| Саня | Дата: Четверг, 17 Января 2013, 14.36.42 | Сообщение # 6 |
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| Нас привезли в Бобруйск на закате солнца 11 сентября, в конце третьего дня моего плена. В самом центре города, где не было никаких следов разрушений, словно война и не коснулась тех мест, колонна перевозивших нас машин остановилась, и мы получили возможность увидеть тихий и чистый уголок небольшого городка — вымощенная булыжником улица, деревянные, как в Пензе, тротуары, витрины магазинов, а совсем неподалеку от машины, где, словно звери в клетке, находились мы, — ресторан, к дверям которого подходили и тут же скрывались за ними молодые мужчины, одетые в хорошо отглаженные костюмы, а некоторые из них вели под руку тоже молодых и нарядно одетых, модно причесанных женщин..
Бобруйский лагерь для военнопленных располагался у западной окраины города на невысоком холме вблизи железной дороги. Это был первый настоящий немецкий лагерь для военнопленных, — огороженный двойным рядом колючей проволоки, со сторожевыми башнями через каждые сто метров, с прожекторами на башнях и стоящими на них автоматчиками. У лагеря были двойные ворота, между которыми длинный, метров в сто, коридор из колючей проволоки. В этот коридор и завели нас сразу же после того, как приказали вылезти из машин. Построили в колонну по пять. Пересчитали. Открыли внутренние ворота и завели ввнутрь. Объявили, что питание выдается здесь раз в день, а чтобы получить его, надо, не позднее чем за полчаса до раздачи, построиться по сотням и после пересчета в составе сотни встать в очередь за получением пищи. «Всякий, кто попытается повторно получить паек, будет жестоко наказан», — это последние слова, что были сказаны нам перед тем, как была дана команда «разойдись».
[ В Бобруйске в это время имелось два транзитных лагеря для советских военнопленных: один — в бывшей крепости (дулаг No 131, вместимостью около 40 тыс. человек) и другой (дулаг No 314, вместимостью около 6 тыс. человек) — возле аэродрома. Судя по всему, Чиров попал во второй из них. В своем отчете об инспекции этого лагеря 29.9.1941 г. (спустя две недели после того, как через лагерь прошел Чиров!), полковник Маршал писал: «С момента прошлого посещения много работы выполнено по развертыванию лагеря. Ликвидировна грязь. 6 тыс. военнопленных размещены теперь удобнее под крышей. Охраны для имеющегося количества пленных достаточно». Комендант лагеря пожаловался на недостаточность персонала самого лагеря — всего 80 человек, а в ответ получил указание привлекать украинцев и обученную вспомогательную полицию (См. Государственный архив — Военный архив Германии, Фрайбург. RH 22. Nr. 251. Bl. 64–67). ]
Уже смеркалось, когда мы разбрелись по лагерю, выискивая в разбросанных по его территории сараях, бывших когда‐то складскими помещениями, место для ночлега. Именно в тот вечер я и примкнул к своим старым товарищам по полковой школе — Ивану Заверткину и Петру Кильганову. Оба они были из Мордовии, в полковой школе часто держались вместе, а после окончания школы Петра направили в стрелковый батальон, а мы с Иваном были оставлены — уже в качестве командиров минометных расчетов — в полковой школе, и когда началась война, опять оказались вместе, в полковой минбатарее. Куда исчез Иван Заверткин после того, как мы, вечером 8 сентября, свои минометы в Десне утопили, я не знал. Постигла же его, как и всех нас, кто остался в живых после боя под селом Гущино на правом берегу Десны, та же, что и меня, судьба. И только в Бобруйском лагере, — а может, и в Гомельском, точно не помню, — мы нашли друг друга и не расставались с тех пор, наверное, более полутора месяцев.
В одном из сараев мы разыскали место и сразу же расположились на ночлег. На троих у нас было две плащ-палатки: одна Ивáнова, а другая моя, та, что подарил мне Тот Человек, а у Петра Кильганова ни плащ-палатки, ни шинели не было, — и одну из них мы, сбившись в кучу, стелили, другой накрывались.
О том, что мы были голодны, говорить еще рано: всего каких‐то трое суток прошло с того момента, когда каждый из нас, в одночасье лишившись всего, с чем успел сжиться за месяцы службы и за недели войны, ступил за ту черту, где начиналась черная неизвестность безо всякой надежды на просветление. И только когда нас перевезли в Бобруйск, подвергнув жесточайшей психологической обработке, мы начали осознавать, что представляет эта черная неизвестность. Точнее сказать, покров с неизвестности немцы прямо перед нашими глазами сорвали, обнажив со всей беспощадностью ту черноту, что скрывалась за ним, — черноту неволи, черноту абсолютного бесправия и полнейшей беззащитности, черноту непробиваемой безнадежности. Подавляемые сознанием сковавшей наши души безнадежности, могли ли мы в тот вечер, располагаясь на бесприютный свой ночлег, думать еще и о голодных желудках?!
Примерно через неделю всех обитателей Бобруйского лагеря построили по сотням, повели к железной дороге и погрузили в открытые вагоны с высокими бортами, — в них обычно уголь и лес перевозят. Вагоны набили нашим братом битком, так, что никому из нас даже на корточки присесть было невозможно. В голове и хвосте эшелона — крытые вагоны для охранников со специально оборудованными на крышах площадками для часовых. Куда нас повезут, не объявили, в день отправки не покормили и в дорогу ни кусочка не дали.
Перед закатом солнца наш эшелон остановился на станции Слуцк.
Дмитрий Чиров
Средь без вести пропавших
http://www.index.org.ru/nevol/2011-26/13-chirov.html
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
| Nestor | Дата: Четверг, 04 Декабря 2014, 01.45.47 | Сообщение # 11 |
Группа: Эксперт
Сообщений: 25600
Статус: Отсутствует
| Ситдиков Мубарак Ситдикович
1-го октября 1941 года Орлов нам сообщил, что мы в котле, а кругом немцы. 8 октября при бомбежке меня ранило в бедро; поврежден был один глаз. Орлов приказал все имущество спрятать в лесу: что можно - зарыть, что не подлежит хранению - уничтожить. "Ничего не оставим немцам", - сказал он.
Однажды Орлов, а с ним и главный ветврач (киргиз), главный медврач (капитан, вроде, башкир по национальности) и остальные 13-14 человек ушли поить лошадей, а одного солдата, кажется, Вавилов по фамилии, оставили со мной, чтоб он перевязал мою ногу, покапал в глаз. Я лежу, а Вавилов мне капает в глаз лекарство. Вдруг слышу чужой голос: "Лус!" или "Рус!" Я вскочил. Перед нами стояли два немецких кавалериста. Нас вывели сначала к опушке леса, а когда мы подошли к ближайшей деревне, там немцы охраняли уже 40-50 наших солдат. У одной деревенской женщины я успел спросить адрес и дату. "Орловская область, деревня Шумякино, 16 октября 1941 года", сказала она. Боже, где мы оказались, отступая!!
Среди плененных был один младший лейтенант. Набралось наших около 100 человек. Около 3-х часов дня нас построили по 5 человек и куда-то повели. Вот прошли мы километров пять. Еще светло, по дороге в ста метрах слева видно колхозное картофелехранилище, и там тоже видно пленных, среди которых я увидел и своих товарищей, которые уходили с лошадьми на водопой. Нас присоединили к ним. Выше виднелись церковь и сама деревня. Кто стоя, кто лежа, провели ночь. За эту ночь я проанализировал всю мою жизнь. Все мысли были только о том, чтобы силы, знания, здоровье отдать моему народу, стране, оправдать доверие моих родных и близких, оставаться верным великому вождю Сталину.
* * *
С утра нас по 5 человек выстроили в колонну. Зашагали. Слева и справа по 2-3 немца, впереди два, сзади не знаю, сколько вооруженных немцев ведут нас.
Долго шли по полевой дороге. Вдруг нас остановили, завели на 2-3 метра на обочину, показали жестом сесть. Немцы ели, что-то пили из фляг, курили сигареты. У них мы не видели ни папирос, ни, тем более, табака.
Снова нас повели. Впереди виден лес. Один парень еле шагает, немец на него орет. Перед входом на лесную дорогу сзади раздался выстрел. Не наши ли?
Впереди видно большое село. В село нас не заводят, идем мимо него. Пройдя примерно полсела, по маленькой дороге поворачиваем к нему. Подходим к деревянному одноэтажному зданию, похожему на клуб. Площадь перед ним обнесена колючей проволокой, там уже около 200 пленных. Всех нас построили колоннами, примерно в одном метре друг от друга.
В течение целого часа молодой немец на чистом русском языке чуть ли не каждого пленного расспрашивал, из какой он армии, дивизии. Не каждый мог ответить на этот вопрос. Я тоже не знал к какой армии, дивизии относился наш полк. Дальше разъяснили пленным, что можно расположиться внутри здания или снаружи, указали границы, где можно передвигаться, показали место туалета. Предупредили, что если нарушишь - расстрел на месте. Показали бачок с водой, кружку на цепи - можно, мол, пить, если хочешь.
* * *
Настало 18 октября 1941 года. Нас снова выстроили по пять человек в ряду. Как и вчера, охраняя нас и спереди, и с боков, и сзади, повели снова. Как и в предыдущие дни, часа через два ходьбы, нас остановили на 10-15 минут. Немцы опять курили свои сигареты. А нам не разрешили сесть. Как и у меня, у некоторых пленных, видимо, больные ноги. Двинулись дальше. Среди пленных солдаты со всех концов СССР, разных национальностей и профессий, разных чинов. Среди нас лишь один в форме младшего лейтенанта, остальные все рядовые.
Впереди показался город. Кто-то сказал: "Брянск". Может, есть среди пленных и люди из этого города? Когда шли уже по улице города, вдруг появилась кавалерия, чуть ли не целый эскадрон, и пошла прямо на нашу колонну. Потом стали останавливаться, некоторые из кавалеристов со злостью даже хотели применить на нас свои автоматы. Но наши конвоиры что-то им сказали, видимо, предупредили, что пленные могут разбежаться по дворам и закоулкам города.
Кто-то сказал, что кавалеристами были финны, а они на нас были очень злы. Нас ведут дальше по улице. Впереди виден какой-то дым, мы идем прямо туда. Улица Брянска настлана камнем, она идет с наклоном вниз, Наконец, дошли до каких-то ворот. Около ворот слева немало женщин, видимо, ищут среди пленных своих близких. Немцы открыли ворота, ввели нас. Оказывается, это железнодорожная станция Брянск-2. На огромной территории людей видимо-невидимо. Наш строй разошелся, и мы собрались в одно место, присматриваемся. Договорились, что будем встречаться здесь, если вдруг потеряем друг друга. Люди собираются группами, жгут шпалы (вот откуда дым), вроде даже мясо варят. Видимо, тут давно уже обитают люди. Кто-то даже вырывает сумки у других, если нет ничего съестного - сумки выбрасывает.
Здесь я увидел то, что до сих пор даже представить себе не мог - тут правил тот, кто силен. Хоть убей друг друга, тебе ничего не скажут, никто не заступится, лишь не убегай за пределы колючей проволоки.
Так начались мои мытарства в плену.
БЕЗ ДРУЗЕЙ-ТОВАРИЩЕЙ...
Все ли надежны, кто меня окружает? Пока мы все вместе, ночью спим, днем греемся у костра, где горят шпалы. И я нашел какую-то сумку, сунул туда помятую фляжку. Облюбовали себе место, где собираемся, отдыхаем, ночью спим. Однажды один из товарищей мне говорит: "А если немцы узнают, как ты немецкие танки поджег? Тогда…". Он мне напомнил, как совсем недавно, 1 августа 1941 года, я уничтожил гранатами два немецких танка и немецких солдат. Я понял, что он мне не друг, и что может в любую минуту предать.
Мы потеряли счет дням, ведь часов ни у кого нет, и ориентируемся по солнцу. Слова моего "друга" не выходят из головы. Надо как-то выбраться из этого места, где днем и ночью чадит дым...
* * *
В один из дней у ворот увидел строящиеся колонны. Куда набирают - неизвестно. Недолго думая, я тоже встал в колонну, а товарищей предупредить я уже не успел
Нас вывели изврот, повели на другую железнодорожную станцию. В вагоны на 60 человек нас затолкали по 120. Вагон закрыли, темно. Куда нас повезут - может, на уничтожение? Сколько еще вагонов нагрузили, что еще там делали, не ведаю. Наконец, вагон тронулся. Куда едем? Вокруг никого не знаю, никто не знает и меня. Ехали долго, с остановками, и, наконец, поезд остановился. Вагон открыли, и мы спустились, кто мог. Нас построили в колонны по 5 человек за теми, кто спустился из других вагонов. Не знаю, что стало с теми, кто спуститься с вагона не сумел.
http://iremember.ru/kavaler....-2.html
Оказалось, что мы прибыли в белорусский город Гомель. Среди пленных оказались и те, кто служил здесь. Нас запустили в конюшни кавалерийской части. Я поднялся на сеновал, где не было ни сена, ни соломы. Наткнулся на солдатскую флягу. Думал, что во фляге вода, попробовал - моча. Откуда? Значит, кто-то тут обитал.
Конюшня теперь битком набита, в том числе и сеновал. С 15 октября, когда добрая тетя в деревне накормила меня в той деревне, у меня во рту ничего не было, если не считать того, что когда нас строили в колонны, у одного товарища я выпросил сырую картошку размером с куриное яйцо, заплатив ему имеющиеся в кармане 40 рублей. До сих пор удивляюсь, зачем ему нужны были эти деньги, ведь он был такой же пленный. Но зря я купил картофелину. Сырую, оказывается, невозможно есть, если даже голодный.
Голодному пить не хочется, а если даже захочешь пить, никто тебе не даст. Раз не ешь, и в туалет не хочется. Но сил все меньше.
Ночь провели в конюшне, не знаем сколько времени. Часов у солдат нет, а офицеры, если они и есть среди нас, не выдают себя. Да и зачем нам время знать?
Под утро выкрики "Ахтунг, шнелл" заставили всех подняться, и опять нас выстроили и повели на вокзал. И снова голый вагон, 120 человек вместо 60, как сельди в бочке. Ехали долго, с остановками. Никаких голосов не слышно, похоже, что никто не разговаривает, только стучат колеса.
Поезд остановился. Долго стоим. Наконец, вагон открыли. Светло, день вроде облачный. Я был в глубине вагона. Зачем открыли дверь, почему никто не спускается?
Наконец, послышался голос немца. "Русс, русс!" Спускаемся с вагона, на земле немного снега. Нас построили, повели. Кто-то сказал: "Это Бобруйск, здесь я служил". А в вагоне осталось три трупа …
БОБРУЙСК
На вокзале и вокруг лишь немецкие солдаты. А нас куда-то ведут. Многие идут с пустыми руками, у некоторых есть рюкзаки, в них у кого-то котелок, ложка, салфетка, у кого-то в руке просто котелок. Все в военной форме Красной Армии. На ногах или ботинки, или сапоги, есть и просто в обмотках.
Когда шли по городу, видели, как военнопленные тащили груженую телегу. В такую телегу обычно впрягали двух лошадей, а тут к телеге привязали в 3 местах 2-2,5 метровую проволоку, вот за нее и тащили груз пленные. Что за воз везут?
Мы медленно и угрюмо куда-то шагаем. На улице никого не видно. Когда проходили деревнями, хоть собаки лаяли. Такое впечатление, что во всем городе одни пленные и охраняющие их немцы. Возможно, и так. Ведь война же.
Мы дошли почти до другого конца города. Наши колонны повернули налево. Три ряда проволочных заграждений, между рядами рогатки тоже из колючей проволоки. Впереди - двухэтажное здание из белого кирпича. Справа большая площадь, продолжающаяся и за зданием. Заходим в него. Когда я вошел, оно уже было полно народу. Поднялся на второй этаж, он вскоре тоже был битком набит. Комнаты в помещениях почти без мебели - только стул, да стол, и ничего больше. Но в комнатах нет уже места, чтоб присесть, а можно посидеть лишь в коридоре или на улице. Кто-то сказал: "Здесь располагался наш артиллерийский полк", и я вспомнил, что в 1939 году призвали в армию всех, кто был 1910-1920 года рождения, тех, кто по разным причинам до тех пор не служил: кому-то отсрочку давали из-за болезни, оставляли тогда учителей и т.д. В тот год 25 моих товарищей были призваны, и некоторые из них служили в Бобруйске, писали мне оттуда письма - Харис Сафуанов, Низаметдин Садертдинов, Файзер Усманов, Равиль Хамзин, Тимер Валиев, Ш.Г. Галлямов и другие. Письма некоторых из них до сих хранятся. Письма тогда писались с опаской, т.к. они проходили цензуру, поэтому содержали лишь хорошее, никаких жалоб.
Я-то хоть и родился в 1920 году, но меня записали 1922 годом, поэтому в армию я пошел позже на один год, лишь в 1940 году, и поэтому целый год я был свободен от воинской службы. Так вот, я подумал, быть может мои товарищи писали письма именно в этих казармах?
ГОЛОД, ГОЛОД...
Мои воспоминания прервал слух о том, что будто бы был приказ приготовить котелки для супа. Неужели, правда? Сегодня уже 23-й день, если не считать той злополучной сырой картошки за 40 рублей, как у меня, да и у других пленных, не было во рту ни маковой росинки. Не видели мы и чая. Да что уж - когда мы шли колонной, троих пленных расстреляли просто за то, что они попытались поднять окурки на обочине дороги…
"Дают кушать, выходите", - эти слова стали звучать чаще. Не верится. Есть подозрение, что из здания просят выйти, чтобы занять место тех, кто уже как-то устроился. Но стали выходить. На площадке пленных уже выстраивали по пять человек. Люди в немецкой форме выстроили колонны друг против друга. Затем медленно, идя между колоннами стали вглядываться в лица. Изучив все колонны, выстроили колонны уже по 4 человека, и трое немцев снова изучали каждое лицо. Остановившись у некоторых пленных, спрашивали какой он нации, просили спустить брюки и кальсоны, видимо, рассматривали половые органы, просили сказать слово "кукуруза".
Когда очередь дошла до меня, спросили, какой нации. "Татарин" - ответил я. Немец отошел от меня, подвел ко мне одного из пленных, кого проверил до меня, и сказал: "Говорите по-татарски". Тот пленный был сибирским татарином, и его язык немного отличался от нашего, но мы поняли друг друга. Немец не забыл заглянуть и ко мне в штаны.
Из колонны выбрали 7 человек. Их отдельно выстроили, все молодые ребята, смотрели на нас такими глазами, что до сих пор не забыть.
Этих ребят мы больше не видели. Только потом я узнал, что искали евреев, что они тоже обрезаны, как мусульмане, и что произношение слова "кукуруза" выдает их еврейский язык. Какой бы нации, какого бы цвета кожи ни был человек, он ведь человек. Пленные здесь были совершенно беспомощны, зачем же так издеваться над живым человеком?!
Колонны разошлись, про суп или другую пищу больше уже и не слышно. Я попал теперь на первый этаж казармы, и у меня здесь нет ни одного товарища, да и разговаривать ни с кем не хочется, ведь мы уже превращаемся в тени.
Около 4-х часов пополудни вдруг послышались голоса: "Казарма горит", выходите на улицу. Мы опять не хотели верить ("Здание же кирпичное", ¬¬¬¬¬¬¬- подумалось мне). Стала слышна стрельба из карабина. С верхнего этажа люди стали торопливо спускаться. Среди них видны и раненые (видимо, стреляли по окнам). Около дверей на улице с обеих сторон два немца с автоматами, стреляют по пленным, там лежат уже мертвые, раненые, кругом кровь.
Те из нас, кто уцелел, собираются на площади, где нас до обеда выстраивали. И, действительно, на чердаке виден дым, видно и пламя.
На площадке все больше и больше народу, стало темнеть. Видимо, все, кто смог, вышли из казармы. Немцы сначала выстрелили одной ракетницей (может, какой-то сигнал?), затем еще несколько ракетниц пошли в ход, стреляли в нашу сторону. Потом стали с какими-то криками стрелять по верху колонны, а некоторые прямо по колонне. Немцы превратились в зверей, видимо, они пьяны. Пленные сбиваются в кучу, каждый стремится попасть в ее центр. Но каждый понимает, что везде его теперь ждет смерть.
Такого ужаса я себе и представить не мог. Мы почти босые, без сил после многодневной голодовки езоружные, даже палок у нас нет… Мне и в голову не могло придти, что человек над человеком может так издеваться.
http://iremember.ru/kavaler....-3.html
Немцы, стреляющие по нам у дверей, орут: "Москоу капут, Москоу капут!" Что это означает? А среди пленных - стоны, кто-то шепчет, "О Боже мой!", кто-то жалобно, "О, мама", а кто-то с ненавистью, "Ах, вы - звери, сволочи, людоеды!!" Вот и на чердаке появился огонь. Уже наступила ночь. "Это жиды подожгли вашу казарму", - несколько раз крикнули на чистом русском языке из будки немцев, где всегда горела яркая лампочка. Это была явная ложь. Поджигал, наверное, и не немец - мы-то бы увидели человека в форме. Видимо, кто-то был здесь подставной, или заранее подложили что-то такое, чтобы с чердака загорелось. Немцам просто нужен был повод для расправы, и его произвели. И вот теперь, когда молчат винтовки, автоматы, стреляют из ракетниц.
На крыше казармы, в ее окнах пылает и мечется огонь. Пленные все в ужасе жмутся в круг, высокие стараются спрятать головы, пригнуться, с краев люди стремятся вглубь кучи. Те, кто падают, погибают под ногами.
Когда огонь на казарме немного угас, стало темнее от дыма, и я медленно пополз к лежащим на земле погибшим. На земле - человеческая кровь. Люди лежат как скошенные снопы. На рассвете стрельба почти прекращается. У правой ноги болит под коленом, ноет стопа, но шевелиться нельзя - расстреляют. Когда рассвело, стрельба совсем прекратилась. Видимо, немцы завтракать собрались, поэтому больше не стреляют.
Двое пленных, сделав крест из палок и окровавленной одежды, добрались до колючей проволоки, стоят, что-то повторяют, похоже, молятся. Обоих свалили пулей. Еще один, видя или не видя тех двоих, сделав крест только из кровавой одежды, подошел к проволоке, остановился в 2-3 метрах, что-то читает и крестится. Его тоже расстреляли. Одиночные выстрелы продолжаются.
Никто ни с кем не разговаривает! Вчера днем солнце показывалось, сегодня солнца вообще не видно...
Ночью в перерывах между выстрелами часто слышались слова: “Москоу капут!", с утра скользнули страшные слова: "Москва у немцев". Это была ночь с 8 на 9 ноября 1941 года. Немцы, может, так бесновались потому, что узнали о параде в Москве 7 ноября. (Ах, если б мы тогда знали об этом параде!!!)
Со стороны ворот появился немецкий офицер. Что-то крикнул, видимо, приказал оставшихся выстроить. Стали строиться. Что мне делать - я ведь среди мертвых? Строиться - страшно, не строиться - остаться одному - еще страшнее. И я тоже встал в строй. Земля красна от крови, человеческие трупы лежат кучами. Что это за ад и за что? Теперь нас гораздо меньше. Пленных вывели через вчерашние ворота, но повели не в ту сторону, откуда привели, а налево.
* * *
Нас в строю по 5 человек. На каждые 6 человек нам выдали по буханке хлеба в 800 грамм! Буханки были похожи на тот, по форме похожий на кирпич, хлеб, за которым мы стояли сутками в очереди в голодные 1931- 33 годы, но все-таки это был хлеб! Кто был силен, тот и урвал ту буханку. И я впервые после 16 октября (сегодня 9 или 10 ноября?) лишь один раз сумел набрать полный рот хлеба, сколько успел урвать. Теперь я понимаю, что сила человека не в его росте и величине, а в его физической подготовленности, в свойствах организма. Среди пленных уже есть совсем немощные.
День клонится к вечеру. Куда нас ведут?
Повернув с улицы направо, завели через железные ворота, похожие на церковные. Во дворе таких пленных, как мы, очень много. В городе и вчера, и сегодня кроме пленных и охраняющих нас немцев мы никого не видели. Где же народ в этом городе?
Говорят, нас привели в тюрьму. Каждый стремится попасть внутрь. В тюрьму стоим в очереди? Что нас там ждет?
Я прошел через дверь. Первый этаж полон, значит, надо выше. Мы поднимаемся по винтовой лестнице из красного кирпича. Зашли направо в помещение, темно, ничего не видно. Пол металлический, решеткой. Это для нас пол, а для первого этажа - потолок. В здании стоит страшный шум. Никто никого не слышит. Когда все устроятся, кончится ли этот шум? Но все же изредка снаружи выстрелы слышны. Зачем, в кого стреляют? Место есть лишь, чтоб присесть, лежать невозможно. Кто сидит, кто на корточках - ничего не видно.
Знобит, наверное, от голода. Но нас очень много, становится даже жарко.
Непонятно, сколько времени прошло. Нас стали выводить на улицу по очень узкому месту. Стоит немец и из мешка по половинке граненого стакана раздает неочищенную гречку. Кто получил крупу, сразу становится в строй, теперь уже по четыре человека, Когда выстроились, никто уже не ел, видимо, съели гречку сходу.
Нас повели к вокзалу, это стало ясно, когда показались вагоны. Маленькими колоннами по 5 человек нас снова перестроили в несколько рядов. Немецкий офицер поднялся на более возвышенное место и крикнул на русском языке: "Комиссары, командиры выстроиться вот сюда". Три раза он выкрикнул свой приказ. Два ли, три ли человека вышли на указанное место, но офицерских знаков я у них не видел.
Немец дальше приказал поднять в руке все металлические предметы (бритвы, лезвия, ножи, и т.д.), после паузы снова повторил. Но никто руки не поднял.
- Если обнаружим при погрузке в вагон, расстреляем на месте,- предупредил он. Двоих или троих даже обыскали.
Я попал в первый же вагон. Опять натолкали 120 человек, опять ни одного знакомого лица. Или от голода, или от страха, никто ни с кем не разговаривает.
Прошло, наверное, часа три пока поезд тронулся. Маневрировал изрядно на вокзале. Куда нас повезли? Едем и едем. Кто-то у дверей вагона кому-то говорит, "Достань!" Какой-то звук, будто стену драят. Тишина. Больше никаких разговоров. Сколько-то провозившись, те приоткрыли дверь вагона, и спрыгнули из него. "В лес, в лес попали", - были слышны голоса. Друг за другом стали прыгать и остальные. Поезд идет медленно. До меня 30-40 человек выпрыгнули из вагона. С поврежденной ногой я боялся прыгать, но кто останется, тех все равно убьют. Эх, была не была! И я тоже сиганул из вагона, стараясь прыгнуть на левую ногу. Порядочно долго лежал, пытаясь подняться. Ноги, руки целы, не сломан, вроде весь организм в порядке. Осмотрелся: идет параллельно второй путь, вблизи видны постройки. Медленно поднявшись, зашагал в противоположную от построек сторону. Но не тут-то было! Кто-то меня сзади схватил за рукав, что-то сказал на каком-то языке. Завел в какое-то помещение, закрыл в маленькой комнатушке. Видимо, я прыгнул у какого-то полустанка.
Пока я сидел в этой комнате, опять вспомнил все свои мытарства, всю жизнь. Как расстался в Брянске с товарищами, так ни одного знакомого и не встретил. Неужели я так и потеряюсь в неизвестности? Если бы у нас были силы говорить, может, и нашлись бы среди пленных люди с нашей стороны.
Когда рассвело, немец меня вывел из комнатушки. В коридоре стояли два немца и 5-6 пленных. Нет, они не из нашего вагона, видимо, здешние. Что, немец видел, как я прыгал из вагона, или видел, что вагон открыт, когда поезд проезжал, я не знаю. Но, видимо, с мыслями: "Вот что получите, если будете убегать",- меня ударил коленом и рукой одновременно. Больше я ничего не помню.
Не знаю, сколько времени прошло, проснулся от разговора на языке, близком татарскому: или азербайджанца, или кого-то со средней Азии. Вроде бы лежу в поезде. В вагоне не очень тесно. Сознание снова куда-то ушло, ничего не понимаю. Не знаю, сколько еще ехали.
http://iremember.ru/kavaler....-4.html
Поезд остановился, открыли двери вагона. Стало светло. Кто-то из вагона сказал: "Смотри, этот-то не умер" Посмотрел: это не те, кто был, когда меня тот солдат ударил. В вагоне человек пятнадцать.
Спустились с вагона, нас присоединили к другим пленным, построили по 4 человека, повели, остановили метров через двести.
Впервые за все время дали суп в эмалированной кружке. Его съели за несколько секунд, и я не успел даже почувствовать вкус. В супе была вроде перловка, даже картошка. Кажется, он был очень вкусный. Нас, оказывается, привезли в город Минск.
http://iremember.ru/kavaler....-5.html
Будьте здоровы!
|
| |
| |
