| pashkov | Дата: Суббота, 06 Февраля 2016, 11.54.47 | Сообщение # 1 |
|
Группа: Поиск
Сообщений: 407
Статус: Отсутствует
| "Суровые испытания"
Кондрашов И.К.
http://vesyegonsk.net.ru/index.php?ThePage=7&id=169&pgn=1
Главы 7-13 по плену.
1. Иван Кондратьевич Кондратов. 1983 год
Кондрашов И.К.
Суровые испытания. Тверь: Славянский мир, 2005. — 32 с.
© И.К. Кондрашов, 2004
© «Славянский мир», 2005
(Кондратов или Кондрашов!?)
60-летию Великой Победы посвящается
Иван Кондратьевич Кондратов родился 1 июля 1923 года в д. Демидове Весьегонского уезда (ныне Сандовский район) Тверской губернии в большой крестьянской семье, в которой было 8 детей. После окончания Залужской семилетней школы он поступил в Весьегонское педагогическое училище, которое закончил перед самой войной уже в Красном Холме, поскольку это учебное заведение было переведено в 1941 году из Весьегонска в связи с затоплением города при создании Рыбинского водохранилища.
Предлагаемые читателям воспоминания повествуют о невероятных испытаниях и лишениях, выпавших на долю И.К. Кондрашова в годы Великой Отечественной войны, о его силе духа и преданности Родине.
В послевоенные годы он работал учителем, директором Туханской семилетней школы, заведующим районным отделом народного образования Сандовского, а затем Весьегонского района. Ему было присвоено звание заслуженного учителя РСФСР. Скончался Иван Кондратьевич Кондрашов 25 января 2004 года.
Отец оставил после себя многочисленные записи, касающиеся его жизни с 1920-х до начала 1990-х годов. Часть из них была опубликована в газете \"Весьегонская жизнь\" в 2004 году под названием \"Суровые испытания\" и получила положительную оценку у читателей газеты. На конкурсе СМИ по военно-патриотической тематике главный редактор газеты \"Весьегонская жизнь\" был отмечен за данную публикацию специальным призом Администрации Тверской области.
Александр Кондрашов
2.НАЧАЛО ВОЙНЫ
Экзамены за курс педучилища (в январе 1941 г. оно переехало из Ве-сьегонска в Красный Холм) мы сдавали с 20 мая по 19 июня 1941 года.
21 июня состоялся выпускной вечер, который прошёл весело, интересно и запомнился на всю жизнь. Ребята, которым исполнилось 18 лет, в том числе и я, призывались в Красную Армию и направления на работу не получили. Мы договорились вести переписку и встретиться через год. Однако нашим надеждам не суждено было сбыться. На нашу страну напала фашистская Германия.
Мы, конечно, ничего не знали и гуляли до восьми часов утра. Только в полдень на базарной площади, куда пришли купить съестного, из выступления В.М. Молотова по радио услышали о начале войны. Всех нас, юношей, вызвали в военкомат и объявили: никуда не отлучаться и ждать отправки в воинские части. И всё же нам удалось договориться в военкомате, чтобы нас вызвали телеграммой, стоимость которой была оплачена.
Ко мне приехала старшая сестра Нюра. Мы забрали все вещи, которые у меня были, — постельник, одеяло, подушки, книги, зимнюю одежду, — и выехали поездом до станции Топорово вместе с Васей Беляковым из деревни Медово. Трогательно простились со своими однокурсниками, со многими из которых больше уже никогда не встретились.
От Топорова до Ветреного, где жила наша семья, шли пешком — это километров 18—20. Дома мама и отец обрадовались моему приезду, были рады и братья — Петро и Лёша. Петро окончил семь классов, а Лёша — четыре. Брат Фёдор уже воевал с фашистами. В деревне молодых мужчин не осталось. Отца в армию не призвали. Ему было уже 60 лет, да к тому же он был инвалид, травленный газами и контуженный в Первую мировую войну.
Работать меня не заставляли, знали, что скоро в армию.
Сводки, которые печатали в районной газете о событиях на фронте, становились всё тревожнее. Я, как и все, думал, что наша армия за две недели разобьёт фашистов, да к тому же в Германии восстанут рабочие, и война закончится победой нашей страны. Но происходило не так, как пелось до войны в песнях и показывалось в кинофильмах.
Верили ли мы в победу? Да, безусловно! Верили ли нашему правительству? Да, нужно прямо сказать, перед войной народ стал жить намного лучше, чем в 30-е годы. В колхозе выдавались на трудодень хлеб и деньги, в магазинах были продукты, одежда, обувь. Появились часы, велосипеды и так далее.
Мы верили Сталину и без всяких сомнений готовы были за Советскую власть идти в бой с любым врагом.
В ожидании телеграммы из Красного Холма я жил дома, наслаждаясь летним теплом, солнцем, водой. С Лёшкой ловили рыбу, ходили за грибами, ягодами. Мне казалось, что воевать не придётся—вот-вот наша армия погонит немцев с родной земли. Но чуда не происходило...
Когда я купался в Радуге у моста по дороге на Демидове, подъехал на лошади верхом гонец из сельсовета и крикнул: \"Кто тут Кондратов Иван? Получите телеграмму!\" Я вылез из воды и дрожащими руками расписался в получении. Это было 10 июля 1941 года. В телеграмме говорилось: \"Вы обязаны быть в Краснохолмском военкомате 11 июля в 10 часов утра\". Было около 12 часов. Я поспешил домой, сказал отцу и матери. Мать заревела, отец сразу же пошёл просить лошадь для поездки в Красный Холм. Надо ведь проехать около ста километров и успеть ко времени. Сразу начали готовить мне мешок с вещами и продуктами.
Через два часа Марька стояла запряжённой у крыльца. Провожала меня вся деревня. Знали, что вряд ли вернусь домой с такой войны. Тяжёлые были проводы. Особенно плакала мать. Я со всеми простился, но не заплакал, крепился. Мать осталась лежать рыдающей на земле. Пет-ро и Лёшка провожали меня примерно километр. Отец повёз меня, как он называл, \"трактом\" через деревню Колюхино на Левково, затем на Лошицы, Постижино, Михалёво, Иван-Погост. Там мы в первый раз покормили лошадь. В Кесьме снова накормили, да и сами перекусили. Дорогой в ночи нас дважды останавливали патрули, проверяли документы. В 10 часов утра мы были в Красном Холме. Я сразу пошёл в военкомат. Меня отметили и приказали быть в городском саду в 12 часов. Я встретился с нашими ребятами: Васей Беляковым из Медова Сан-довского района, с Колькой Волгиным, Федей Кряковым из Ёгна и другими.
В 15 часов нас начали строить. Я простился с отцом по-мужски, без слёз. Он мне сказал: \"Ванька, будь верен присяге. Всякая власть от Бога, нарушать присягу солдату — самый большой грех...\"
Вот и кончилась моя юность. Началось самое трудное испытание — страшная война, со смертями, пленом, голодом, лишениями, потерей друзей, товарищей. Выжить в этой войне удалось немногим. Их солдат и офицеров 1923 года рождения уцелело лишь трое из ста...
3. АРМЕЙСКИЕ БУДНИ
Строем мы двигались километров двадцать. Затем многие стали отставать от впереди идущих, колонна растягивалась всё больше и больше, а через день её уже не было, добирались, кто как сумеет. 13 июля нам удалось проехать около 30 километров на автомашине, при этом я потерял свою кепку. Без головного убора идти было очень плохо: дни стояли солнечные, а волосы были коротко подстрижены. Пришлось приспособить для головного убора носовой платок, завязав в узлы его концы.
Не доходя до Калинина километров десять, нас остановили дежурившие на дороге красноармейцы и отвели на ночлег в землянки, в помещения так называемых Ворошиловских лагерей. Через четыре дня остальные призывники дошли до Калинина. 15 июля 1941 года мобилизованных погрузили в эшелоны, и 16-го мы прибыли в Москву, а через день — з Коломну,
В столице мы прожили последние деньги, которые оставались у нас после пешего перехода. В московских магазинах ещё все было: конфеты, булки, колбаса, папиросы, мороженое, ребята даже купили где-то вино. Так что в Коломну мы прибыли с пустыми карманами.
Здесь нас обмундировали в б/у (бывшее в употреблении) обмундирование. Началось обучение азам военной науки. Изучали устройство винтовки, затем материальную часть гаубицы, занимались строевой подготовкой, физическими упражнениями. Как оказалось, мы находивясь в 202-м гаубичном полку 152-мм орудий. Дисциплина была строгая, в увольнение в город за всё время пребывания в Коломне нас не отпускали ни разу. Поэтому город, в котором пробыли до середины августа, мы так и не узнали. Вскоре начались воздушные тревоги. Немецкие самолёты пытались бомбить Москву, Помню, как нашу батарею подняли по тревоге, довезли до железнодорожной станции, погрузили в вагоны, а утром мы уже были на какой-то другой станции, далеко от Коломны. По встречным эшелонам, которые шли на фронт, поняли, что везут в тыл.
До места назначения ехали долго. Только в конце августа нас выгрузили на станции города Молотова (теперь Пермь). В пешем порядке мы шли двое суток. Прибыли в воинскую часть 239-й запасной стрелковой дивизии и начали строить себе землянки. Это были так называемые Бершадские лагеря. Здесь началась тяжёлая служба. Обмундирование быстро износилось, ботинки прохудились. Питание было плохое, по тыловой норме давали 400 г хлеба. Занятия шли ежедневно: учили стрелять, ходить строем, мы изучали материальную часть винтовки, пулемёта Дегтярёва, устройство гранат, несли караульную службу, кроме этого, работали в подсобном хозяйстве части. Удавалось относительно наедаться, когда дежурили на кухне. Особенно бедствовали от недостатка курева. 5—6 человек курили одну папиросу.
Я попал в одну роту с ребятами из педучилища и Краснохолмского сельхозтехникума: Пушкиным, Ивановым, Ваниным, Череповым, Кис-ляковым, Кряковым, Лепестовым, Гуриным и другими. Из части регулярно, по мере подготовки, отправляли на фронт маршевые роты. Их хорошо обмундировывали и кормили по другой норме. Некоторые из нас подумывали: скорее бы попасть в такую роту и — на фронт. Мы уже встречали красноармейцев, которые прибыли к нам в часть из госпиталей, они много рассказывали о тяжёлых боях и потерях. В результате у всех появилось страстное желание поскорее попасть на фронт.
4. ПЕХОТНОЕ УЧИЛИЩЕ
Но вдруг в нашей жизни произошёл крутой поворот. Пришёл приказ: \"Красноармейцев, имеющих среднее образование, отправить на гарнизонную комиссию в Южно-Уральский военный округ\".
Было это в конце сентября 1941 года, когда шли ожесточённые бои на московском направлении. По результатам медицинской комиссии я был отправлен в пехотное училище (в артиллерийское училище не прошёл по зрению). Вместе с несколькими товарищами по педучилищу и земляками из сельхозтехникума я был направлен в Рижское военно-пехотное училище. Комиссию проходили в городе Кунгуре.
После оформления всех документов мы поехали в город Стерлита-мак Башкирской АССР, где находилось пехотное училище, прибывшее из Риги, отступавшее с боями от столицы Латвии до Кингиссеппа и состоящее из двух батальонов: русского и латышского. Правда, от последнего почти ничего не осталось: часть бежала на оккупированную немцами территорию, часть сдалась фашистам добровольно, а некоторые курсанты погибли в боях. Так рассказывали русские командиры-офицеры, прибывшие в эвакуацию вместе с училищем.
В начале октября мы приехали в Стерлитамак. Училище расположилось в двухэтажном кирпичном здании. Сразу же по прибытии нас разбили по ротам, взводам, отделениям. В тот же день повели в баню, где выдали новое обмундирование. Стали мы называться \"товарищи курсанты\". Довольствие было также по курсантской норме: 9 рублей в месяц, 200 граммов белого хлеба, 450 — чёрного, 25 граммов масла, вместо папирос выдавали махорку. В течение шести месяцев нас должны были ускоренно подготовить командирами пехотных взводов и выпустить из училища младшими лейтенантами или лейтенантами.
Я попал в первую роту, второй взвод, второе отделение. В отделении были ребята из педучилища и сельхозтехникума Красного Холма, фамилии которых я перечислил выше.
Занятия продолжались с 8 до 16 часов с перерывом на обед и проводились большей частью на улице, невзирая на морозы, ветер, снег, слякоть. Лишь политзанятия и изучение материальной части оружия шли в помещении. С 19.00 начиналась самоподготовка, ежедневно каждый имел 1,5 часа свободного времени. Особенно тяжело было в зимнее время. Морозы стояли до 40 градусов, но тактические занятия не откладывались. Мы спасались тем, что отогревались на гончарном заводе, находившемся в степи, примерно километрах в 5—6 от города.
Присягу принимали 7 ноября 1941 года. Накануне наш взвод был в карауле на кухне, у всех болели животы от излишне съеденной пищи. После принятия присяги был торжественный марш училища.
В декабре мне запомнилось событие, которое взбудоражило нас — сообщение о разгроме немцев под Москвой. У всех поднялось настроение.
Мы горели желанием ехать на фронт и бить фашистов. В училище наладилась переписка с домом. Сестра Нюра (она была бригадиром в колхозе) писала о событиях в деревне, о том, как одни женкл-:ны справлялись со всеми делами. Получил письмо и от брата Фёдора из госпиталя города Тюмени. В декабре он был ранен в грудь навылет под родным городом Калинином, чуть было не замёрз от большой потери крови.
В конце марта 1942 года состоялся выпуск из училища. Мне присвоили звание младшего лейтенаны и оставили в училище для подготовки командиров пулемётных взводов. Стажировку проходили в запасном полку. Вместе со всеми я окончил курс пулеметчиков. Нам выдали по автомату ППД с двумя запасными дисками по 71 патрону. Зачитали приказ, что мы направляемся в расположение Юго-Западного фронта.
Выбыли из Стерлитамака 20 мая. Мы — это несколько человек, из которых я запомнил лейтенанта Лебедева из Бежецка, младшего лейтенанта Пушкина из Красного Холма, младшего лейтенанта Масленникова из Смоленска.
Остальные выпускники военного училища — весьегонцы были отправлены на другие фронты. С фронтовых полей никто из них не вернулся. Светлая им память...
5. НА ФРОНТ
А мы, получив довольствие на два дня и продовольственный аттестат, который был у старшего группы, погрузились в вагон и отбыли на фронт. Денежным довольствием также были обеспечены в размере месячного оклада.
Я написал письмо домой и брату Фёдору о том, что выехал на фронт. Настроение моё было бодрое. Ехали, по военному времени, быстро. Запомнились города, станции — те, где долго стояли или произошло что-нибудь запоминающееся: Мичуринск, Моршанск. Первый — тем, что в привокзальном рынке мы купили две жареные курицы по 250 рублей каждая, что составляло почти половину нашего месячного оклада. В Моршанске на рынке был очень большой выбор махорки и сравнительно дешёвой — по десять рублей за стакан. В Воронеже мы стояли сутки. Были в ресторане, где нас накормили щами из крапивы с постным маслом без хлеба, хлеб должны брать свой или расплачиваться карточкой. Купили на рынке пять килограммов черники. Питались дорогой вполне сносно, получали на продпунктах по аттестату положенный паёк и доппаёк. В Купянске впервые наш эшелон подвергся бомбёжке немецкими самолетами — пикирующими бомбардировщиками \"Юнкерс-88\". Правда, никто из наших не пострадал. Помню, что мы от страха забрались под настил танцплощадки, надеясь спастись там от 100—150-килограммовых бомб.
Вскоре, через 5—6 часов езды отКупянска, выгрузились на небольшой станции, название которой я уже забыл. Нас встретил офицер из штаба 9-й армии. Сразу же мы отправились в штаб армии. В 106-ю дивизию получили назначение Лебедев, Пушкин, Масленников и я. К вечеру мы были в штабе дивизии. Нас принял её командир генерал-майор Гордов, впоследствии командующий 9-й армией. Из дивизии направили в 442-й стрелковый полк, где В. Лебедев был назначен помощником командира батальона по стрелковой части, а я и Масленников -— командирами взводов в пулеметную роту.
В роте после майского разгрома командиров взводов почти не осталось, часть погибла или была ранена, взводами командовали сержанты. Командиром роты был Сергей Иванович Пужалин, ему ещё звание не было присвоено, так как он был призван из запаса. Он воевал в гражданскую войну с белополяками в корпусе Гая. Корпус был отрезан, вынужден был перейти границу Германии (1920 г.) и там интернирован. Интернированных передали в советскую республику лишь в 1922 году. Мы так и обращались к своему командиру: \"Товарищ комроты\". Взвод мне передал старший сержант Вдовин, когда-то он был старшим лейтенантом. Его осудили за убийство своей жены за супружескую измену ещё до войны. В 1942 году направили на фронт с присвоением звания старшего сержанта.
Прибыли мы в свою часть, в 442-й стрелковый полк, 30 мая 1942 года. А с 1 июня я вступил в командование взводом, в котором было 30 человек. К нашему прибытию все подразделения роты пополнились. Основное пополнение было из среднеазиатских республик: таджики, узбеки, киргизы. Эти плохо обученные солдаты почти не знали русского языка. Лиц других национальностей во взводе было 5—6 человек.
Наша армия занимала оборону в районе Изюма близ реки Севере-кии Донец. После неудачного майского наступления наши войска освободили Харьков, но не рассчитали свои силы. Контрударом немцы заставили советские войска отступить, а часть войск 9-й, 6-й, 37-й армий окружили. В результате соединения Красной Армии понесли большие потери в людях и технике. При выходе из окружения часть наших войск попала в плен.
До 15 июня 1942 года полк находился во втором эшелоне дивизии. У нас были вырыты окопы полного профиля, соединённые ходами сообщения. Потерь за 15 дней мы понесли мало, главным образом от артиллерии и от бомбёжек авиации. Так, 12 июня во взводе было убито четыре человека и ранено три. Когда был убит один узбек во время обстрела позиции нашей роты, другие солдаты-узбеки бросились к нему с возгласами \"Ялдаш, ялдаш\". В это время разорвался рядом снаряд, и в результате еще было убито три человека и трое ранено.
13 июня во время бомбёжки погиб земляк, командир соседнего взвода Масленников. Мы лежали с ним в одном окопе, курили, вспоминали училище. Налетели \"Юнкерсы\", началась карусель: одни бомбили, другие улетали на заправку. Так продолжалось около часа. Бомбы ложились рядом с нашим окопом. Было страшно. Вальке Масленникову показалось, что наш окоп вот-вот накроют, и он решил перебежать в свой, метрах в пятидесяти. Когда он выскочил из окопа, начались взрывы бомб. После бомбёжки мы от него ничего не нашли.
Оборону перед нами держали румынские войска. Мы занимались тренировками в стрельбе, восстановлением разрушенных окопов после бомбёжек и артобстрелов. Я за это время написал письмо домой. Питание было хорошее, выдавали ежедневно 100 г водки и доппаёк. В командовании взводом мне помогал помкомвзвода старший сержант Вдовин. Он навёл строгую дисциплину во взводе, заставил всех тренироваться в стрельбе из пулемётов. Однако, как показали дальнейшие события, мы были плохо подготовлены к отражению наступления немцев. Солдаты в большинстве своём не были обстреляны, не выдержали атаки немецких автоматчиков, но об этом потом.
Наступление немцев началось для нас неожиданно. Вдруг за одну ночь во вражеских окопах оказались немцы, сменив румын. Это было 16 июня 1942 года. Перед наступлением фашистские войска начали утром артиллерийскую подготовку, которая длилась полтора часа. Затем на нашу оборону налетели пикирующие бомбардировщики \"Юнкерсы-88\". Наша артиллерия отвечала слабо, а своих самолётов вообще не было видно. Это был ад, в котором, я думал, не останется ни одного живого. Бомбёжка продолжалась больше часа. Примерно в девять часов немцы перешли в наступление, прорвав первую линию обороны. Часам к 11-ти они оказались перед нашими окопами. Перед взводом они появились из зарослей кукурузы, не убранной в прошлом году. Шли в полный рост, с закатанными рукавами. Стреляли из автоматов в нашу сторону не целясь, уперев автомат в живот. Шум создавали большой. Страх у наших солдат тоже создавали сильный. Командир роты Пужалин приказал открыть огонь по команде. Я запомнил, что перед окопом, где я был, вдруг появился громадный немец, с засученными рукавами, с автоматом на животе. Он был в сорока метрах от нас. Ещё несколько секунд —- и он будет в окопе. Я не слышал команды, нажал на спусковой крючок ППД и \"перерезал\" этого немца пополам. Начали стрельбу наши пулемётчики. Атака фашистов захлебнулась. Перед окопами валялось около 30 убитых немцев. Однако в других местах им удалось вклиниться в нашу оборону. Роте приказано было отойти на новые позиции, ближе к городу Изюму.
На новой позиции мы продержались три дня. Затем отступили ещё километров на десять. Отступление было уже беспорядочное. От взвода осталось человек 12, а от роты — едва 50. Мы вновь заняли оборону, копали ячейки малыми сапёрными лопатками и, конечно, не успели окопаться, как налетели самолеты. При этой бомбежке я чуть не погиб.
Потери были большими. Ночью мы закрепились на дальнем рубеже, выкопав окопы в полный профиль. Первый раз за последние два дня получили горячее питание, пополнили запас боеприпасов. У нас остался один \"Максим\", один \"Дягтерёв\", ПТР и мой ППД, ну и, конечно, винтовки.
6. ОКРУЖЕНИЕ
Ко мне пришёл лейтенант Лебедев, помощник командира батальона по строевой части, земляк из Бежецка. Он показал на небо и пояснил: \"Посмотри, везде ракеты висят, лишь в одном северо-восточном направлении есть узенькая полоска. Мы почти в кольце. Давай сматываться сегодня, завтра будет поздно\". Я подумал и отказался идти с ним, считая, что уж лучше погибнуть здесь, чем явиться из окружения без своего взвода и получить пулю в лоб от своих. Лебедев в ту же ночь исчез, и не только он.
Между прочим, Лебедева я встретил после войны в 1963 году в Кашине на совещании директоров и заведующих РОНО северо-восточной зоны сельского ОблОНО. Он работал в то Бремя директором одной из школ Бежецкого района. Как он сказал, войну закончил в 1943 году, получив тяжёлое ранение: оторвало левую руку и покалечило правую ногу под Сталинградом. Он рассказал также, что в ту ночь вышли к своим по ещё действующей переправе через Северский Донец. Наутро 22 июня переправа была захвачена немцами, и мы оказались в окружении.
Из всех знакомых по училищу остался Николай Пушкин из Красного Холма. Он был в соседнем батальоне, по существу —- роте нашего полка. Прошли ещё сутки. Немцы почему-то не беспокоили нас. Командование полка объявило, что мы действительно находимся в окружении. 23 июня вечером, вернее ночью, была предпринята попытка прорваться к своим. В прорыве участвовало пять наших танков, несколько пехотных частей. Атака захлебнулась у переправы через Северский Донец. Река эта неширокая, но глубокая и с сильным течением, унесла много человеческих жизней. Комиссар нашего полка погиб при атаке, командира полка также не видели больше.
Мы отошли в обширную балку, в которой было расположено большое село, оно тянулось километров на пять-шесть. Здесь нам объявили приказ, чтобы выходить из окружения, разбившись на небольшие группы по несколько человек (считай, спасайся, кто как может). Спасаться в той местности было трудно. Кругом незасеянные поля, лишь кое-где заросли сухой прошлогодней неубранной кукурузы в человеческий рост.
24 июня сколотились в группу из трёх человек: С.И. Пужалин и мы с Пушкиным. Во-первых, наскоро перекусили тем, что у нас было: две пачки пшённого концентрата, две банки консервов, несколько сухарей. Далее составили план: дождаться ночи, а затем двигаться к Северскому Донцу и переплыть его.
Мы с Колькой были очень наивными и самоуверенными. Да нам и было тогда по 18 лет. Лишь Сергей Иванович охлаждал наш пыл. Ночью несколько раз подходили к реке, но переправиться не смогли. Над рекой беспрерывно висели ракеты, а с того берега строчили пулеметы трассирующими пулями. С рассветом уходили в заросли кукурузы. Пищи не было. Нашли разбитую машину; около неё несколько бутылок подсолнечного масла, выпили несколько глотков, потом маялись животами. Мучила жажда. Колодцев в степи не было, к реке не подойти, в деревнях, сёлах, станицах — немцы. Дело было слишком скверное.
Подходил к концу ещё один день. Мы вышли из зарослей на поляну, на которой горели два наших танка Т-34 и один немецкий. Близко подползли к горящим машинам, думали, может, раненые танкисты есть. Пужалин предложил немедленно отползти назад, так как мог быть взрыв. Но этого не произошло, видимо, все снаряды у наших танкистов были израсходованы.
Поляна усеяна бумагами, стояли разбитые машины. Когда подползли к одной из них, то увидели несколько ящиков, искорёженных взрывом, а около них пачки наших денег в банковской упаковке: красные десятки, пятёрки, трояки - очень много денег. Но мы были безразличны к деньгам: их есть не будешь, а нам нужна была еда. Около машин лежали трупы наших солдат и офицеров.
Поползли дальше. Нашли ещё несколько разбитых автомашин и конных повозок и у одной из них обнаружили несколько пачек концентратов каши. Поделив поровну, мы тут же их съели. Как стемнело, пошли опять к Северскому Донцу. Напились, котелок был только один, у Пужа-лина. Потом долго лежали в кустах. Тут выяснилось, что Пушкин почти не умел плавать. Как он говорил, в жизни плавал один раз, да и то в пруду.
Пошли вверх по течению искать для него какое-либо подручное средство. Река была освещена ракетами, как и раньше. Не найдя нужного, мы ушли от реки в сторону, так как началась беспорядочная стрельба из автоматов. За ночь прошли по степи, по полям километров 8—10 от прежнего места, на днёвку остановились утром. Поле было засеяно рожью, она уже наливалась, была в рост человека. Километрах в трёх виднелась колокольня — какая-то станица или село.
Сообщение отредактировал Саня - Среда, 11 Марта 2020, 01.18.20 |
| |
| |
