| Nestor | Дата: Среда, 03 Мая 2023, 05.11.09 | Сообщение # 1 |
Группа: Эксперт
Сообщений: 25600
Статус: Отсутствует
| ВОЕННОПЛЕННЫЕ
Программа уничтожения по расовым и политическим мотивам распространялась также на военнопленных. Даже в первые недели войны Германии против России большое количество гражданских лиц из захваченных районов было без разбора брошено в лагеря для военнопленных, которыми управлял отдел по делам военнопленных Верховного командования вермахта. 17 июля 1941 года Гейдрих издал оперативный приказ № 8, который содержал "директивы" для айнзац-подразделений, "подробно описывающие постоянные лагеря военнопленных (Шталаги) и транзитные лагеря (дулаги)". Эти директивы не только грубо нарушали положения Гаагских правил о военнопленных и гражданских лицах на оккупированных воюющими сторонами территориях и вековые правила и обычаи ведения войны, но и нарушали все принципы гуманности. Они предусматривали не что иное, как хладнокровное массовое убийство военнопленных и гражданских лиц, содержащихся в лагерях для военнопленных. В директивах указывается в качестве их "цели"— "Вермахт должен немедленно освободиться от всех тех элементов среди военнопленных, которые должны рассматриваться как большевистское влияние. Таким образом, особая ситуация кампании на Востоке требует особых мер [Курсив автора], которые должны осуществляться в духе, свободном от бюрократического и административного влияния, и со стремлением взять на себя ответственность". (НЕТ-34.14.)
Директивы инструктируют айнзац-подразделения относительно того, какие категории лиц следует разыскивать "в первую очередь". В этом списке подробно упоминаются все категории и типы российских правительственных чиновников, все влиятельные чиновники Коммунистической партии, "ведущие деятели экономики", "советская российская интеллигенция", и в качестве отдельной категории — категория, которая снова должна была принести наибольшее число жертв этой "акции".— "все евреи".
В нем, по сути, подчеркивалось, что при "принятии любых решений должно приниматься во внимание расовое происхождение". (НО-Си-ли...)
Что касается исполнения, то в директивах указывалось— "Казни не должны проводиться в самом лагере или в непосредственной близости от него. Они не являются публичными и должны проводиться как можно незаметнее". (НЕТ-СиХ.) Далее — "Чтобы облегчить проведение чистки, офицер связи должен быть направлен к генерал-майору фон Гинденбургу, главнокомандующему лагерями военнопленных в военном округе I, Восточная Пруссия, в Кенигсберге, Пруссия, и к генерал-лейтенанту Херрготту, главнокомандующему лагерями военнопленных в генерал-губернаторстве в Кенигсберге. Кельце."
Согласно этой программе, врачи, если их находили в лагерях военнопленных, были обречены либо потому, что они были "русскими интеллектуалами", либо потому, что они были евреями. Однако к 29 октября 1941 года Гейдрих счел необходимым принять решение— "Из-за существующей нехватки врачей и медицинского персонала в лагерях, такие лица, даже если они евреи, должны быть исключены из сегрегации и оставлены в лагерях для военнопленных, за исключением особо обоснованных случаев". (NO-3U22.) Еще один отрывок в этом приказе Гейдрих наглядно демонстрирует, до какой степени рейх официально пренебрег самыми элементарными нормами международного права и принципами гуманности— "Начальники айнзацгрупп принимают решения о предложениях для исполнения под свою личную ответственность и отдают зондеркомандам соответствующие приказы".
Очевидно, что все, кто участвовал в этой программе, знали о ее незаконности.
"Этот приказ не должен быть передан в письменной форме — даже в виде выдержки. Окружные командиры военнопленных и командиры пересыльных лагерей должны быть уведомлены устно". (№ S422.)
К чести случайного армейского офицера следует отметить, что он возразил против этого позорного и унизительного отказа от правил ведения войны. В одном отчете мы находим— "В качестве особенно наглядного примера следует упомянуть поведение начальника лагеря в Виннице, который решительно возражал против передачи 362 еврейских военнопленных, осуществленной его заместителем, и даже возбудил военный суд против заместителя и двух других офицеров". (№ 3157.) 1 Фельдмаршал фон Рейхенау, командовавший Шестой армией, однако, не был столь галантен, как указывал офицер. Далее в отчете говорится: "Генерал—фельдмаршал фон Рейхенау 10 октября 1941 года издал приказ, в котором четко указано, что русский солдат в принципе должен рассматриваться как представитель большевизма, и вермахт также должен относиться к нему соответствующим образом". Возможно, наивысшего уровня бессердечия и трусости эти группы убийств достигли, когда один из коммандос жестоко расправился с беспомощными, ранеными военнопленными. Айнзатцгруппа С, докладывая (ноябрь 1941 года) о казни, проведенной зондеркомандой 4а, заявила— "большая часть снова были евреями, и значительная часть из них снова были еврейскими военнопленными, которые были переданы вермахтом. В Борисполе, по просьбе командира Бориспольского лагеря военнопленных, взвод зондеркоманды 4а расстрелял 752 военнопленных евреев 14 октября 1941 года и 357 военнопленных евреев 10 октября 1941 года, среди них несколько комиссаров и 78 раненых евреев, переданных лагерным врачом". (НОМЕР-2830.)
TRIALS OF WAR CRIMINALS BEFORE THE NUERNBERG MILITARY TRIBUNALS UNDER CONTROL COUNCIL LAW No. 10 VOLUME IV NUERNBERG OCTOBER 1946 - APRIL 1949. Pp. 441-443.
МЕТОДЫ ИСПОЛНЕНИЯ
Как проводились казни? Каков был порядок действий? В этом вопросе история не должна оставаться в неведении. Некоторые из палачей сами развеяли всякую тайну относительно того, как именно они совершали свои экстраординарные поступки. Подсудимый Пол Блобель, который заявил, что его зондеркоманда убила от 10 000 до 15 000 человек, довольно подробно описал одно представление, которым он лично руководил. Уточнив, что в этой казни было задействовано от 700 до 1000 человек, он рассказал, как разделил свое подразделение на расстрельные команды по 30 человек в каждой. Затем были подготовлены братские могилы — "Из общего числа лиц, назначенных для казни, 15 человек в каждом случае были подведены к краю братской могилы, где они должны были опуститься на колени, повернув лица к могиле. В то время одежда и ценные вещи еще не были собраны. Позже это было изменено. * * * Когда люди были готовы к казни, один из моих руководителей, который командовал этим расстрельным отрядом, отдал приказ стрелять. Поскольку они стояли на коленях на краю братской могилы, жертвы, как правило, сразу падали в братскую могилу. Я всегда использовал довольно большие расстрельные отряды, поскольку отказывался использовать людей, которые были специалистами по выстрелам в шею [Genickschussspezialisten]. Каждое отделение стреляло около часа, а затем было заменено. Лица, которые все еще должны были быть расстреляны, были собраны недалеко от места казни и охранялись членами тех отрядов, которые в тот момент не принимали участия в казнях". (NO-3824.)
В некоторых случаях убитые люди не попадали в могилы, и тогда палачи были вынуждены приложить все усилия, чтобы завершить работу по погребению. Однако был найден способ избежать этого дополнительного напряжения, просто заставив жертв спуститься в ров или могилу еще живыми. Очевидец из СС объяснил эту процедуру.
"Люди были казнены выстрелом в шею. Трупы были похоронены в большом танковом рву. Кандидаты на казнь уже стояли или преклонили колени в канаве. Едва одна группа была расстреляна, как пришла следующая и легла на трупы".
Подсудимый Биберштейн также подтвердил это своим заявлением — "Расстрелы происходили в песчаной яме, в которой впоследствии были захоронены тела".
Подсудимый Отт, который заявил, что его команда провела от 80 до 100 казней, рассказал об одной зимней казни, когда трупы были временно зарыты в снег.
Расстрелы, по-видимому, были очень эффективной деловой процедурой, о чем свидетельствует сообщение Eeport № 24 от 16 июля 1941 года, в котором лаконично говорилось: "Арестованных евреев расстреливают без церемоний и хоронят в уже подготовленных могилах, к настоящему времени EK lb расстреляла 1150 евреев в Даугавпилсе". (НОМЕР-2938.)
Однако некоторые из руководителей команд были немного более церемонны. Эти палачи выкрикивали имена жертв перед тем, как их погрузили в грузовик, который должен был отвезти их на верную смерть. Это был весь их судебный процесс — обвинительное заключение, улики и приговор — поименный подсчет смертных приговоров.
В исполнении были разные техники. Были айнзац-командиры, которые выстраивали своих жертв на коленях или стоя на краю могилы лицом к могиле, другие, у которых казненные стояли спиной к могиле, и третьи, как указано, у которых их жертвы стояли в самой могиле. Один обвиняемый описал, как жертвы выстроились в ряд на краю рва, и, когда они падали, другой ряд занимал позицию так, что тела, один за другим, падали в яму на окровавленные трупы внизу.
При казнях почти никогда не присутствовал врач. Обязанность командира отделения убедиться, что жертвы мертвы, прежде чем хоронить их, была снята простым взглядом, чтобы определить, двигались ли изрешеченные пулями тела или нет. Поскольку в большинстве случаев скрюченные тела были разбросаны и свалены в кучу в траншее глубиной не менее шести футов, размышления о неадекватности осмотра, проведенного с края канавы, относительно того, вымерла ли жизнь в темной земле внизу или нет, добавляют еще один ужас.
Фактически, один обвиняемый не исключал возможности того, что исполнитель мог казаться мертвым только из-за шока или временной потери сознания. В таких случаях было неизбежно, что его похоронят заживо.
Подсудимый Блобель показал, что его расстрельная команда всегда целилась в головы жертв. Если, объясняет он, жертва не была ранена, то один из членов расстрельной команды приближался со своей винтовкой на расстояние трех шагов и стрелял снова. Сцена, когда жертва наблюдает, как охотник за головами приближается с винтовкой и стреляет в него с трех шагов, представляет собой ужас, для описания которого нет слов.
Некоторые лидеры команд, как мы видели, заставляли своих жертв лечь на землю, и им стреляли в затылок. Но, каким бы ни был метод, это всегда считалось почетным, это всегда делалось гуманно и по-военному. Подсудимый за подсудимым подчеркивали перед Трибуналом, что требования воинственности и гуманности были тщательно соблюдены при всех казнях. Конечно, иногда, как описал это один подсудимый, "способ, которым проводились казни, вызывал волнение и неповиновение среди жертв, так что коммандос были вынуждены восстанавливать порядок с помощью насилия", то есть жертвы подвергались избиениям. Несомненно, всегда, конечно, в гуманной и военной манере.
Однако лишь в редких случаях жертвы реагировали на свою судьбу. Комментируя этот этап казни, один подсудимый рассказал, как некоторые жертвы, которым было суждено получить пулю в спину, оборачивались и смело смотрели в лицо своим палачам, но ничего не говорили. Почти неизменно они шли до конца молча, и некоторые из подсудимых комментировали это. Молчание обреченных было таинственным; оно пугало. Чего палачи ожидали от жертв? Кто мог бы найти слова, чтобы ответить на это невыразимое нападение на человечество, на это чудовищное насилие над достоинством жизни и бытия? Они молчали. Говорить было нечего.
Очевидно, это был постоянный приказ о том, что казни не должны проводиться публично, но всегда должны проводиться вдали от населенных пунктов. Для этого мрачного дела обычно выбиралась лесистая местность. Иногда эти правила не соблюдались. Документ NOKW-641 рассказывает о казни, которая произошла возле домов, обитатели которых стали невольными свидетелями жуткой сцены. В описании говорится: "На главной улице также продолжалось интенсивное движение грузов для солдат, а также эвакуированных гражданских лиц. За всеми событиями можно было следить из окна штаба батальона, также были слышны стоны расстреливаемых людей. На следующее утро в указанном месте валялось много одежды, окруженной любопытствующими гражданскими лицами и солдатами. Приказ уничтожить одежду был отдан немедленно." Бизнесмен Фридрих Гребе, которого уже цитировали ранее, оставил трогательный отчет о массовой казни, свидетелем которой он был в октябре 1942 года близ Дубно, отчет, который благодаря своему авторитетному описанию заслуживает того, чтобы его полностью зафиксировали в этом заключении. "Мы с Менникесом отправились прямиком в боксы. Нас никто не беспокоил. Теперь я услышал короткие винтовочные выстрелы, доносившиеся из-за одного из земляных холмиков. Люди, вышедшие из грузовиков — мужчины, женщины и дети всех возрастов — должны были раздеться по приказу эсэсовца, у которого был хлыст для верховой езды или для собак.
"Они должны были разложить свою одежду в определенных местах, рассортировав ее по обуви, верхней одежде и нижнему белью. Я увидел груду обуви, насчитывающую от 800 до 1000 пар, огромные груды нижнего белья и одежды. Без криков и слез эти люди разделись, встали вокруг семейными группами, поцеловали друг друга, попрощались и ждали знака от другого эсэсовца, который стоял возле ямы, тоже с кнутом в руке.
"За те 15 минут, что я стоял возле ямы, я не услышал ни одной жалобы или мольбы о пощаде. Я наблюдал за семьей примерно из 8 человек, мужчиной и женщиной, обоим около 50 лет, с их детьми примерно 1, 8 и 10 лет и двумя взрослыми дочерьми примерно от 20 до 24 лет. Пожилая женщина с белоснежными волосами держала на руках годовалого ребенка, пела ему и щекотала. Ребенок ворковал от восторга. Супруги смотрели на это со слезами на глазах. Отец держал за руку мальчика лет 10 и что-то тихо говорил ему; мальчик боролся со слезами. Отец указал на небо, погладил его по голове и, казалось, что-то ему объяснял. В этот момент эсэсовец у ямы что-то крикнул своему товарищу. Последний отсчитал около 20 человек и велел им зайти за земляной холмик. Среди них была семья, о которой я уже упоминал. Я хорошо помню девушку, стройную, с черными волосами, которая, проходя рядом со мной, указала на себя и сказала "23". Я обошел вокруг кургана и обнаружил, что стою перед огромной могилой. Люди были тесно прижаты друг к другу и лежали друг на друге так, что были видны только их головы. Почти у всех по плечам из-под головы текла кровь. Некоторые из расстрелянных все еще двигались. Некоторые поднимали руки и поворачивали головы, чтобы показать, что они все еще живы. Яма была уже заполнена на 2/3. Я подсчитал, что в нем уже находилось около 1000 человек. Я искал человека, который стрелял. Это был эсэсовец, который сидел на краю узкого конца ямы, свесив ноги в яму. На коленях у него лежал автомат, и он курил сигарету. Люди, совершенно голые, спустились по нескольким ступенькам, вырубленным в глиняной стене ямы, и перелезли через головы лежащих там людей туда, куда их направили эсэсовцы. Они ложились перед мертвыми или ранеными людьми; некоторые ласкали тех, кто еще был жив, и разговаривали с ними тихим голосом. Затем я услышал серию выстрелов. Я заглянул в яму и увидел, что тела подергиваются на головах, уже неподвижно лежащих поверх тел, которые лежали перед ними. По их шеям текла кровь. Я был удивлен, что мне не приказали удалиться, но я увидел, что поблизости были два или три почтальона в форме. Следующая партия уже приближалась. Они спустились в яму, выстроились в ряд против предыдущих жертв и были застрелены. Когда я шел обратно, обогнув насыпь, я заметил еще один грузовик с людьми, который только что прибыл. На этот раз в нее вошли больные и немощные люди. Старую, очень худую женщину с ужасно тонкими ногами раздевали другие, которые уже были обнажены, в то время как два человека поддерживали ее. Женщина, казалось, была парализована. Обнаженные люди несли женщину вокруг кургана. Я ушел с Менникесом и поехал на своей машине обратно в Дубно.
"Утром следующего дня, когда я снова посетил это место, я увидел около 30 обнаженных людей, лежащих возле ямы — примерно в 30-50 метрах от нее. Некоторые из них были еще живы; они смотрели прямо перед собой неподвижным взглядом и, казалось, не замечали ни утренней прохлады, ни работников моей фирмы, которые стояли вокруг. Девушка лет 20 заговорила со мной и попросила дать ей одежду и помочь сбежать. В этот момент мы услышали, как быстро приближается машина, и я заметил, что это был отряд СС. Я перешел на свою сторону. Через десять минут мы услышали выстрелы в окрестностях ямы. Евреям, все еще живым, было приказано бросить трупы в яму; затем они сами должны были лечь в нее, чтобы получить пулю в шею". (2992-PS.)
Трагизм этой сцены полностью ускользает от внимания палача. Он выполняет свою работу как таковую. Так много людей должно быть убито, точно так же, как плотник обдумывает строительство сарая. Он должен учитывать материал, который у него есть под рукой, возможность дождя и т.д. Только психологически приспособившись к такому положению дел, можно избежать шока, когда натыкаешься на заявление в отчете, написанное очень небрежно, а именно: "До сих пор было очень трудно проводить казни из-за погодных условий". (№ 2828.)
В отчете айнзацгруппы "А", в котором обсуждаются события, произошедшие зимой 1941-42 годов, отмечается: "Командующему в Белорутении поручено ликвидировать еврейский вопрос как можно скорее, несмотря на сложную ситуацию. Однако по—прежнему требуется период около 2 месяцев - в зависимости от погоды". (2273-PS.)
Именно этот тип наигранного безразличия заставляет другого автора репортажа просто записывать: "Заложников берут в каждом новом месте, и их казнят по малейшему поводу". (NO-294-8.)
Один из лидеров айнзацгрупп жалуется, что в первые дни в Гродно и Лиде было казнено всего 96 евреев. Он выражает свое неудовольствие и заявляет: "Я отдал приказ о том, что там должно было произойти значительное усиление". (N0-2937.)
Адольф Эйбе, бывший гауптшарфюрер СС, заявил под присягой, что время от времени появлялись палачи, которые изобретали оригинальные методы умерщвления своих жертв.
"По случаю эксгумации в Минске, в ноябре 1943 года, оберштурмфюрер Хойзер прибыл с командой латышей. Они привели с собой восемь евреев, мужчин и женщин. Латыши охраняли евреев, в то время как Хартер и Хойзер собственными руками соорудили погребальный костер. Евреев связали, живьем положили на кучу, облили бензином и сожгли". (№ 5498).
В начале этого заключения говорилось, что женщины и дети должны быть казнены вместе с мужчинами, чтобы евреи, цыгане и так называемые асоциальные люди были уничтожены навсегда. В этом отношении лидеры айнзацгрупп столкнулись с трудностями, которых они не ожидали. Многие из завербованных были мужьями и отцами, и они морщились, когда нажимали на спусковые крючки этих беспомощных созданий, которые напоминали им их собственных жен и отпрысков дома. В этом эмоциональном смятении они часто плохо целились, и руководителям командования приходилось ходить с револьвером или карабином, стреляя в стонущие и корчащиеся тела. Это было тяжело для палачей, сообщили эксперты по персоналу RSHA в Берлине, и, чтобы ослабить их эмоциональную чувствительность, на помощь были отправлены газовые фургоны.
Эти необычные транспортные средства имели фальшивые окна и занавески и в остальном внешне напоминали семейные трейлеры. Женщин и детей заманивали в них объявлением о том, что их переселят и что они встретятся со своими мужьями и отцами на новом месте. Оказавшись внутри грузовика, двери автоматически и герметично закрылись, водитель нажал на акселератор, и внутрь хлынул угарный газ из двигателя. К тому времени, когда фургон добрался до места назначения - противотанкового рва за городом, его пассажиры были мертвы. И здесь они присоединились к своим мужьям и отцам, которые были убиты из винтовок и карабинов в руках айнзатцкоманд.
Каким бы удручающим ни был для обычного человека простой мысленный образ этих фургонов для убийств, для айнзацгрупп они были просто предметами экипировки. Переписка шла взад и вперед, об этих фургонах писалась корреспонденция с небрежностью, которая могла бы сопровождать обсуждение грузовиков с углем. Например, 16 мая 1942 года унтерштурмфюрер СС доктор Беккер написал оберштурмбанфюреру СС Рауффу, указав, что фургоны нельзя водить в дождливую погоду из-за опасности заноса. Поэтому он задал вопрос о том, нельзя ли проводить казни, когда фургоны находятся в неподвижном положении. Однако это предложение само по себе создавало проблему. Если бы фургон на самом деле не был приспособлен для передвижения, жертвы поняли бы, что с ними вот-вот произойдет, а этого, по словам Беккера, следует избегать, насколько это возможно. Таким образом, он рекомендовал: "Остается только один путь. Погрузить их в пункте сбора и отвезти на место." Затем Беккер пожаловался, что от членов команды не следует требовать выгрузки трупов.
"Я довел до сведения командиров тех S.K., о которых идет речь, огромные психологические травмы и ущерб их здоровью, которые эта работа может нанести этим людям, даже если не сразу, то, по крайней мере, позже. Мужчины жаловались мне на головные боли, которые появлялись после каждой разгрузки." Затем, что касается действия самого смертоносного устройства, Беккер говорит: "Применение газа обычно осуществляется неправильно. Чтобы закончить как можно быстрее, водитель нажимает на акселератор на полную мощность. Таким образом, лица, подлежащие казни, умирают от удушья, а не от того, что задремали, как планировалось. Мои указания теперь доказали, что при правильной регулировке рычагов смерть наступает быстрее, и заключенные мирно засыпают". (501-PS.) 15 июня 1942 года комендант полиции безопасности и службы охраны Остланда написал в RSHA в Берлин следующее: "Объект: S-фургоны.
Транспорт с евреями, с которыми необходимо обращаться особым образом, еженедельно прибывает в офис коменданта полиции безопасности и службы безопасности Белорутении.
- Трех S-фургонов, которые там есть, недостаточно для этой цели. Я прошу выделить мне еще один S-образный фургон (5 тонн). В то же время я запрашиваю поставку 20 газовых шлангов для три S-фургона в наличии (2 Diamond, 1 Saurer), поскольку те, что есть в наличии, уже изношены". (501-PS.)
Всегда эффективно выполняя свои смертоносные обязанности, похоже, что айнзац-власти теперь даже открыли школу в этом новом направлении изящного искусства геноцида. Обвиняемый Биберштейн, описывая одну из этих ультрасовременных казней, говорил о водителе Закенройтере из Нюрнберга, "который был самым тщательным образом проинструктирован об обращении с бензовозом, пройдя специальные курсы подготовки". (NO-431^.) Биберштейн был удовлетворен тем, что этот метод убийства был очень эффективным, поскольку лица мертвых людей "никоим образом не были искажены".; смерть наступила "без каких-либо внешних признаков судорог". Он добавил, что при этом не присутствовал ни один врач, который мог бы подтвердить, что люди мертвы, потому что "этот тип газовой казни гарантировал верную смерть". Кто именно гарантировал это, история не сохранила.
Фургоны для убийств были сконструированы в Берлине, а затем их собственным ходом доставили на поле боя. В отчетах говорится о двух фургонах, которые ехали из Берлина в Крым. Было бы интересно узнать, о чем думали водители этих машин-убийц, когда они проехали половину Европы, по городам и весям, взбираясь на горы и проникая на равнины, преодолевая 2000 километров со своими газовыми гильотинами, чтобы убивать беспомощных женщин и детей. Одним из водителей был не кто иной, как шофер главного убийцы Рейнхарда Гейдриха.
Читаешь и перечитываешь эти рассказы, из которых здесь мы можем привести лишь несколько выдержек, и все же остается инстинкт не верить, "задавать вопросы", сомневаться. Существует меньше ментальных барьеров в принятии самых странных историй о сверхъестественных явлениях, таких, например, как вода, текущая вверх по склону, и деревья с корнями, тянущимися к небу, чем в принятии за чистую монету этих повествований, которые выходят за рамки человеческой жестокости и дикости. Только тот факт, что отчеты, которые мы процитировали, вышли из-под пера людей из обвиняемых организаций, может убедить человеческий разум в том, что все это произошло на самом деле. Отчеты и заявления самих обвиняемых подтверждают то, что в противном случае было бы отвергнуто как плод расстроенного воображения. Запись показывает, что следователи и аналитики улик проверяли и перепроверяли ее. Будучи людьми, они иногда сомневались в правильности поразительных цифр, фигурирующих в отчетах. Так, когда один из них наткнулся на заявление Шталекера о том, что айнзацгруппа "А", руководителем которой он был, за четыре месяца убила 135 000 человек, следователь спросил Отто Олендорфа, возможно ли это. Олендорф прочитал заявление, о котором идет речь, и объявил: "Я видел отчет Шталекера (документ L—180), касающийся айнзацгруппы А, в котором Шталекер утверждает, что его группа убила 135 000 евреев и коммунистов за первые четыре месяца программы. Я лично знаком со Шталекером и придерживаюсь мнения, что документ подлинный". (2620-с.) Как все это можно объяснить? Даже когда Германия отступала по всем фронтам, многие войска, крайне необходимые на поле боя, были направлены на эту безумную миссию уничтожения. Вопреки военной и экономической логике, была уничтожена неисчислимая рабочая сила, уничтожено имущество всех видов — все это осталось без внимания в противовес этому безумию геноцида.
То тут, то там раздавались протесты. Генеральный комиссар СС по Белорутении возражал против казней в своем округе — не по соображениям гуманности, а потому, что считал, что программа безудержных убийств снижает престиж Германии.
"Прежде всего, следует избегать любых действий, снижающих престиж Германского рейха и его организаций в глазах белорусского населения. * * * Я представляю этот отчет в двух экземплярах, чтобы один экземпляр мог быть направлен рейхсминистру. Мир и порядок в Белорутении не могут быть поддержаны подобными методами. Хоронить заживо тяжелораненых людей, которые снова выбрались из своих могил, - это настолько низкий и грязный поступок, что об этом инциденте как таковом следует доложить фюреру и рейхсмаршалу. Гражданская администрация Белорутении прилагает очень напряженные усилия, чтобы привлечь население на сторону Германии в соответствии с указаниями фюрера. Эти усилия не могут быть приведены в соответствие с методами, описанными здесь". (1104-PS.) В упомянутом отчете приводится наглядное описание действий по уничтожению. В нем говорилось о прибытии полицейского батальона с инструкциями ликвидировать всех евреев в городе Слуцк в течение двух дней. Уполномоченный по делам территории Слуцка заявил протест, что ликвидация всех евреев, к которым, естественно, относились торговцы, приведет к прекращению экономической жизни этого района. Он просил, по крайней мере, об отсрочке казней. Лейтенант, командовавший батальоном, отказался ждать. Далее в отчете говорится: "В остальном, что касается исполнения этой акции, я должен отметить, к моему глубочайшему сожалению, что последнее уже граничило с садизмом. Сам город во время акции представлял собой картину ужаса. С неописуемой жестокостью как со стороны немецких полицейских, так и особенно литовских партизан еврейский народ, но также и среди них белые русины, были выведены из своих жилищ и согнаны вместе. Повсюду в городе слышались выстрелы, и на разных улицах скапливались трупы расстрелянных евреев. * * * В заключение я считаю себя обязанным отметить, что полицейский батальон во время акции мародерствовал неслыханным образом, и не только в еврейских домах, но и в домах белорусов. Все, что могло пригодиться, например, сапоги, кожа, ткань, золото и другие ценности, было изъято. На основании заявлений военнослужащих, часы срывались с рук евреев публично, на улице, а кольца срывались с пальцев самым жестоким образом.
"Майор финансового отдела сообщил, что полиция попросила еврейскую девочку немедленно получить 5000 рублей, чтобы освободить ее отца. Говорят, что эта девушка на самом деле ходила повсюду, чтобы раздобыть деньги". (110-k-PS.) Для нации, находящейся в состоянии войны, нет ничего важнее, чем то, чтобы боеприпасы дошли до солдат, удерживающих боевые рубежи. Тем не менее, многие транспортные средства, груженные боеприпасами для вооруженных сил, остались стоять на улицах Слуцка, потому что водители-евреи, которых уже незаконно принудили к этой службе, были ликвидированы расстрельным батальоном. Хотя сама жизнь нации зависела от продолжения работы любого предприятия по производству продуктов питания, 15 из 26 специалистов консервного завода были расстреляны.
Кровавая баня в Слуцке вызвала интересную переписку. Генеральный комиссар поинтересовался у рейхсминистра оккупированных восточных территорий, должна ли ликвидация евреев на Востоке происходить без учета экономических интересов вермахта и специалистов военной промышленности. Рейхсминистр ответил— "Прояснение еврейского вопроса, скорее всего, к настоящему времени достигнуто путем устных дискуссий. Экономические соображения в принципе не должны приниматься во внимание при урегулировании проблемы". (S666-PS.)
Немецкий инспектор вооружения на Украине, после тщательного расследования программы ликвидации евреев, доложил генералу пехоты Томасу, начальнику департамента промышленного вооружения, что проект был большой ошибкой с немецкой точки зрения. На Украине он обнаружил, что евреи представляли почти всю торговлю и даже значительную часть рабочей силы.
"Таким образом, ликвидация неизбежно имела далеко идущие экономические последствия и даже прямые последствия для индустрии вооружений (производство для снабжения войск)". Далее в отчете говорится: "Отношение еврейского населения с самого начала было тревожно—услужливым. Они старались избегать всего, что могло вызвать недовольство немецкой администрации. То, что они внутренне ненавидели немецкую администрацию и армию, само собой разумеется и не может вызывать удивления. Однако нет никаких доказательств того, что еврейство в целом или даже в большей степени было замешано в актах саботажа. Конечно, среди них, как и среди украинцев, были какие-то террористы или диверсанты. Но нельзя сказать, что евреи как таковые представляли опасность для немецких вооруженных сил. Результат, произведенный евреями, которые, конечно, не руководствовались ничем, кроме чувства страха, был удовлетворительным для войск и немецкой администрации". (3257-PS.)
Что делало программу уничтожения особенно сатанинской, так это то, что казни неизменно происходили не во время стресса и суматохи боевых действий или оборонительных действий, а после прекращения боевых действий.
"Еврейское население оставалось временно нетронутым вскоре после начала боевых действий. Всего несколько недель, а иногда и месяцев спустя, специально выделенные подразделения полиции осуществили запланированный расстрел евреев. * * * То, как осуществлялись эти действия, в которых участвовали мужчины и старики, женщины и дети всех возрастов, было ужасным. Огромные массы казненных делают эту акцию более масштабной, чем любая аналогичная мера, принятая до сих пор в Советском Союзе. К настоящему времени в части Украины, принадлежащей рейхскомиссариату (РК), возможно, было казнено от 150 000 до 200 000 евреев ; интересы экономики не принимались во внимание".
В последнем обращении к разуму этот немецкий инспектор восклицает: "Если мы расстреляем евреев, позволим погибнуть военнопленным, обречем значительную часть городского населения на голодную смерть, а также потеряем часть сельского населения от голода в течение следующего года, вопрос останется без ответа: кто же тогда останется производить здесь экономические ценности?" (3257-пс.)
Ibid, pp. 443-453.
Будьте здоровы!
Сообщение отредактировал Nestor - Среда, 03 Мая 2023, 07.04.25 |
| |
| |
| Ariana4243 | Дата: Пятница, 11 Августа 2023, 20.13.10 | Сообщение # 3 |
Группа: Поиск
Сообщений: 1193
Статус: Отсутствует
| Можно в этой теме оставлю? Если не сюда, перенесите, пожалуйста. Не о военнопленных, но тоже хороший материал.
Перевод интервью с немецкой медсестрой, находившейся в той части западной Украины, где массовые убийства евреев произошли уже в самом начале оккупации.
звягель, 1941
Перевел интервью с немецкой сестрой милосердия, работавшей с 1941г. по 1943г. в украинском городке Новоград-Волынский.
B: Большинство немцев после войны отрицало, что они знали о холокосте. С 1941 по 1943 г.г. вы работали в немецком Красном Кресте в тылу Восточного фронта. Когда вы узнали о том, что евреев убивают?
О: Уже в поезде по дороге туда. Это был октябрь 41-го. Я и еще одна сестра должны были руководить санаторием для солдат в Звягеле (Новоград-Волынский), это городок в 200 километрах к западу от Киева. В Брест-Литовске к нам подсели два солдата, я не помню, были они эсэсовцами или обычными солдатами. И один из них вдруг рассказал, что должен был в Бресте расстрелять одну женщину. Она просила пощадить ее, так как у нее была сестра-инвалид, о которой больше некому заботиться. Он попросил привести сестру и расстрелял обеих. Мы ужаснулись, но вслух ничего не сказали.
B: Он бахвалился этим?
О: Не знаю.
B: Многотысячная еврейская община в Звягеле была уничтожена еще до вашего приезда. Когда вы об этом узнали?
О: Один пожилой офицер объяснил нам в день приезда, что евреев здесь больше нет, они все мертвы, а их дома стоят пустыми.
B: Он отвел вас в сторонку?
О: Нет, это было сказано вечером за столом. Чуть позже я написала об этом родителям. В письме стояло также, что я со слов соседок по ночам кричала: «Но так нельзя, так нельзя делать ни в коем случае, это против международного права».
B: Как выглядел город?
О: Дома евреев были разграблены, на полу в грязи валялись обрывки с еврейскими письменами. Нам рассказывали, что если поискать, то можно найти очень красивые семисвечники. Один из офицеров даже забрал такой семисвечник домой.
B: Вы видели массовые захоронения?
О: Командир саперной бригады предложил нам как-то прогуляться по старой крепости Звягеля. И на берегу реки он указал одно место и сказал, что там похоронены 450 еврейских мужчин, женщин и детей. Я промолчала.
B: Вы знаете, сколько всего человек было убито в Звягеле?
О: Нам в санатории помогали местные украинки, они рассказывали о десяти тысячах убитых. Жертв в любом случае было очень много, мы это поняли, когда через несколько недель после нашего прибытия в Звягеле открылся огромный одежный склад национал-социалистического благотворительного общества (NSV). Так как гардероб у наших украинских помощниц был небогат, один офицер спросил меня, не хотят ли они взять что-нибудь со склада, и тогда я пошла туда с ними. Кроме прочего там было очень много детских вещей. Некоторые из девушек не хотели ничего брать. Другие брали и благодарили: «Хайль Гитлер!». Я написала своей матери, а та немедленно сообщила своим сестрам в Гамбурге, что они ни в коем случае не должны брать одежду со складов NSV, так как это вещи убитых евреев.
B: Сами вы не были непосредственным свидетелем преступлений?
О: Нет. Хотя однажды это чуть не произошло. Для санатория я каждую неделю получала продукты и пиво в Ровно, в ста километрах от Звягеля. В Ровно было большое гетто. Однажды – в июле 1942-го – пивная, в которой работало много евреев, оказалось закрытой. Мы поехали к гетто – оно стояло пустым. Было очевидно, что его только что очистили. Мы увидели как люди в немецкой форме сгоняют в кучу женщин и детей, которые, видимо, где-то прятались. Полагаю, их потом расстреляли. Я разревелась и поехала назад в Звягель, жалея, что не могу прямо сейчас вернуться домой..
B: В Ровно людей убивали тысячами в несколько приемов. Известны ли вам подробности об этом?
О: В Ровно я часто заходила в армейский штаб за карточками. И солдаты так преспокойно рассказывали там о переселениях. Мне конечно, было интересно, что это за переселения...
B: ... и вы выяснили, что это эвфемизм, скрывающий убийства евреев.
О: Да, но я не помню точно, как и когда я об этом догадалась. В штабе же мне тогда объяснили так: «Вечером нас информируют, что в районе таком-то на следующий день будет проходит переселение, поэтому возможен шум. Но это не наше дело, мы не должны вмешиваться.» Сегодня известно, что расстрелы проводились айнзацгруппами и полицией.
B: Заходили ли они тоже к вам в санаторий?
О: Этого я не знаю. Они носили обычную форму и вели себя как простые солдаты.
B: 5 ноября 1941-го вы написали своим родителям: «Папа был прав, когда говорил, что от людей без моральных предрассудков исходит особый запах. Я могу сейчас отличать таких людей, от многих из них пахнет кровью. Весь наш мир превратился в огромную скотобойню.» Вам казалось, что вы можете распознать убийц?
О: Да, мне так казалось. Если человек распоряжается жизнью и смертью других людей, он двигается и ведет себя иначе, чем остальные. Показывает, что все в его руках.
B: Вы избегали таких людей?
О: Я могла выбирать, с кем общаться.
B: В ваших письмах снова и снова встречаются пассажи вроде «Но евреи, которым принадлежало большинство местных лавок, все мертвы» или «Евреев здесь в Звягеле больше нет». Об убийствах вы ничего не пишете. Вы боялись цензуры?
О: Конечно. Знаете, я была боязливой девушкой. Моей матери – я на нее не похожа – я тогда написала, что она бы здесь и дня не выдержала. Я уверена, что она бы сразу придумала, как выбраться оттуда. Ведь тот, кто там оставался, поддерживал тем самым систему. Но я не знала, какой предлог мне найти. А чтобы вернуться в Германию, нужно было разрешение.
B: Думаете, ваша семья понимала ваши намеки?
О: Разумеется.
B: Говорили ли вы об убийстве евреев с другими сестрами?
О: Нет.
B: Но каждый знал, что происходит.
О: Знали ли солдаты на фронте, мне сказать трудно. Но все, кто был в тылу, особенно те, кто задерживался в тылу подольше, знали.
B: Почему вы так уверены в этом?
О: Потому что в разговорах всегда подразумевалось, что каждый из нас знает. Я еще не рассказала, как меня однажды сопровождал фельдфебель, кажется, из Мюнстера, по имени Франк. И он говорил, что вызовется через пару недель участвовать в большой расстрельной акции, потому что хочет, чтоб его повысили в звании. Я сказала ему, чтоб он и не думал об этом, потом он не сможет спать.
B: И?
О: Он меня не послушал, а потом действительно жаловался, что ему не по себе. Я предупреждала, сказала я.
B: Почему он решил вам довериться?
О: Разговоры с солдатами часто переходили на личное. У мужчин, которые долго обходились без женского общества, была потребность выговориться. А украинки по-немецки не понимали. В другой раз я ехала на грузовике и водитель безо всяких предисловий стал рассказывать как в Казатине несколько сотен евреев два дня морили голодом, прежде чем расстреляли, потому что расстрельная команда была занята в другом месте.
B: Он беседовал с вами с глазу на глаз?
О: Да. Еще об одном немецком фермере, который имел в Звягеле влияние, господине Негеле из Гессена, часто рассказывали такую историю. Мимо его дома гнали колонну евреев. Его экономка, еврейка, якобы рассмеялась, увидев это. И тогда он выгнал ее из дома и заставил присоединиться к колонне. Что я окружена преступниками, я поняла очень быстро.
B: Вы писали своей матери: «Скоро и я справлюсь с тем, чтобы преодолеть внутренний протест и смогу воспринимать все гораздо легче. Даже самые приличные люди здесь уже дошли до этой стадии. Если не видишь всего этого, а по большому счету все уже позади... то можно постараться забыть. Пока, однако, я чуть с ума не схожу, когда вижу ребенка и знаю, что через 2-3 дня его не будет в живых.» Читается так, будто вы искали способ как-то примириться с окружавшими вас ужасами.
О: Об этом я не очень хорошо помню. Возможно, я написала это лишь, чтобы обмануть цензуру.
В: В ваших письмах попадаются и пассажи, судя по которым, вы и сами попали под влияние среды...
О: Нет. Мой отец был адвокатом, но в 1933 г. ему запретили работать по специальности. Я очень боялась цензоров. Антисемиткой я никогда не была, во время войны мы помогали евреям.
В: Рассказывали ли вы после войны о том, что творилось в Звягеле?
О: Я думала, что солдаты сами не буду молчать. Но я ошибалась. Еще в 1945 г. я предложила прокурору в Мюнстере, у которого я проходила практику двумя годами раньше и который к тому времени возглавил тамошнюю прокуратуру завести дело, для того чтобы начать сбор доказательств. Ведь тогда все факты были в руках: какие части и когда размещались в Звягеле. Но он сказал, пусть этим занимаются англичане. Он был слишком труслив, наверное. Через три-четыре года я пошла в еврейскую общину в Дортмунде, где тогда жила, но и там никто Звягелем не заинтересовался.
В: А позже?
О: В тогдашних органах юстиции с коллегами, которые тоже были на востоке, нельзя было разговаривать открыто. Везде по-прежнему сидели старые нацисты. Лишь за несколько лет до моего выхода на пенсию тема Звягеля снова всплыла. Я была судьей по вопросам соцобеспечения и получила в 1974 г. документы одного фольксдойче, который хотел записать себе в пенсионный стаж службу в немецкой полиции в Звягеле в 1941 г. Он входил тогда в так называемую украинскую «шуцманшафт» и, как я полагала, был причастен к тем самым «переселениям». Я написала ему, что знаю, что происходило в октябре 1941 г. в Звягеле и что он должен подать заявление на отвод моей кандидатуры по предвзятости. Он сделал это, а мой коллега засчитал ему службу в полиции в пенсионный стаж. К сожалению, закон был на его стороне.
В: Вы не подали на этого человека в суд?
О: Он был лишь маленьким винтиком. Но я послала запрос в Людвигсбург по поводу событий в Звягеле. И дала показания. Напрямую я могла свидетельствовать лишь против фельдфебеля Франка. А его найти не удалось.
https://labas.livejournal.com/828545.html
За неимением возможности жить вечно мы имеем возможность жить ярко
|
| |
| |
