• Страница 1 из 1
  • 1
Модератор форума: Геннадий, Назаров  
Авиации СГВ форум » ВОЕННОПЛЕННЫЕ - ШТАЛАГИ, ОФЛАГИ, КОНЦЛАГЕРЯ » Лагеря и лазареты на территории России » Лагерь Кириши, Ленинградской области (Военнопленные Мясного Бора)
Лагерь Кириши, Ленинградской области
ГеннадийДата: Воскресенье, 01 Октября 2017, 12.18.04 | Сообщение # 1
Группа: Модератор
Сообщений: 26517
Статус: Отсутствует
В. М. Золотухин

Записки полкового врача

442-й артиллерийский полк резерва Главного командования после ожесточенных боев под Рудней, получив пополнение, был брошен под Ленинград. Три месяца мы колесили вокруг Малой Вишеры в радиусе 20 км: Горнешно, ст. Гряды, Гладь, пос. Красное. Комполка — полковник Калмыков, комиссар — Зимин Павел Владимирович, начальник санчасти — военврач 3 ранга Виктор Алексеевич Коробко.
Полк меняет позиции, мы следуем за полком. Новый, 1942 год встретили в деревне Шевелево, но вскоре переместились в деревню Глушица. Началось наше наступление, деревня подверглась интенсивному артиллерийскому обстрелу. Хлынул поток раненых — гражданских и военных. Приобретенные мною до войны кое-какие хирургические навыки очень пригодились. Не забыть первую пациентку в Глушице — 35-летнюю женщину с проникающим ранением грудной клетки, в шоке. Оперировали ее с фельдшером Сашей Селивановым, кровь для переливания дала медсестра Люда Сергеева. Раненую удалось спасти. Солдат с размозжением позвоночника, старик с проникающим ранением живота скончались. Работали без перерыва 15 часов. Пациенты — военные и гражданские, взрослые и дети. Кто-то лишился руки, кто-то обеих ног… Война!
Весь январь и февраль продолжалось наступление. Поступали раненые. Мы набирались опыта и благодаря старым дружеским связям Виктора Алексеевича с начальником армейского склада мед. имущества не испытывали недостатка в перевязочных средствах и медикаментах. Медицинскую помощь оказывали всем, кто в ней нуждался, независимо от принадлежности к той или иной части.
В начале марта наступила оттепель. Быстро рухнули дороги, нарушилась доставка боеприпасов, фуража, продовольствия, медикаментов, затормозилась эвакуация раненых. Бойцы на руках носили снаряды, патроны, провизию, шагая десятки километров в ледяной воде. Люди изматывались до предела, забыв про сон и отдых.
Началось строительство узкоколейки, чтобы улучшить снабжение войск и эвакуацию раненых. Строили ее под непрерывным минометно-артиллерийским огнем и бомбежками. В середине марта немцы перерезали «коридор» у Мясного Бора. Снабжение войск осуществлялось по воздуху — самолетами У-2 и, конечно, было недостаточным.
Маневренность тяжелого артполка свелась к минимуму. В начале апреля гитлеровцы прорвали наши боевые порядки в полосе обороны 1238-го и 1265-го стрелковых Волков, и 442-й артполк оказался под угрозой уничтожения. Командование полка решило пройти Замошскими болотами в безопасный район.
Так начался наш фантастический рейс. Продовольственный запас — несколько жалких кляч, которых вели с собой для убоя в наиболее критический момент. Люди держались на коре, березовом соке и… энтузиазме. По лесной просеке еще могли, с помощью тягачей, проехать автомашины, но тяжелые орудия дорога не выдерживала. Их подцепляли тремя-четырьмя, а то и шестью тракторами и протаскивали вперед метр за метром. Колеса погружались в болотную хлябь, орудия садились на станины. Вдоль просеки срубили все деревья, чтобы с помощью рычагов извлечь орудия из болота. Все — от солдата до командира полка — включились в этот адский труд. Люди вязли в болотной жиже выше колен, были заляпаны грязью с головы до ног, но отрывались от работы лишь на какие-нибудь 10–15 минут, чтобы погреться у костра да выпить кипятку.
«Товарищ старшина, что такое „утопия“?» — спрашивает полковой комиссар Зимин — бывший заведующий кафедрой марксизма-ленинизма одного из ленинградских вузов.
«Видите, товарищ комиссар, — отвечает старшина. — Трактор утоп, одна труба торчит, это и есть утопия…»
Только через 15 суток мы выбрались наконец из этого проклятого болота, оставив в нем пять орудий, четыре трактора, несколько автомашин. Не обошлось и без человеческих жертв. Каждый из вышедших потерял половину своего веса. У нас не было сил, чтобы громко разговаривать, но от сознания, что все ужасное позади, глаза блестели радостью и надеждой.
К нам подошел комиссар Зимин: «Ну что, медицина, выстояли?»
«Выстояли, товарищ комиссар», — ответил Виктор Алексеевич.
«Выдели, товарищ Коробко, пару крепких ребят получить муку в армейском складе. Десять километров туда — десять обратно».
«Кого пошлем? Все на дистрофиков похожи, — советуется со мной Виктор Алексеевич. — Приказ в такой ситуации не годится. Спросите, кто пойдет добровольно…»
Коробко собрал всех: «Кто желает пойти за мукой?» Подняли руки все. И так плохо, и так нехорошо.
Решили послать самых выносливых и легких на ногу — Сашу Селиванова и Федю Никишина. Виктор Алексеевич распорядился ввести им по три ампулы глюкозы из неприкосновенного запаса.
Люда отвела меня в сторону и прошептала на ухо, что комиссар угостил ее и медсестру Катю Шондыш шестью сухарями. «По одному мы съели, — призналась Люда, — а четыре в кармане».
Сухари отдали ребятам: от них зависела наша жизнь. Прошло много лет, но перед глазами так и стоят эти девочки: голодные, с бледными, одутловатыми лицами, протягивающие дареные сухари…
Положение армии становилось все сложнее: «горлышко» у Мясного Бора то прорывалось нашими частями, то вновь захлопывалось противником. Санотдел 2-й ударной армии направил в конце мая директиву медицинским учреждениям передового района о временном прекращении эвакуации раненых… Начальникам ПМП вменялось в обязанность организовывать врачебную помощь пострадавшим на местах. Это была директива отчаяния: для оказания медицинской помощи у нас уже почти ничего не оставалось.
Было зачитано обращение Военного совета Волховского фронта, призывавшее бойцов и командиров проявлять железную выдержку и мужество. «Трусов — пристреливать, храбрых — славить! — говорилось в обращении. — Крушите немецко-фашистских захватчиков, не давайте им ни одного метра земли. Держитесь! Помощь к вам придет!»
Мы держались и надеялись. Заместитель командира полка по хозчасти майор Тихиня ежедневно лично контролировал, чтобы скудный паек доводился до каждого раненого. Повар Головченко со старшиной Ерусалимским готовили для медиков и раненых супы из трав. «Кушайте, это чистые витамины, в них самая сила», — рекламировали они «фирменные» изобретения.
Раненых не уменьшалось. Наш рабочий день не имел ни конца, ни начала. И больница наша была особой — без окон и дверей, без крыши и палат. Вместо коек — ельник и трава.
День 2 июня выдался теплый, солнечный. Воздух, в котором смешивались запахи трав и трупов, лес с теньканьем птиц и соловьиными трелями, и тут же — терзающиеся в муках раненые, — все это уживалось и стало уже обыденным. В 10 утра немцы прорвали нашу оборону в полосе 374-й сд в районе д. Ольховка. Штаб армии отдал приказ о направлении 100 артиллеристов нашего полка в образовавшуюся брешь. В батареях осталось по 1–2 человека на орудие, включая трактористов, и голоса наших пушек раздавались все реже.
12 дня. Все ближе грохот боя. «Воздух!» Из-за леса показались вражеские штурмовики и бомбардировщики. Штурмовики снижаются и открывают пулеметный огонь.
От бомбардировщиков отрываются черные пятна бомб. Раздаются тяжелые взрывы. Земля стонет, как живое существо. Желто-бурый дым заползает в операционную палатку.
— Доктора, милые, бегите, укройтесь где-нибудь, — уговаривает нас пациент, оперируемый под местной анестезией.
— А вы? — спрашиваю его.
— Я — таковский, убьет — туда и дорога, а без вас люди помирать будут…
Гулко ахнуло рядом с палаткой, куски раскаленного металла со змеиным шипением вонзились в землю рядом с операционным столом. Хватаем раненого, укладываем на носилки и с трудом выбираемся с ним из перекосившейся палатки. На улице ничего не видно от дыма и пыли, от воя самолетов и грохота взрывов мы не слышим собственных слов. Прячемся в канаве.
Наконец стервятники покинули небо. Выбираемся черные от грязи. Последствия бомбежки жуткие: на месте нашего «зеленого» лазарета — огромная воронка, земля в ней перемешана с кусками растерзанных человеческих тел. Вместе с ранеными погибли санитары Ткачев и Иванец.
А новая партия раненых уже ждала нашей помощи. В палатку внесли 8-летнюю девочку. Сняли жгут — кровотечения нет, но ножка держится на тоненьком пучке мышц. «Дяденька, ты мне ножку отрежешь, но она опять вырастет, правда?»
У Люды на глазах показались слезы.
— Наркоз!.. — процедил я сквозь зубы. Таков был этот день войны, 2 июня 1942 г…
22 июня наши части вновь пробили «коридор», и у нас появилась надежда. Виктора Алексеевича вызвали в штаб и приказали приступить к эвакуации легкораненых. «Как быть с тяжелоранеными?» — спросил Коробко. «Пока неизвестно: бензина нет, на машины не рассчитывайте», — ответил начальник штаба.
Больных и раненых, способных самостоятельно передвигаться, построили в колонну. Сопровождать ее было приказано Люде Сергеевой и Кате Шондыш. «Как сдадите раненых, явитесь в распоряжение санотдела фронта!» — сказал Коробко. Колонна из оборванных, заросших, истощенных людей тронулась.
— Доктор, раненый на столе…
Захожу в палатку, осматриваю раненого интенданта: проникающее ранение живота. Прооперировали.
А часов в шесть вечера прибежал к нам запыхавшийся старшина штабной артиллерии: «Немцы обратно закрыли дыру!»
Нахожу Виктора Алексеевича, сообщаю ему об этом страшном событии. «Считай, что мы в заколоченном гробу», — тихо проговорил он.
В стрелковых полках осталось по 50–70 голодных, до предела измотанных бойцов. Вечером фронт рухнул. Не стало ни переднего края, ни тыла, ни флангов. Бойцы и командиры разбрелись по лесу.
— Умирать, так с музыкой, — в отчаянии сказал Виктор Алексеевич. — Тащи нам, товарищ старшина, денатурат — сколько осталось…
Все уселись кружком. Повар разлил по черпаку щей из травы, посуду — у кого какая была — наполнили синей пахучей жидкостью. «Друзья, — сказал Виктор Алексеевич. — У нас нет шансов на жизнь, но есть единственный шанс — достойно умереть. Мы с вами выполнили свой долг, сделали все, что могли. Мужайтесь!»
Выпили. Ели молча.
— Ба! Девочки вернулись, — изумленно проговорил Старшина, показывая на мелькнувших за деревьями Люду и Катю.
— Выходит, опоздали, — предположил майор Тихиня. Девушки подошли и опустили на землю тяжело нагруженные санитарные сумки. В них оказались сухари. «Значит, вы сдали раненых, выпросили сухарей и через „коридор“ — назад?» — удивленно спросил Виктор Алексеевич.
«Да», — ответили девушки. «А вы знаете, что немцы снова захлопнули „коридор“?» Люда и Катя этого не знали. Вернулись же потому, что считали для себя невозможным оставить товарищей в беде…
Утром, часов в шесть, меня разбудили: политрука батареи Минакова ранило в руку. Санинструктор Никишин поставил кипятить на примус инструменты. Люда, склонившись над тазом, уже мыла руки. Неожиданно раздались автоматные очереди. Мы выбежали из палатки и увидели немцев. Они выбегали из-за деревьев по два, по три и на ходу строчили из автоматов. Мы кинулись в глубь леса. Пробежав с километр, остановились перевести дух. Скинули белые халаты. «Оружие там осталось», — с горечью проговорил Никишин.
По лесу бродили такие же скитальцы, как мы. Кто сидел, кто стоял, прислонившись к дереву, кто лежал в прострации — живые вперемешку с мертвыми…
Наступила ночь. Мозглая болотная сырость пробирала до костей. «Сейчас бы шинель… — проговорила Люда. — Авось, и сухари целы…»
Лес мы знали, как свои пять пальцев — полгода колесили по этим местам, — и решили вернуться к своим палаткам. Метрах в двухстах от палаток остановились. Прислушались — тишина. Палатки стояли как ни в чем не бывало. Имущество — на своих местах. Никишин находит под своим матрацем автомат с полным диском патронов, отыскиваем шинели, пистолеты. Люда тащит из кустов три сумки с сухарями. Кажется, что это сон!
Обошли территорию. Тела наших раненых — скончавшихся и добитых немцами…
Нашли уцелевшую кастрюлю с кипяченой водой, размочили сухари, поели и решили вздремнуть. Не успели коснуться матрацев, служивших нам последний раз, как намертво вырубились.
В седьмом часу меня разбудил Никишин.
— Товарищ военврач, немцы где-то близко — на губной гармошке пиликают…
Забираем вещи и отправляемся по старому маршруту — в юго-восточном направлении. Плацдарм сузился до пятачка, чувствуем, что куда бы ни пошли, — с фашистами не разминуться. Решаем идти в направлении Чудова: там положение в какой-то мере стабилизировалось и проскочить будет легче, как нам кажется.
— Стой, кто идет? — недалеко от опушки нас останавливает окрик часового.
Представились, как положено.
— Из какой части? — спрашивает подошедший старший лейтенант.
— 442-й артполк РГК.
— Каким оружием располагаете?
— Автомат с полным диском, два пистолета.
— Отлично, пройдемте на опушку.
На опушке леса, густо поросшей кустарником, полно военных. Мы подсели к молоденькому лейтенанту с забинтованной головой, лежавшему на краю воронки.
— Что за публика? — спрашиваем его.
— Из разных частей… Немец теснит со всех сторон, мы, как овцы, сбиваемся в кучу.
— А кто тут за главного?
— Член Военного совета 2-й ударной Зуев, — ответил лейтенант и показал на дивизионного комиссара, выделявшегося из группы старших командиров высоким ростом.
Прошел час, пока скомплектовали штурмовые группы, назначили командиров. Нас причислили к шестой по счету группе под командованием капитана Тубольцева — бывшего комбата 1267-го стрелкового полка.
Построились. Иван Васильевич Зуев обратился с краткой речью.
— Товарищи! — сказал он. — Не будем умалять всей серьезности нашего положения. 2-ю ударную армию, некоторые части 59-й и 52-й армий постигла суровая участь. Враг, использовав свои стратегические преимущества, отрезал всю группу войск от фронтовых баз, зажав нас в котле. Сейчас не время заниматься анализом причин создавшегося положения. Виновники отыщутся и будут беспощадно наказаны. Сейчас речь о другом: нам с вами предстоит вступить с фашистами в последний, решительный бой. Задача состоит в том, чтобы неожиданным ударом пробить брешь в обороне противника и вырваться к своим. Не хочу скрывать от вас, что драться придется не на жизнь, а на смерть. У немцев — минометы, огнеметы, все виды стрелкового оружия с неограниченным количеством боеприпасов. У нас с вами — 70 автоматов с минимальным количеством патронов, десяток гранат. Скажу честно, как коммунист, что шансы на успех у нас с вами невелики. Но лучше смерть в бою, чем позорный плен. А сейчас полковник Дмитриев доведет до вас план намеченной операции.
— Друзья мои боевые! — проговорил полковник с выгоревшими хохлатыми бровями. — Мы прошли с вами сотни километров по дорогам войны, пропахшим смертями, и нигде не дрогнули. Пробивали стены головами… И здесь пройдем!
Затем он объяснил порядок развертывания групп на рубеже противника, план операции: «Экономьте каждый патрон, удастся сблизиться с врагом — навязывайте ему рукопашную, — добавил полковник и скомандовал: — Отряд… На бой с фашистами, за Родину, за Сталина, шагом марш!»
День был знойный, идти было так мучительно, что через километр пути все выдохлись. Кто нес шинели — побросали. Перед глазами качались бескровные худые лица, хилые тела с проступавшими через гимнастерку костями. Некоторые сходили с дистанции и больше не возвращались…
По всей вероятности, немцы засекли наше местонахождение еще на опушке: уже на дальних подступах к их обороне по нас открыли сплошной огонь. «Дум, дум, дум!» — жутко хлопали разрывные пули. Мы попадали в траву.
— Обходить противника слева! — прозвучала команда. Но оттуда остервенело заклокотали пулеметы.
Вокруг меня роем взвизгивают и брызжут вспоротой землей пули. Отползаю метров на пять в заросли осинника, чтобы выскочить из зоны прицельного огня. Начался минометный обстрел. Над головой с ужасным воем проносятся мины. Укрываюсь в первой попавшейся свежей воронке. Дыхание спирает прогорклый запах взрывчатки. Выскакиваю из воронки и бегу во весь рост, хватая всеми легкими чистый воздух. Споткнулся, упал в заросли папоротника. Только сейчас мелькнула мысль: «Где Никишин, где Люда?»
Кричу: «Лю…да… Фе…дя…яа!..» Звуки возвращаются ко мне эхом. Стрельба прекратилась. В наступившей тишине послышался не то стон, не то храп. Продираюсь сквозь густую стену малинника, выхожу на полянку: политрук Минаков с бледным, мокрым от пота лицом. Правая рука в повязке, заскорузлой от крови — старое ранение. Осматриваю ноги — правое голенище полно крови. Достаю бинт, скручиваю, чтобы использовать вместо жгута.
— Посторонись, доктор, — говорит Минаков. С трудом опираясь на здоровую руку, он медленно подносит к виску пистолет. Раздается выстрел. У Минакова, лишенного возможности передвигаться, выбора не оставалось…
Ухожу с поляны, иду на северо-восток. Во рту солоно, гимнастерка промокла от пота и прилипла к телу, до смерти хочу пить. Знаю: недалеко должны быть болота — мы ведь проходили их, когда шли на прорыв. Спустился в низину и между деревьями увидел озерцо. Спускаюсь к нему, ложусь на живот и припадаю к воде. Пью, пью и все не могу утолить жажду.
Во второй половине дня я случайно набрел на гражданских людей. Их было несколько семей, бежавших от, немцев и по злой воле рока оказавшихся вместе с нами. Возле сухих кустов репейника лежала на спине молодая женщина с простреленной головой. Годовалый ребенок, ухватившись за ее сосок, теребил пустую грудь. Рядом сидела беззубая старуха, держась за тележку, на которой ее, вероятно, и привезли в лес…
До вечера я бродил по лесу, пока не набрел на костер. Его окружали молчаливые изможденные люди, обсушиваясь и кипятя в котелках воду. Лес дремал: никто не думал, что немцы станут обстреливать окружающую территорию, сжатую до последнего предела. Но фашисты, видно, рассудили иначе: уничтожить как можно больше людей, ведь в отношении военнопленных все же существовали как-никак международные правила…
Неожиданно начался минометный обстрел. К минометам присоединилась артиллерия всех калибров. Землю взрывало, точно гигантским лемехом, вместе с деревьями. Лес окутало удушливым, смрадным дымом. Оглушающий вой снарядов смешивался с диким криком раненых. Немолодой солдат, опустившись на колени, молился. Техник-лейтенант неподвижно стоял у сосны, на которую падал багровый отсвет костра, и кричал: «Куда вы бежите? Это наступают наши, они нас освободят!»
С каждой минутой плотность огня увеличивалась. Стоял такой гром, что разрывало уши. Налет длился более получаса. Я лежал в болоте, втиснув голову меж двух кочек под градом бушевавших осколков. Трудно вообразить, что кто-то может остаться невредимым под таким обстрелом. Но, видно, существует какой-то таинственный закон, управляющий жизнью и смертью. Кончился налет, и люди поползли к костру. Все снова окружили костер — молчаливые, с желто-бледными лицами, отощавшие до сходства со скелетами. Рядом раскочегарили еще два огромных костра. Поворачиваю голову к соседнему костру: майор Тихиня и капитан Арестов.
— Иван Егорович… товарищ майор, товарищ капитан… — бросаюсь к ним.
— Доктор, — опешили они, — вот неожиданная встреча!
Отвожу их в сторону и протягиваю сухари.
— Ты, доктор, кудесник! Откуда это у тебя?
Коротко рассказываю о сухарях, о неудачной попытке к прорваться к своим под руководством комиссара Зуева. Они рассказали о своих скитаниях в проклятой мышеловке.
— Давайте разведем свой персональный костер, — предложил капитан Арестов. Быстро набрали сухостоя, наломали сосновых веток, притащили головешку от соседей, и костер запылал. У капитана оказался трофейный котелок. Вскипятили воду, напились вприкуску с сухарями — на душе повеселело.
— Ну, до чего курить хочется, — проговорил Тихиня. — Будь отцом родным, одолжи один сухарь, может, выменяю у кого на чуток махры, — обратился он ко мне.
— Иван Егорович, вы сами должны понять, что каждый сухарь в нашем положении — это вопрос жизни и смерти, — я достал сухари и разложил их на три кучки. — Вот ваша доля, делайте с ней, что хотите…
Спустя пять минут сияющий, умиротворенный Тихиня вернулся с козьей ножкой в зубах. Легли под березами.
Через пару часов Тихиня разбудил:
— Вставайте, орлы, пока фрицы кофе пьют, надо двигаться.
Снова было утро — теплое, солнечное.
— Сегодня — двадцать шестое? — спрашиваю.
— Сегодня — двадцать седьмое июня, мой день рождения, — печально ответил капитан Арестов, — наверное, он будет и днем смерти…
Прикинув по карте, мы решили взять курс на Чудово. Двинулись. Прошли километра два — за деревьями мелькают фигуры в рогатых касках. Немцы… Бежим вправо, лес редкий, все далеко просматривается. Автоматная очередь с визгом рванула рядом землю. Показывается цепочка гитлеровцев с автоматами. Мои товарищи прячутся в заросли. Я бегу назад.
Болото, которое вчера чуть не стало последним моим пристанищем, теперь грезилось как спасение. Тороплюсь по колено в воде — быстрее, быстрее… Прыгаю с кочки на кочку, цепляюсь за корни деревьев, ноги тяжелеют, идти все труднее. Наконец достигаю сухого островка, окруженного плотной стенкой тростника. Издалека доносится пулеметная и автоматная стрельба. Сел, отдышался. Согрелся под лучами полуденного солнца и не заметил, как уснул. Очнулся от какого-то страшного сна. На часах — двенадцать. Проспал сорок минут, а показалось — целую жизнь. Вытряхнул содержимое сумки: сухари, бритва, обмылок, маленькое зеркальце. Смотрюсь: виски будто пеплом припорошило, лицо задубело, в длинной щетине. Приближалась ночь. В одной гимнастерке, думаю, на болоте не выдержать. Выломал себе посох и двинулся в обратный путь. Иду, проверяю тропку палкой, чтоб не ухнуть в трясину. Выбрался благополучно. Кругом ни души. Вылил воду из сапог, отжал галифе. Обсушиться бы… Сизый туман плывет меж деревьями — июньская ночь коротка. Послышался треск сучьев — кто-то идет. Настораживаюсь, пистолет — на боевом взводе. Сквозь деревья различаю человеческие тени.
— Кто вы?
Молчание.
— Кто идет? Стрелять буду!
— Русские, — послышался глухой голос.
Подхожу ближе — наши, двое, еле на ногах держатся.
Один назвался Василием, другой — Андреем.
— Держите, ребята, по сухарю — подкрепитесь.
Посмотрели на меня, как на волшебника.
— Оружие есть?
— Не-а…
— Тогда за мной, будем выходить к Тигоде, там посмотрим.
Пошли. Тянутся они за мной, будто тени загробные. Километра через два Василий упал. Глаза помутнели, изо рта пена, ноги и руки судорожно скорчились. Помер.
— Ну, Андрей, что делать будем?
— Не могу идти, товарищ военврач, голова кружится, — жалуется мой попутчик, а сам зубами стучит от холода.
Прошли мы с ним еще с километр черепашьим шагом. Андрей дальше идти отказывается: вытянулся на земле и глаза закрыл. Наклонился к нему — пульс слабенький, но бьется. Оглядываюсь — метрах в ста блиндаж. Подошел — двойной накат, внутри мхом выстлано. Помог Андрею добраться до блиндажа. Легли. Медленно погружаюсь в дрему, ощущение невесомости — и проваливаюсь куда-то… Сны, как кинокадры, мелькают в кутерьме — и везде немцы с нацеленными на меня пулеметами, давят: на пусковой крючок и дико смеются. Потом чудится, что какой-то монах в черной рясе ставит мне на грудь камень.
— Зачем ты мне, живому, надгробье ставишь? — вроде бы спрашиваю его и открываю глаза. Передо мной стоит дюжий немец и упирается мне в грудь автоматом: «Рус! Рус!»
* * *Сборно-пересыльный лагерь в Сенной Керести представлял собой участок открытой территории около восьми гектаров, обнесенный двумя рядами колючей проволоки. К моменту подхода нашей колонны там находилось более семи тысяч изможденных, больных и раненых советских воинов. Открытые отхожие места кишели мириадами мух и червей. Вши астрономическими легионами расселялись на людях. По утрам пленные очищали их всеми доступными способами, но вши ползли с земли обратно на людей.
Во временных лагерях по приказу вермахта полагалось одноразовое питание: ломтик хлеба, качество которого определялось самим названием «эрзац-брот» (заменитель хлеба), и черпак баланды из грубых комбикормовых отходов. На вид это была темновато-желтая бурда с опилками. Порой она не переваривалась в желудке и вела к непроходимости кишечника. Специально розданная похоронная команда из пленных работала весь световой день на престол Господний.
— Боже мой, Виктор Алексеевич! — Я сталкиваюсь лицом к лицу с бывшим начальником санчасти. — Вы тоже здесь…
— Как видите… Со мной Ерусалимский и Григорьев.
Коробко свел меня с моими дорогими сослуживцами: живые мощи, в глазах — смертная тоска. Роман Иванович показывает зажатый в ладони порошок.
— Что это?
— Мышьяк, припас еще в окружении…
— Лишней порции не найдется?
— Вы еще в силе, выстоите. — Григорьев уклонился от прямого ответа.
Ночь скоротали вместе. Утром моих товарищей погнали этапом в Эстонию. Возле уборной на щитке вывесили объявление: «Кто знает о нахождении в лагере политруков и коммунистов и сообщит в комендатуру, тот получит сигареты и водку». Откровенный цинизм…
Пофамильным учетом пленных немцы себя не утруждали. Отбор на этапы проводился унизительно. К прибывшему в лагерь контрагенту — покупателю рабочей силы — подводили партию раздетых донага пленных. Контрагент в перчатках щупал бицепсы, тыкал в зад тростью, определяя таким образом пригодность к работе. Так был отобран и я — в команду, отправляемую в д. Дмитровка Чудовского района на строительство дороги.
Расселили нас в бывших колхозных свинарниках. Под комендатуру и охрану пленные срубили два дома. Комендантом был унтер офицер Бах — плотный и приземистый «эмбрион» с непропорционально большой головой и короткими ногами. Холодно-враждебно смотрел он исподлобья и жестоко избивал за малейшую провинность. «Русски нихт работа», — любил повторять комендант.
Работали в лесу, на трех дорожных участках, по 70 человек в команде. Строили дороги, связывающие фронтовой район стылом. На фунтовую дорогу укладывались толстые бревна, которые на стыках крепились металлическими скобами. Сверху настилали поперечные бревна потоньше; те, в свою очередь, крепились продольными. Рабочая сила — бесплатная, лес — тоже даровой.
Однажды напарник по лесоповалу Алексей Карпов сказал: «Бежать надо. С одним дружком я договорился. Хочешь — присоединяйся».
— В лесу убежать от охраны не проблема. Куда потом?
— Я из Чудова, в этих краях знаю каждый куст…
Вечером Алексей познакомил меня с Николаем Каменским — артистом Московской филармонии, который до плена был замполитом армейского госпиталя 2-й ударной. Мы все обсудили и наметили побег на 25 июля.
Замысел удался. При падении подпиленной сосны мы нырнули в густой ельник и… были таковы. Два часа шли без передышки в направлении Синявинских болот. День выдался знойный, духота, слепни одолевают.
— Передохнем малость, — предложил Каменский, лизнув потную ладонь.
— Километра через четыре — болота, воды — хоть залейся, — сказал Карпов.
Приземлились под кроной огромной ели, лежим блаженно. Вдруг… лай овчарки и голоса: «Комм… абкерен… Вилли — нахлинкс».
В считаные минуты нас окружили два десятка немцев с собаками. Собаки рвутся с поводков, отпусти их — мы бы за одну минуту превратились в бесформенную массу.
— Мус! Форвертс! — скомандовал нам рыжий верзила.
Вели лесом. Часа через полтора доставили в воинскую часть на окраине леса.
— Вер зиндзи? — спросил нас через переводчика немолодой гауптман с плоским лицом.
— Мы русские военнопленные, бежали из лагеря, — за всех ответил Каменский.
— Где находится ваш лагерь?
— В д. Дмитровка.
— Кто комендант лагеря?
— Унтер-офицер Бах, — отвечал Каменский.
Нас водворили в пустой блиндаж, у входа поставили часового.
— Пить, тринкен битте, — попросил его Каменский.
— Мус вартен (надо подождать), — строго ответил часовой. Под вечер, к нашему немалому удивлению, молодой солдат принес ужин. Каменский снова попросил воды.
«Их ферштее», — доброжелательно отозвался юноша и через минуту притащил целое ведро воды. Мы припадаем по очереди к ведру, жадно пьем. Испытав много унижений от фашистов, мы почувствовали, что этого юношу еще не коснулась нацистская зараза.
Он доверительно рассказал нам, что зовут его Феликсом, он из Ганновера, где учился в консерватории. В десять вечера Феликс заступил на пост часового у нашего блиндажа. Он угостил нас сигаретами. Выкурив сигарету, Каменский вполголоса запел: «Сижу за решеткой в темнице сырой». Голос у него был чистый и мягкий, песня так и брала за душу.
— Нох… пожалует, карош, зинген зи битте, — попросил еще спеть Феликс. Каменский спел романс на слова Гейне. Феликс был окончательно потрясен.
Незадолго до своей смены он рассказал нам на смешанном наречии, помогая себе жестами, что мы задержаны совершенно случайно, — искали трех парашютистов, сброшенных в тот самый квадрат леса, где мы решили отдохнуть. Гауптман уже послал мотоциклиста в наш лагерь, где наши показания подтвердились.
— Что нас ожидает? — спросили мы Феликса.
— Я думаю, карцер, — ответил он и добавил: — Криг ист плохо…
Уснуть мы не смогли. Перед глазами стоял лагерный карцер — маленькая землянка, полная крыс и пропахшая человеческими экскрементами.
На следующее утро под конвоем нас отправили в лагерь. Комендант налетел зверем, бил, пока не обломал трость. После экзекуции поместили в карцер — морг, откуда вынесли трупы умерших ночью. Провели мы там пять дней и пять ночей. Вышли полуживыми, с заметными психическими нарушениями. Спасла нам жизнь смена администрации лагеря, которая происходила каждые полтора месяца: отдохнувшее в тылу подразделение отправилось на передовую.
Новым комендантом оказался фельдфебель средних лет, не поощрявший рукоприкладства. Свирепствовали, по выработавшейся привычке, полицаи из пленных. Больше всех зверствовал старший полицай Чиж — бывший лейтенант-связист. «Эх, плюнуть бы тебе в рожу, поганый выродок!» — думал я, когда он бил пленных…
Однажды Чиж не явился на утреннюю разнарядку. «Где Василий?» — спросил переводчик его помощников. «Спит». Переводчик послал конвоира в зону, чтобы тот немедленно привел Чижа. «Ист капут», — доложил, вернувшись, конвоир. Ясно было как божий день: полицая придушили. Тело поместили в морг-карцер. Когда на другой день прибыли два эсэсовца, то увидели только «крысиный огрызок». Нас выстроили и пригрозили, что в случае повторения подобных действий будут расстреливать каждого десятого.
Наступила осень с частыми холодными дождями. Резко увеличилась заболеваемость. Меня перевели работать в ревир (госпиталь).
В последний день октября объявили построение с вещами. Повели мокрой проселочной дорогой. Ноги застревали в грязи, обувь не выдерживала, рвалась, люди клепали босиком. Проходили мимо убогих, обветшалых за войну деревень. Женщины и дети выбегали на улицу, вглядывались в лица. Улучив удобный момент, кидали нам вареную картошку и свеклу. Появился дорожный указатель — «Кириши».
Концлагерь в Киришах существовал с момента ликвидации Волховского котла. К нашему приходу в нем осталось 200 человек. Вместе с нами стало 350. Старожилы занимали две большие землянки. Для нас заранее была построена еще одна, с четырьмя печками-буржуйками, сделанными из металлических бочек. Возле каждой была припасена вязанка дров. Мы быстро раскочегарили буржуйки, обсушились и согрелись. На ужин получили по ломтику хлеба и черпаку баланды. После такого трудного перехода проглотили бы, кажется, и слона, но пришлось довольствоваться мизером.
Переспали первую ночь на нарах из осиновых кругляшей без подстилки. Утром — бока болят, будто кто по ним молотил. После завтрака вышли на разнарядку. Я приготовился идти на общие работы: новое место, новые порядки.
Неожиданно перед строем появился наш дмитровский переводчик Якоп. Он назвал мою фамилию и велел выйти вперед. «Это будет ваш доктор». Комендант разрешил выбрать и помощника — санитара, так как народу теперь стало больше.
Работать санитаром я предложил Каменскому, тот охотно согласился. В землянке выгородили уголок под медпункт, и снова потекли дни за днями, похожие друг на друга.
Комендант и переводчик обращались с пленными довольно сносно. Не унимался один из полицаев — Василий Петров. После возвращения пленных с работы он чувствовал себя полным хозяином. Не расставался с плетью и бил, не спрашивая фамилии. Дмитровские напомнили Петрову о судьбе Чижа, но выводов он, видно, не сделал.
30 декабря я освободил от работы пленного узбека из-за расстройства кишечника. Петров в тот день остался в зоне. Проходя мимо нар, где лежал больной, он почувствовал дурной запах и, ни слова не говоря, хлестнул узбека плетью. Когда я пришел с таблетками, узбек плакал.
— Что случилось?
— Обидел нехорош человек…
Я выскочил из землянки и увидел Петрова, направлявшегося в сторону кухни.
— Ты за что ударил больного? — спрашиваю.
— Не будет гадить, где не положено.
-Изверг ты, это же больной, беспомощный человек!
— А ты бы взял и снес его в сортир, — ехидничает полицай.
— Слизняк, немецкий холуй! — двигаюсь на него с кулаками. Петров замахнулся плеткой, но в его выпученных глазах я заметил страх.
«Мало того, что ты подлец, ты, оказывается, еще и трус!» — подумал я и ударил его в челюсть. Полицай упал. Стою, считаю до 10 — как на ринге. На счет «5» Петров трусливо бежит.
Весь день я ждал, что меня вызовут в комендатуру, но по каким-то соображениям немцы не сочли нужным разбираться с нами. На утренней разнарядке Петров появился с рассеченной губой и кровоподтеком. Я доложил переводчику о количестве освобожденных от работы и выписанных к труду.
— Давай, давай, — принимает Якоп мой рапорт.
Об инциденте — ни слова. Я ушел к больным. На обходе оказалось, что двое из них — в том числе и вчерашний узбек — умерли. Об этом узнал комендант, и Петрова от нас куда-то убрали.

Весной 1943 г. в лагере появились первые случаи брюшного тифа, через месяц — эпидемия. На хвосте эпидемии вспыхнула дизентерия. Инфекции поразили 70 % пленных, Я тоже заразился тифом. Более двух недель температура не снижалась ниже 40 градусов. Когда просветлело сознание, я узнал, что умер Николай Каменский.
В одно солнечное майское утро я вышел из темной, пропахшей пылью и людским потом землянки и не смог смотреть на свет. Но прошло время, я окреп и дожил до того дня, когда нас освободила Красная Армия. До Победы оставался еще год…
Как говорилось в приказе Ставки, изданном в то время, все командиры Красной Армии, побывавшие в плену, обязаны искупить свою вину перед Родиной мужеством и отвагой. 1-й этап — проверочный лагерь НКВД. Если порочащих фактов за бывшими командирами не устанавливалось, их зачисляли рядовыми в штрафные батальоны.
24-й отдельный штурмовой батальон, в который меня зачислили, был сформирован в Щербинке под Москвой из тысячи офицеров всех степеней — от младшего лейтенанта до подполковника. Личный состав батальона проявил исключительное мужество в трех тяжелейших штурмах и прошел боевой путь от Кракова до Кюстрина. Правда, никто из нас не думал, что мы искупаем вину — «жила бы страна родная»…
В. М. Золотухин,
бывш. младший врач 442-го ап РГК
http://www.telenir.net/istorij....p40.php


С уважением,
Геннадий
Буду благодарен за информацию о побегах советских военнопленных
Suche alles über Fluchtversuche von russischen Kriegsgefangenen.
 
СаняДата: Пятница, 06 Апреля 2018, 21.53.12 | Сообщение # 2
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
Цитата Геннадий_ ()
Весной 1943 г. в лагере появились первые случаи брюшного тифа, через месяц — эпидемия. На хвосте эпидемии вспыхнула дизентерия. Инфекции поразили 70 % пленных, Я тоже заразился тифом. Более двух недель температура не снижалась ниже 40 градусов. Когда просветлело сознание, я узнал, что умер Николай Каменский.

Странным образом, но немцы данных о погибших не оставили.


Qui quaerit, reperit
 
НазаровДата: Суббота, 07 Апреля 2018, 08.46.33 | Сообщение # 3
Группа: Администратор
Сообщений: 40820
Статус: Отсутствует
Цитата Геннадий_ ()

В. М. Золотухин,бывш. младший врач 442-го ап РГК

Фамилия Золотухин
Имя Виктор
Отчество Михайлович
Дата рождения/Возраст __.__.1917
Место рождения Курская обл., Поныровский р-н, с. Бобровка
Дата и место призыва
Последнее место службы 442 ап РГК
Воинское звание военврач 3 ранга
Причина выбытия попал в плен (освобожден)
Дата выбытия 28.06.1942
Название источника донесения РГВА
Номер фонда источника информации 11
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=79355242

Фамилия Золотухин
Имя Виктор
Отчество Михайлович
Дата рождения/Возраст __.__.1918
Дата и место призыва __.__.1940
Последнее место службы 2 Уд. А 442 ап РГК
Воинское звание военврач 3 ранга
Причина выбытия пропал без вести
Дата выбытия 27.07.1942
Место выбытия Ленинградская обл.
Название источника донесения ЦАМО
Номер фонда источника информации 58
Номер описи источника информации 818883
Номер дела источника информации 1310
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=51084694


Николай Викторович
в/ч 69711 1974-1976 осень
У России только два союзника - это Армия и Флот
 
НазаровДата: Суббота, 07 Апреля 2018, 16.14.06 | Сообщение # 4
Группа: Администратор
Сообщений: 40820
Статус: Отсутствует
Цитата Геннадий_ ()

— Боже мой, Виктор Алексеевич!
— Я сталкиваюсь лицом к лицу с бывшим начальником санчасти.
— Вы тоже здесь…— Как видите… Со мной Ерусалимский и Григорьев.
Коробко свел меня с моими дорогими сослуживцами: живые мощи,
в глазах — смертная тоска. Роман Иванович показывает зажатый в ладони порошок.
— Что это?— Мышьяк, припас еще в окружении…— Лишней порции не найдется?
— Вы еще в силе, выстоите. — Григорьев уклонился от прямого ответа.
Ночь скоротали вместе. Утром моих товарищей погнали этапом в Эстонию.


Фамилия Григорьев
Имя Роман
Отчество Иванович
Дата рождения/Возраст __.__.1893
Место рождения Белорусская ССР, Витебская обл., Витебский р-н, д. Орехово
Дата и место призыва __.__.1918 Витебский РВК, Белорусская ССР, Витебская обл., Витебский р-н
Последнее место службы 7[...] ап 2 удар. - 442
Воинское звание интендант 3 ранга
Причина выбытия попал в плен (освобожден)
Дата выбытия __.06.1942
Название источника донесения ЦАМО
Номер фонда источника информации Картотека ФЗСП и АЗСП
Номер описи источника информации 359 ЗСП
Номер дела источника информации 30038
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=85480091&p=1
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=3267876


Николай Викторович
в/ч 69711 1974-1976 осень
У России только два союзника - это Армия и Флот
 
НазаровДата: Суббота, 07 Апреля 2018, 16.21.30 | Сообщение # 5
Группа: Администратор
Сообщений: 40820
Статус: Отсутствует
Цитата Геннадий_ ()

Сборно-пересыльный лагерь в Сенной Керести представлял собой участок открытой территории около восьми гектаров,
обнесенный двумя рядами колючей проволоки. К моменту подхода нашей колонны там находилось более семи тысяч
изможденных, больных и раненых советских воинов.



Николай Викторович
в/ч 69711 1974-1976 осень
У России только два союзника - это Армия и Флот
 
НазаровДата: Суббота, 07 Апреля 2018, 16.29.26 | Сообщение # 6
Группа: Администратор
Сообщений: 40820
Статус: Отсутствует
Цитата Геннадий_ ()
Ерусалимский

Фамилия Ерусалимский
Имя Аркадий
Отчество Ильич
Дата рождения/Возраст __.__.1911
Дата и место призыва Вязовский РВК, Сталинградская обл., Вязовский р-н
Последнее место службы 2 Уд. А 442 ап РГК
Воинское звание ст. сержант
Причина выбытия пропал без вести
Дата выбытия 27.07.1942
Место выбытия Ленинградская обл.
Название источника донесения ЦАМО
Номер фонда источника информации 58
Номер описи источника информации 818883
Номер дела источника информации 1310
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=51084845


Николай Викторович
в/ч 69711 1974-1976 осень
У России только два союзника - это Армия и Флот
 
НазаровДата: Суббота, 07 Апреля 2018, 16.40.12 | Сообщение # 7
Группа: Администратор
Сообщений: 40820
Статус: Отсутствует
Фамилия Коробко
Имя Виктор
Отчество Алексеевич
Дата рождения/Возраст __.__.1914
Дата и место призыва __.__.1939
Последнее место службы 2 Уд. А 442 ап РГК
Воинское звание военврач 3 ранга
Причина выбытия пропал без вести
Дата выбытия 24.07.1942
Место выбытия Ленинградская обл.
Название источника донесения ЦАМО
Номер фонда источника информации 58
Номер описи источника информации 818883
Номер дела источника информации 1310
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=51084693

Фамилия Коробко
Имя Виктор
Отчество Алексеевич
Место рождения г. Ленинск
Последнее место службы 442 ап РГК
Воинское звание военврач 3 ранга
Причина выбытия пропал без вести
Дата выбытия 24.06.1942
Название источника донесения ЦАМО
Номер фонда источника информации 33
Номер описи источника информации 11458
Номер дела источника информации 534
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=73052340

Фамилия Коробков
Имя Виктор
Отчество Алексеевич
Дата рождения/Возраст 06.11.1914
Место рождения Сталинградская обл., г. Царев
Дата пленения 26.06.1942
Место пленения Волхов
Лагерь офлаг Калвария
Лагерный номер 151729
Судьба попал в плен
Последнее место службы 442 ап
Воинское звание военврач
Название источника донесения ЦАМО
Номер фонда источника информации Картотека военнопленных офицеров
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=272159875&p=2
Передан Гестапо в КЛ Заксенхаузен
признали в нём еврея...


Николай Викторович
в/ч 69711 1974-1976 осень
У России только два союзника - это Армия и Флот
 
НазаровДата: Суббота, 07 Апреля 2018, 17.07.09 | Сообщение # 8
Группа: Администратор
Сообщений: 40820
Статус: Отсутствует
Цитата Геннадий_ ()
Сопровождать ее было приказано Люде Сергеевой и Кате Шондыш.

Фамилия Шондыш
Имя Е.
Отчество И.
Последнее место службы 18 ап 2 Уд. А
Причина выбытия пропал без вести
Дата выбытия__.06.1942
Название источника донесения ЦАМО
Номер фонда источника информации 58
Номер описи источника информации 818883
Номер дела источника информации 1311
https://obd-memorial.ru/html/info.htm?id=51095199


Николай Викторович
в/ч 69711 1974-1976 осень
У России только два союзника - это Армия и Флот
 
НазаровДата: Суббота, 07 Апреля 2018, 17.18.18 | Сообщение # 9
Группа: Администратор
Сообщений: 40820
Статус: Отсутствует
Цитата Геннадий_ ()

Так был отобран и я — в команду, отправляемую в д. Дмитровка Чудовского района на строительство дороги.



Николай Викторович
в/ч 69711 1974-1976 осень
У России только два союзника - это Армия и Флот
 
NestorДата: Понедельник, 09 Апреля 2018, 21.17.05 | Сообщение # 10
Группа: Эксперт
Сообщений: 25601
Статус: Отсутствует
Цитата Геннадий_ ()
Возле уборной на щитке вывесили объявление: «Кто знает о нахождении в лагере политруков и коммунистов и сообщит в комендатуру, тот получит сигареты и водку». Откровенный цинизм…

Интересно, что в объявлении не упомянуты евреи.


Будьте здоровы!
 
NestorДата: Понедельник, 09 Апреля 2018, 21.23.37 | Сообщение # 11
Группа: Эксперт
Сообщений: 25601
Статус: Отсутствует
Цитата Геннадий_ ()
Спасла нам жизнь смена администрации лагеря, которая происходила каждые полтора месяца: отдохнувшее в тылу подразделение отправилось на передовую.

NB


Будьте здоровы!
 
NestorДата: Понедельник, 09 Апреля 2018, 21.29.23 | Сообщение # 12
Группа: Эксперт
Сообщений: 25601
Статус: Отсутствует
Цитата Геннадий_ ()
1-й этап — проверочный лагерь НКВД. Если порочащих фактов за бывшими командирами не устанавливалось, их зачисляли рядовыми в штрафные батальоны.
24-й отдельный штурмовой батальон, в который меня зачислили, был сформирован в Щербинке под Москвой из тысячи офицеров всех степеней — от младшего лейтенанта до подполковника. Личный состав батальона проявил исключительное мужество в трех тяжелейших штурмах и прошел боевой путь от Кракова до Кюстрина. Правда, никто из нас не думал, что мы искупаем вину — «жила бы страна родная»…

Из контекста видно, что освобожден из плена весной - в начале лета 1944 г.
Sic. NB.


Будьте здоровы!

Сообщение отредактировал Nestor - Понедельник, 09 Апреля 2018, 21.33.26
 
Авиации СГВ форум » ВОЕННОПЛЕННЫЕ - ШТАЛАГИ, ОФЛАГИ, КОНЦЛАГЕРЯ » Лагеря и лазареты на территории России » Лагерь Кириши, Ленинградской области (Военнопленные Мясного Бора)
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск: