черпак супа из полуразложившейся конины, но и это было уже что-то, не кружилась го­лова. Это было 22 февраля. Готовил конину наш бывший помощник ко­ мандира дивизиона по строевой части младший лейтенант Григорий Шехтман, потерянный с наблюдательного пункта. Я его даже сначала не признал. Раньше он был полный, а сейчас вроде стал меньше, взгляд не тот. Он узнал меня и тихонько сунул мне кусок мяса.

Он был потерян на наблюдательном пункте под деревней Поляны в январе 1942 года. Когда я ушел с наблюдательного пункта, его захвати­ ли немцы, больше ничего не успел сказать. Я ему рассказал, как был на­лет авиации на деревню на второй день, кто погибли в тот раз. Говорит мне: «Я тебя задержу через знакомых, на работу не пойдешь завтра». «Меня, - говорит, - называй Остапенко Сергеем, евреев немцы расстре­ ливают. Свою фамилию тоже смени, немцы ее знают». Рассказал ему, что тогда утром немцы разбили штабную батарею, погиб комбат Алексанов, от моего расположения упало 2 бомбы в двух метрах, снесена крыша и раскатаны бревна. Побит зенитный дивизион. «Розенфельд, - говорю, - о тебе плакал (правда, это было много позднее)». Он говорит: «Возьми ук­раинскую фамилию при регистрации. Спрашивай постоянную работу в лесу, уйдешь в партизаны». Я обдумал и посчитал его советы разумными.

Прошел день, ночь - кормление вшей, мороз. Утром каждый тре­ тий и четвертый не вставал. Похоронная команда (кажется, так называли) выволакивала крючками на проход мертвых, некоторые еще дышали, но были обморожены. Затем петлю из обмоток (черных) одевали на шею и вытаскивали каждого по 2-3 человека до рва с мертвыми, там 2 человека складывали аккуратно в штабеля, так они и лежали - без фамилий, без званий, без имени. Родные знают, что пропал без вести. В эту безымян­ную яму чуть не попал и я через несколько часов.

Через некоторое время построили живых, и переводчик, малень­ кий, пузатенький, объявляет на ломаном русском языке: «Есть печники?» Я посмотрел - от бани, где глина, метрах в 500 - лес, дорога в лес, ползти не по глубокому снегу. Говорю: «Я печник». Еще 2 человека вызвались, один из них южанин. Привели нас с баню, там нужно сложить печь, есть

кирпичи, глина, песок. Подошли, а мастера-печника среди нас нет, все понадеялись, что кто-то умеет...

Подвезли в лагерь еще человек 150 новых, и снова чрезвычайное происшествие. Нашли мертвых, у которых съедены голени. Но самоедст­ во это было всегда позором, и быстро нашли, кто это сделал, вывели к яме 5 человек, застрелили.

Недалеко от бани стоял одинокий домик. Нацмен-«печник» по­ шел попить в этот дом, а это было на территории лагеря. Я думаю, сейчас и я попробую пролезть под проволоку и бежать до леса. В это время бе­жит наряд немцев 4 человека, меня и другого обыскивают, нашли у меня конское мясо в кармане, а у нацмена - картошку. Видимо, ему дала жен­щина в этом доме. Гонят ко рву с мертвыми и убитыми, первым выстре­лом в голову офицер застрелил нацмена, но он не упал, хотел что-то ска­зать, немец опять выстрелил ему в рот. Переводчик подскочил ко мне: «Бежать хотел?» Я говорю: «Я ранен, куда я побегу», - скинул сапог, в нем свежая кровь и в ноге боль, - а мясо попало в супу». Отбросил меня в сторону, поднимает пистолет, но опустил третьего и меня. Отвели обрат­ но в коровник (или конный двор). Затем получили суп по литру.

Ночевали и утром поднялись также, каждый третий или четвер­ тый не поднялся. Думаю, буду лежать где-то в штабеле. Построили чело­ век 200. Отобрали самых слабых, оставили в лагере, а остальных повели, в том числе и меня, куда - неизвестно.

Бьют прикладами задних, кто падал - того пристреливали. Бьют с боков, так как все, кому удар был не смертельный, стремились вперед, били передние конвоиры передних. Не помню, как из середины колонны я оказался в ее конце. Удар в голову прикладом получил такой, что от шуму в голове не понял, что произошло. Меня поймали, чтобы не упал, двое наших красноармейцев, и так, хромому, помогли мне продолжить путь.

За 10 километров немцы застрелили 27 человек, около трех чело­век на каждом километре. Через 10 километров дошли до небольшого лагеря (по дороге от Рославля). Подошла машина, и всех раненых, боль­ ных, в том числе и меня, погрузили на машину и привезли в тифозный госпиталь города Смоленска. Мясо по волокнам брал из кармана, чтобы дорогой окончательно из сил не выбиться.

Привезли в старинный кирпичный дом, построили в коридоре, окна забиты фанерой. Пронизывающий мороз. Принесли по байковому одеялу. Заставили на морозе раздеться. Все в недоумении разделись, ос­ тавили одежду и, закрывшись одеялом, босиком пошли по цементному полу в какие-то камеры или небольшие комнаты человек на 5-6. Перево­дчик показал на топчаны и сказал: «Ложитесь и ждите, когда выжарят от вшей одежду».

Закрылся я с головой одеялом. Зябнет голова, закрываю руками, стынут ноги. Чувствую, не выдержать. Начинаю ворочать пальцами ног, затем рук, в коленях, в шее. Так прошло времени около часа. Затем за­ орали немцы. Произошел взрыв. Подбежал переводчик, сует под нос обойму с мелкими авиационными снарядами: «Твое, твое?» Я говорю: «Не знаю, что это». Бежит к другому. Оказалось, обойма такая же была зашита в шинель и попала во вшебойку, там взорвалась. Лежали мы еще час после этого, итого два часа. Еще бы 5 минут, замерз бы. Поднимать стали, говорят: «Проклятый живой». Одели в самую поганую гимнастер­ку, брюки изорванные. Построили уже человек 15. Остальных крючками вытаскивали санитары в другое место. Даже запомнил рядом усатого, который разговаривал под одеялом, а затем замолк и застыл.

Завели нас в небольшое деревянное помещение, там было топле­ но, двойные нары, люди лежат на матрацах, набитых резаной бумагой. Дали место, принесли суп с неочищенной полугнилой картошкой и пайку хлеба, буханку на 8 человек. Развешали на весах из спичек, где-то по 54 грамма на человека. Хлеб я съел, а суп - нет, не выношу запаха, рвет.

Регистрируют. Записался по фамилии Хабаровского друга «Бон-даренко, Александр», а отчество сменить не мог физически и морально, записался «Григорьевич». К вечеру пришли женщины, ищут своих детей и мужей.

Это было 25 февраля. Женщины кое-кому передали по куску хле­ ба. Достался мне сухарь, чистых тряпок из простыней для бинтования ран. Были 2 санитара, специалисты или нет, не знаю, но бинтовать помо­гали, выносили ящик с испражнениями, раз в день приносили кипяченую воду и 1 литр «баланды» в горячей воде размешано 50 г ржаной муки, от чего жидкость сластимая, гнилой картофель готовить не стали, и 54 грамма ржаного хлеба.

На спине лежать нельзя, снова что-то давить стало, посмотреть не могу. Нога загноилась. Боль меньше, но вставать больно. Умирают мно­ го. Рано утром поднимают в 6 часов, убирают мертвых. Определяют, кто умрет на следующий день, называют их «доходягами». Все это жутко. Включена музыка, не наша, гадкая, жуткая. Кричу: «Выключите музы­ку!» - никто не обращает внимания. Затем кто-то выдернул вилку, пре­кратилась эта «чужая музыка». В голове шум, тяжелая голова, ужасный аммиачный запах и запах от не перевязанных ран. Поднял голову - в гла­ зах черный дождик, летят правильной формы совершенно черные ка­пельки с хвостиком. От ужаса закрыл глаза. Что-то со мной происходит. Вижу, как во сне падаю вниз, без конца лечу, на меня сверху падают как будто бы бревна, доски, земля. Думаю, скоро и я лягу где-то среди шта­белей трупов в безымянной могиле. Нет кругом ни друзей, ни знакомых.

Поднялась температура, перенесли в тифозный госпиталь. Поме­щение еще меньше, человек 100, двойные нары. Запаха такого нет. На улицу никто не выходит. Работает врач или фельдшер из русских плен­ных. Лекарств нет никаких. Этот день записал в дневнике, 3 марта 1942 года, на кайме от журнала, который был в набивке матраса. Называют чужим именем, я не отвечаю, признали глухим. Лежу с большой темпе­ратурой, видимо, 4-5 дней был без памяти, так как под подушкой было 4 пайки хлеба. Это, видимо, был уговор людей сохранить мой хлеб, если я выживу.

Когда пришел в себя, страшно захотелось пить. Выпил литр при­ несенного кипятка и стал щипать по крошке пайки хлеба. Хорошо знал, что если съесть сразу, умрешь. Это все знали, кто не выдерживал, умира­ ли.

Условия были следующие. Утром в 7 часов чай и хлеб 83 грамма из древесных опилок, свеклы и жмыха. В 2 часа пол-литра баланды с 10 граммами муки. Те, кто курил, отбавляли 5-6 ложек из банки и обмени­ вали на табак. Как поступал табак - видимо, приносили женщины под видом жены, сестры, матери. Курильщики зачастую слабли и умирали.

Сыпной тиф - так много наслышался о нем самого страшного раньше. Подумал, каким образом мой организм, истощенный, гниющий, выдержал: или родительская наследственность, или закалка смолоду. Плавал с младенчества, занимался лыжным спортом, прыгал. Наверное, помогло то и другое. Особенно же помогло мне внимание ребят-соседей с пайками, съел за 2 дня пайки. Нашли мне шинельку, гимнастерку, бо­тинки, брюки. Позвоночник стал гнуться, можно лежать на спине.

28 марта 1942 года увезли машину выздоровевших, в том числе и меня, в Смоленский лагерь, километров 7-10 от тифозного (так его зва­ ли). Картина там была следующая. Развалины из красного кирпича, оста­лись не сожженные пожаром помещения каких-то деревянных складов. Склады огорожены в 2 ряда колючей проволокой. Меж проволоки метро­вое расстояние, где ходят часовые. По углам вышки высотой 5-6 метров, в них караульные с пулеметами. На площадке большой шест, на нем бор­довый с черной свастикой флаг. На здании большая доска, на которой черным правильным шрифтом написано: «Вы голодаете, мерзнете. Вино­ваты ваши комиссары. Отступая, уничтожили весь хлеб, сожгли помеще­ ния, кормить вас нечем».

Привезли к обеду, стоит очередь в столовую по 2 человека в ряду. Стояли 1 час. Подошла очередь. Повар черпаком на метровой палке чуть не выбил из рук банку, но что-то осталось, по дороге выпил ее. Зашли в помещение, через щели дует ветер. Почти до потолка 4-рядные нары. Места на каждого, тюфяк, набитый настриженной макулатурой. Подушка такая же. Мест приехавшим нет. Говорит старший блока: «Завтра будут места. Многих доходяг завтра вытащим на отдых, всем вам там быть, де­вятую яму закапываем». Вспомнил, сидя на цементе у столбика, что при­дется 3 часа стоять на морозе в очереди за обедом, чаем. Своими глазами видел, как один замешкал и не вовремя поставил банку для баланды, его черпаком ударил повар по голове, тот упал и больше не поднялся. Если и не убит, то остался без обеда, а это смерти подобно. Кто из доходяг не ходил за обедом, погибал, ему давали только хлеб 83 г в день. Хлеб де­ лили в бараках. Расклеена листовка - сын Сталина и сын Молотова у стола с фруктами, вид измученный, рядом немецкий офицер с наглым взглядом. В то время никто в это не верил. Только после войны в 1945 году это подтверждено было.

На мне была рваная шинель, разного размера ботинки, пилотка, серая гимнастерка. Ночью больные мочились под себя, текло на людей вниз. Люди ругались, я всю ночь просидел у столбика, прикорнул, болит нога в ботинке, жмет, спина беспокоит меньше. У всех слабость, каждый за сутки мочится 10-12 раз, а «по-большому» один раз в 7-8 дней.

Утром подъем, с большим шумом выгоняют всех на улицу, чтобы проветрить помещение и вытащить мертвых. Могильщиков 7-8 человек, с обмотками в руках и с крючками из толстой проволоки, стаскивают шинель с лежачего. Если живой и издает звук - оставляют, если умер - крючком подцепляют и роняют на пол, а там петлю одевают на шею и за оба конца обмотки два человека вытаскивают на улицу и волокут к от­крытой траншее, отцепляют обмотку и сбрасывают в яму. И так верени­ цы тянутся до обеда. Из нашего блока № 1, насчитал я, вывезено было 70-80 человек. Один из них, видимо, был живой, тряслись мышцы лица.

Заметил меня Чанов Владимир, бывший помощник начальника штаба командующего артиллерии дивизии полковника Репникова, в то время, как нас привели обратно в помещение, и говорит: «Почему у тебя другая фамилия?» Я ему все рассказал про себя и про Шехтмана. Он го­ворит: «Подожди меня» - и ушел. Прошло около часа. Приходит Чанов вдвоем со старшим офицерского барака (кажется, фамилия Кисель или Мороз): «Пойдемте к нам, здесь не выдержать даже неделю». Приходит еще человек и говорит: «Возьмите свою фамилию, здесь не опасно, там будет лучше, в новом офицерском блоке».

Это было метрах в двадцати, небольшой склад, деревянный блок офицеров, на 20 человек, и за капитальной стеной - высшего и старшего командного состава, поменьше, на 17 человек. В каждой комнате, или, вернее, отделении, склада с небольшими окнами у потолка печка из боч­ки и 6 поленьев осиновых. Но в комнате холодно, щели заткнуты бума­ гой из матрацев. Мороз попросил (или Кисель, сейчас не помню), кто для меня уступит место. Нашлись три человека и поместили меня от двери четвертым человеком. Товарищеский закон был такой, прибывший но­вый занимает место от двери, пока не придет новый человек взамен умершего.

Вечером пришел начальник штаба дивизии (по фамилии, кажется, Козлов), невысокий блондин (или седоватый). Расспросил меня про по­следние бои на шоссе. Пригласил меня в соседнюю комнату старшего и высшего командного состава. Большинство были с Вяземского окруже­ ния. Интересовались, что предпринимает правительство по ноте Молото­ ва. Больше всех беспокоился обо мне Владимир Чанов. С верхних нар встал однокашник, командир второго дивизиона (по фамилии забыл, ка­ жется, Кондратьев). Раненный в ногу, хромает, болеет, худой, очень крупный стройный человек, молчаливый. Так мне и не рассказал, в какой ситуации взяли его немцы.

Немного опишу остальных, кто был в комнате. Чанов Владимир - первый ПНШ у командующего артиллерии, бывший начальник поезда Саратовского управления.

Три генерала - до меня объявили голодовку, и их куда-то, неиз­ вестно куда, отправили. Я их не застал.

Капитан Крылов, в своем обмундировании, бывший пограничник, в годах (40-45 лет), участник гражданской войны.

Его друг майор-артиллерист, пожилой, лет 40. Шевчук, лейтенант, пограничник, молодой, очень красивый па­ рень.

Шевченко - капитан, попал в окружение под г. Вязьмой. Один певец из ансамбля песни и пляски Советской армии. Заста­ вили его спеть.

Здесь же главный ветеринарный врач, который до войны работал в Малмыже.

Вечером собрали мне по ложке баланды, с большим удовольстви­ ем ее выпил. Обсуждали открыто, как попасть в лес к партизанам, дого­ ворились продумать любой путь.

Иногда офицеров берут на работу. Больших очередей за водой и обедом здесь нет. Температура, наверное, -5-10° в комнате, но уже не -20 , спать с перерывами можно. Все относятся доброжелательно. Шевчук ежедневно смотрит мою ногу. Чанов при выходе в уборную сказал, что «думаем иметь организацию или партгруппу. Когда завтра будут посы­лать на работу, то ты иди, там дают пайку хлеба грамм 200».

Пошел на работу вдвоем с Ткаченко. Работа заключалась в том, чтобы сделать дорожки к столовой на близлежащем аэродроме. Вечером, действительно, дали пайку хлеба, и нашел один окурок. Стояли рядами желтые самолеты. Чувствовалось волнение у летчиков, многие партии возвращались, с сиреной пролетая над портом. По бокам были поставле­ны зенитные орудия, тоже желтого цвета. Внизу в логу море бочек, за­ полнен весь овраг. Закрыт овраг сверху на столбиках зеленой пятнистой сеткой.

Привели обратно в лагерь. Разделил пайку пополам. Одну часть разрезал на кубики каждому из комнаты, другую часть задумал разделить

на 5 частей - 5 дней. Собрались у бочки. Я рассказал, где работал. Когда остались вдвоем с Чановым, он говорит: «Второй раз пойдешь?» - Гово­рю: «Пойду. Хорошо бы иметь связь с партизанами». «А что?» - спраши­ вает. Я говорю: «Одной бомбы достаточно, чтобы сделать море из бензи­на (конечно, преувеличение)». Чанов отвечает: «А связь с партизанами есть». Пришел человек в серой гимнастерке. Чанов говорит мне: «Это генерал». В соседней комнате сидел, фамилия не русская, Доватор.

Доватор второй раз приходил и потихоньку сказал: «Исполняйте все, что я буду просить». Затем после войны меня много раз спрашивали на госпроверке в 1945 и в 1948 году (29 июля), и в 1953 году (по жалобе на меня), но я утвердительно ничего не знал об этой личности, в войну не встречался, снимков не видел, а однофамильцы бывают. Затем, после по­мещенного портрета Доватора в календаре, в книге, показалось, что лич­ность очень схожая с ним, но утвердительно и сейчас сказать не могу. Позднее узнал от бывшего узника этого лагеря малмыжанина Вызова, что руководил в Смоленске побегом из лагеря генерал, по описанию это был он.

Прошло 2 дня. Чанов говорит: «Счастливая новость, у немцев разбит аэродром, горит лог с горючим, бочки лопали всю ночь». Через час подходит Чанов со старшим комнаты и говорит: «Как думаешь, мож­но внедрить в полицию своего человека? Он тебя знает, по фамилии Во­ронов. И генерал тебя знал раньше». «Какое задание дадим Воронову? - говорю я Чанову. О перспективе не думали, в голове один за другим пла­ны побега и мысли о корке хлеба. Я говорю: «Хотя бы перестать бить по головам плетями во время очередей за обедами» ( Здесь не палки, а были ременные плети с проволокой на конце). Полицаи старались выбить глаза концом плети, и это у них часто получалось. Решено было внедрить Во­ронова. Бить полицаи не стали. Как потом оказалось, это был единствен­ ный смоленский лагерь, где физическую силу не применяли. Только в 1945 году меня спросили про Воронова, я подтвердил, что он был на­правлен партийной группой (я, конечно, не был членом партии, а был кандидатом).

Основная цель была отправить его (Воронова в лицо не знал то­ гда, встретился с ним только через 40 лет) готовить массовый побег. В кармане шинели лежало 4 сантиметровых кубика хлеба на случай побега. Голодный человек очень слаб, ноги передвигаются с большим трудом, и на побег надо всегда иметь хотя бы мизерный неприкасаемый запас. Здесь, в Смоленске, стал чувствовать какие-то небольшие надежды на будущее. Знал, что есть какая-то связь с партизанами.

Один из командиров, умирающий, передал мне небольшую пилку длиной с палец, зубья несколько больше полотна пилы по железу, и опасную бритву, это уже что-то (фамилию этого человека забыл).

Неожиданно построили. Это было 18 апреля 1942 года. Разреши­ли взять с собой котелок или банку, да тот же командир отдал мне и свой котелок, фляжку. Я сразу пилку вмонтировал во фляжку, применив дере­вянный крестик. При расширении в воде дерева крестик с пилкой во фля­ ге не стучит и не выливается. Все вещи были проверены полицаями до мелочей, смотрели даже в задний проход, нет ли там пилок или записей. Нельзя было иметь даже гвоздя. Бритвы можно было иметь опасные, но лезвия отбирались.

Повели по городу. Я еще хромал. Договорились, как будет угол улицы, разбежаться по развалинам. Город был весь развален. Подошли к реке Днепр: быстрая, неширокая, катящаяся по камням река. Через нее мост. Прошли около стен древнего смоленского Кремля, стали заворачи­ вать за улицу. Секунда отделяла меня от решения бежать. Ударил авто­мат, трое убиты. В другую сторону тоже стреляли. Немец с автоматом смотрит в мою сторону, сердце стучит. Повели по широкой улице. По­дошел еще добавочный конвой. Привели на станцию, погрузили в товар­ные вагоны. Окна заделаны колючей проволокой. Раздали хлеб по 83 грамма на человека.

Стемнело. Достал с трудом из фляжки пилку и начинаю пилить изнутри доску вагона. Ничего не получается, пилка коротка. Пилю ре­шетку - получилось. Началась бомбежка станции нашими самолетами. Вагоны крепко закрыты, пилю решетку. Выпилил. Делаем жеребьевку палкой. У меня второй номер. Надежда почти полная. Вылез рыжеборо­ дый с веснушками, бывший командир. Начались автоматные очереди, крики немцев. Вагон оцепили. Было уже утро.

Зашли 5 человек немцев в вагон. Двое стали в середине, а трое согнали всех в правый угол вагона. Начали считать. Из угла палкой идут, выгоняют по человеку, отбрасывают, а двое считают доской на ребро по голове, убитых сразу выбрасывают, один на улицу в двери. Редкий чело­век устоял на ногах, пропускали 2 раза. Я на шею успел подставить руки.

Рассекли пальцы. Недосчитали двух человек. Начали пытать, кто органи­затор, где пила. Пила была в щелке. Если бы нашли, все равно никто не знал про нее, кроме меня.

Ничего немцы не добились, закрыли, не дав воды. Двое суток мо­чились в эти же банки, из чего раньше пили, выплескивали в окно. Через двое суток, подъезжая к Полоцку, принесли воды, без хлеба.

Граница Латвии. Железная дорога обсажена подстриженными елями, на дороге работают группы измученных людей. Надсмотрщики на красивых кровных скакунах, в черных касках, как у наших пожарников, с большими орлами на груди в виде больших, во всю грудь, металлических блях. В руках форменные плетки. Время от времени плетками ударяют ослабевших людей. Впечатление такое, что чем больше убьет он, тем удовлетворенней будет себя чувствовать. В дальнейшем я понял, что все это они делают под маркой гуманности, чтоб дальше слабые люди не му­чились. Все немцы так рассуждали.

Подъехали к Двинску (сейчас называют Даугавпилс). Река Запад­ ная Двина - сейчас Даугава.
 
НазаровДата: Суббота, 28 Июля 2018, 13.54.05 | Сообщение # 2
Группа: Администратор
Сообщений: 40815
Статус: Отсутствует

Борис Григорьевич Черезов
15.05.1919 – 2012

Фамилия: Черезов
Имя: Борис
Отчество: Григорьевич
Воинское звание: лейтенант
Причина выбытия: попал в плен (освобожден)
Название источника донесения: ЦАМО
Номер фонда источника информации: 33
Номер описи источника информации: 563782
Номер дела источника информации: 58
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=74713994

Фамилия: Черезов
Имя: Борис
Отчество: Григорьевич
Дата рождения/Возраст: __.__.1919
Место рождения: Кировская обл., Талмыдский р-н, д. Тушка
Последнее место службы: 340 сд
Воинское звание: лейтенант
Причина выбытия: пропал без вести
Дата выбытия: 14.02.1942
Место выбытия: Смоленская обл., Мосальский р-н, д. Барсуки, около
Название источника донесения: ЦАМО
Номер фонда источника информации: 58
Номер описи источника информации: 818883
Номер дела источника информации: 953
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=51649318

№ 723
Фамилия: Черезов
Имя: Борис
Отчество: Григорьевич
Дата рождения/Возраст: __.__.1922
Последнее место службы: 1142 сп
Воинское звание: лейтенант
Дата смерти: 14.02.1942
Страна захоронения: Россия
Регион захоронения: Калужская обл.
Место захоронения: Мосальский р-н, д. Барсуки
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=1153828563

Черезов Борис Григорьевич
Год рождения: __.__.1919
Место рождения: Кировская обл., Малмыжский р-н, с. Ст. Тушка
Дата наградного документа: 06.04.1985


Николай Викторович
в/ч 69711 1974-1976 осень
У России только два союзника - это Армия и Флот
 
ГеннадийДата: Суббота, 28 Июля 2018, 16.46.22 | Сообщение # 3
Группа: Модератор
Сообщений: 26517
Статус: Отсутствует
Цитата Назаров ()
№ 723
Фамилия: Черезов
Имя: Борис
Отчество: Григорьевич
Дата рождения/Возраст: __.__.1922
Последнее место службы: 1142 сп
Воинское звание: лейтенант
Дата смерти: 14.02.1942
Страна захоронения: Россия
Регион захоронения: Калужская обл.
Место захоронения: Мосальский р-н, д. Барсуки

Вот его фамилия и инициалы на памятнике (второй справа верхний столбец):


С уважением,
Геннадий
Буду благодарен за информацию о побегах советских военнопленных
Suche alles über Fluchtversuche von russischen Kriegsgefangenen.
 
MSDNO17Дата: Вторник, 31 Июля 2018, 16.22.26 | Сообщение # 4
Группа: Поиск
Сообщений: 618
Статус: Отсутствует
Вероятно, что из ополченцев, 13 МСДНО. Преподаватель, московское военно-инженерное училище

ID 56773343

Фамилия Крылов
Имя Павел
Отчество Яковлевич
Дата рождения/Возраст __.__.1898
Место рождения г. Москва
Дата и место призыва __.__.1919
Воинское звание капитан
Причина выбытия пропал без вести
Дата выбытия __.10.1941
Название источника донесения ЦАМО
Номер фонда источника информации 33
Номер описи источника информации 11459
Номер дела источника информации 359

https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=56773343

ID 72710476

Фамилия Крылов
Дата пленения __.__.1941
Судьба попал в плен
Воинское звание капитан
Дата смерти __.__.1941
Название источника донесения ЦАМО
Номер фонда источника информации 33
Номер описи источника информации 11458
Номер дела источника информации 483

https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=72710476

https://pamyat-naroda.ru/heroes/memorial-chelovek_prikaz74758532/


http://17sd.ru/ в память о бойцах и командирах дивизии, в память о полковнике П.С. Козлове
 
MSDNO17Дата: Воскресенье, 16 Декабря 2018, 13.10.19 | Сообщение # 5
Группа: Поиск
Сообщений: 618
Статус: Отсутствует
Цитата
Вечером пришел начальник штаба дивизии (по фамилии, кажется, Козлов), невысокий блондин (или седоватый). Расспросил меня про по­следние бои на шоссе. Пригласил меня в соседнюю комнату старшего и высшего командного состава.


Козлов Федор Герасимович
капитан, НО-1
Дата рождения __.__.1907
Место рождения г. Горький
Последнее место службы 340 сд ( 340 сд )
Дата выбытия 14.02.1942
Причина выбытия пропал без вести
Место выбытия Смоленская обл., Мосальский р-н, д. Барсуки, выс. 186,1, около
Источник информации: ЦАМО, Ф.58 Оп.818883 Д. 953

https://pamyat-naroda.ru/heroes/memorial-chelovek_donesenie51649238/


http://17sd.ru/ в память о бойцах и командирах дивизии, в память о полковнике П.С. Козлове
 
Авиации СГВ форум » ВОЕННОПЛЕННЫЕ - ШТАЛАГИ, ОФЛАГИ, КОНЦЛАГЕРЯ » ЛИТЕРАТУРА О ПЛЕНЕ И ПОСЛЕ ПЛЕНА » Б.Г. Черезов. "Моя жизнь" (Воспоминания о плене (Смоленск и Латвия))
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск: