| Саня | Дата: Пятница, 17 Марта 2023, 01.16.48 | Сообщение # 166 |
Группа: Админ
Сообщений: 65535
Статус: Отсутствует
| С.А. Кшановский
Р Я Д О М С О С М Е Р Т Ь Ю
(воспоминания военного врача)
https://mognovse.ru/uih-s-a....-v.html
От автора
В книге отображены особенности оказания срочной медицинской помощи в тяжелых оборонительных сражениях первых дней и недель Великой Отечественной войны. Освещается массовое добровольное движение наших женщин, проявлявших безграничный героизм и милосердие при оказании помощи больным и раненым красноармейцам и командирам на оккупированной фашистами Украине. Приведены уникальные способы оказания медицинской помощи больным и раненым в невероятно трудных условиях фашистского плена.
Воспоминания основаны на достоверном материале, автор которых встретил войну командиром госпитальной роты 146 медсанбата 141 стрелковой дивизии Красной армии.
Хочу надеяться, что книга найдет положительную оценку читателей.
Глава 8. 326 ЛАГЕРЬ
Почва на территории самого лагеря и его околице была глиняно-пещаной, с росшими отдельно небольшими кустарниками, что само по себе создавало довольно неприятное впечатление. На территории лагеря размещалось множество бараков, друг от друга изолированных колючей проволокой в один ряд и с проходами в ней. В каждом бараке были устроены нары в два яруса. Размещение пленных на нарах было произвольным, но каждый знал свое место, которое занимал, а поменять его мог по взаимному уговору с соседями. Несколько в стороне от входа, спереди находился санпропусник. Слева, тоже при входе на территорию лагеря - в одном из бараков размещалась санитарная часть для проведения срочных медицинских манипуляций, изоляции температурящих и их санитарной обработки. Дальше рядами выстроились бараки для пленных. С правой стороны от входа находилось капитальное строение комендатуры с охраной и другими службами.
Вновь прибывших, как правило, в тот же день пропускали через санпропусник, где люди мылись под душем, а вся старая одежда сдавалась в дезкамеру. После санобработки все направлялись на общих основаниях в бараки лагеря, в одном из которых размещалась кухня. После длительных мытарств в дороге мы были крайне истощены и, как ни странно, нас ’’пожалели’’ подведя к кухне. За время продолжительного следования от Славуты до лагеря в Германии это был первый прием пищи и мы были удивлены тем, что нам выдали кроме куска черного с суррогатом хлеба, порцию горохового супа с мясом, которое поступало из питомника, где немцы разводили бурых лисиц. Мы, с трудом держась на ногах, поочередно получали порции, в изнеможении садились на землю и прислонясь друг к другу спиной, жадно ели. Я, получив порцию, прислонился к деревянному столбу, на котором крепилась колючая проволока между бараками, повесил котелок на ее зубец и приготовился кушать. Но, поскользнувшись, я толкнул этот столб и котелок, слетев с зубца, перевернулся и упал на землю вверх дном. Ноги мои задрожали и теряя равновесие, я снова поскользнулся и упал на живот рядом с котелком. Рефлекторно наступил спазм голосовой щели и появилась резкая одышка, тело покрылось холодным потом, а по лицу покатились слезы обиды. Рядом послышался смешок, коротый тут же прекратился. Я попытался встать, но голова закружилась и я вновь рухнул на землю. Помогли рядом стоящие товарищи – подняли и усадили меня на какую-то тряпку, у того злосчастного столба, где я упал. Не могу вспомнить большего нервного потрясения чем тогда, хотя и в дальнейшем мой жизненный путь был не таким уж легким. Возможно, сыграл свою роль голод. Мое положение усугублялось еще тем, что в возникшей сутолоке за получением порции пищи, когда вообще не соблюдалась очередь и каждый из нас боялся остаться без еды, я потерял друзей.
Вдруг набежали тучи, вокруг потемнело, сверкнула молния, загремел гром, а спустя пару минут начался проливной дождь. Выдачу пищи прекратили. Все, кто получил порции, ринулись под навес рядом стоящего барака, а остальные остались под ливнем, ожидая возобновления выдачи еды. К счастью, дождь быстро прекратился и настыпила духота, лагерь затянуло сплошным сизым туманом. Голода я не ощущал, по-видимому, сказалось его длительность. Чувствовалось чрезмерное изнеможение – слабость, головокружение, хотелось спать. Тем временем стоящий возле меня совсем не знакомый пленный поднял мой котелок и обошел с ним стоящих вокруг товарищей, взяв от каждого по ложке супа, таким образом восполнив мою потерю. В варварских условиях плена, когда каждый был на грани смерти и каждый грамм пищи мог сыграть решающую роль в сохранении жизни, чувство товарищества оказалось сильнее голода.
Для предупреждения возникновения эпидемии инфекционных заболеваний на своей территории немцы вновь прибывших подвергали тщательной санитарной обработке. Вот почему в тот же день всех нас после еды отправили в баню, а одежду забрали на обработку в дезкамеру.
Физическое и нервное истощение и здесь сыграло со мной злую шутку. Пошатываясь, я неуверенно вошел в баню, остерегаясь повторного падения. Подстраховать меня было некому – я так и не нашел своих друзей по Гайсину и Славуте. И вот в бане, на деревянной решетке я вновь поскользнулся и падая, загнал под ноготь большого пальца правой ноги деревянную занозу, часть которой мне удалось удалить, но ее остаток глубоко вонзился под ноготь и попытки его достать оказались безуспешными. Не помню, как я домылся и как добрался до барака, но к вечеру палец стал отекшим и красным, в нем появилась пульсирующая боль. Нам, медикам, известно, что даже такая, казалось пустяковая травма, может иметь серьезные последствия, если вовремя не удалить грязную занозу. Появление же отека, красноты и пульсирующей боли свидетельсвовали о начале острого воспалительного процесса и о необходимости быстрого оперативного удаления занозы. Но, где и как?!
Вдруг в барак вошел молодой парень и спросил, нет ли среди вновь прибывших больных. Его подвели ко мне. Он назвался фельдшером из санитарного пункта лагеря и велел идти за ним.
Организатором, по сути – главным в санитарном пункте был врач-хирург Алексеев Иван Гаврилович, высоко эрудированный специалист в области хирургии, хороший организатор и бесстрашный патриот. Трудно поверить, но в условиях жесточайшего лагерного режима Иан Гаврилович делал все так, как считал нужным для облегчения страданий пленных. Через своих помощников он активно выискивал среди нас наиболее истощенных, с разными ранениями и болезнями. Он сумел доказать коменданту лагеря необходимость создания изолятора, где-то доставал перевязочный материал, сам оказывал посильную хирургическую помощь. Он нашел особый подход к охране лагеря, которая не вмешивалась в порядки санитарного пункта, состав которого не превлекался к уборкам территории и к другим хозработам. Но, главное – он осторожно, но активно выискивал надежных людей среди командиров, политработников, евреев и прятал их в изоляторе с диагнозом ’’открытая форма туберкулеза’’, а затем переправлял их в более надежное место – туберкулезный изолятор в Штамюле. С первого взгляда Иван Гаврилович внушал глубокое уважение. Природа наделила его хорошо сложенной фигурой, глаза излучали тепло и улыбку. Говорят, по внешнему облику можно нередко безошибочно разгадать профессию человека, так было и с Алексеевым.
В тот вечер, когда меня привели в санитарный пукт, который располагался на другой половине обычного барака, Иван Гаврилович сразу осмотрел мой уже посиневший и отечный палец и принял срочные меры хирургического лечения, ибо ждать следующего дня было нельзя – мог развиться сепсис (заражение). Он убрал ноготь, изъял занозу и очистил рану вокруг. Обезбаливающих не было и я по сей день не знаю, что применил доктор для обезбаливания, но я пришел в себя уже после операции, лежа на нарах з забинтованой ногой. На следующий день некоторые товарищи подшучивали, что Станислава вместо наркоза накаутировали. Но полагаю, что Иван Гаврилович нашел мне небольшое количество эфира для рауш-наркоза (оглушения). По выздоровлению меня оставили работать под началом Алесеева в санпункте, для оказания врачебной помощи больным.
Ивану Гавриловичу удалось со временем установить связь с немецким антифашистским подпольем. Лучших и проверенных из числа пленных лагеря он через рабочие команды посылал на связь с подпольщиками, а затем ему удавалось формировать из них небольшие групки людей, которые переправлялись в районы сопротивления.
Глава 9. ШТАММЮЛЬ
Поздней осенью 1943 года, по рекомендации Алексеева, меня, как врача, перевели в туберкулезный изолятор, который располагался близи нашего 326-го лагеря, поблизости г. Штаммюле.
Выбор места для размещения лагеря-изолятора с острыми формами туберкулеза легких был удачным и с немецкой точностью хорошо продуманным, разположенным вдали от селений. Это была большая лесная поляна, местами заросшая кустарником, с песчано-каменистой почвой, которая была абсолютно не пригодной для выращивания сельскохозяйственных культур. Постройка лагеря началась и завершилась еще задолго до войны. Лагерь был обнесен колючей проволокой в три ряда, по его углам стояли вышки-площадки, на которых прохаживались охранники, вооруженные автоматами. Вокруг лагеря был смешанный лес, для охраны которого в ночное время выделялся дополнительный дозор, а на некотором расстоянии от лагеря, среди кустарников просматривалось небольшое озеро.
При въезде на территорию лагеря-изолятора размещалось неколько кирпичных зданий, предназначенных для комендатуры, охраны, складских помещений и других служб. Немцы успешно использовали лагерь и для учебных целей, где снаружи, за рядами проволоки отрабатывались приемы нападения на объект и его оборону.
Изолятор состоял из 17 длинных бараков, в которых туберкулезные больные размещались на нарах из голых досок без каких-либо подстилок, в 2 яруса. В каждом бараке размещалось от 100 до 120 больных, почти у каждого из которых была тяжелая, распространенная форма туберкулеза, преимущественно в фазе распада (открытые формы). За каждым бараком закреплялись один-два врача и два санитара.
Еще до службы в армии я проходил ординатуру по заболеваниям легких туберкулезной и нетуберкулезной этиологии (происхождения) в десткой клинике Донецкого мединститута у профессора Борисова Сергея Петровича и в то время единственным надежным и верным методом лечения туберкулеза легких был искусственный пневмоторакс или пневмоперитонеум (вдувание воздуха в плевральную или брюшную полость). Сущность этих методов заключалась в том, что введенный в плевральную или брюшную полость воздух поджимал легкое, уменьшая его объем. При этом уменьшалась функциональная активность легкого, снижалась эластичность его ткани и в нем возникал лимфогемостаз, который блокировал пораженные участки и ограничивал всасывание в кровь продуктов жизнедеятельности микобактерий туберкулеза и продуктов распада легочной ткани – создавались благоприятные условия для излечения туберкулеза. В то время широкое использование этого метода в практике спасало много жизней и приводило к высокой эффективности лечения туберкулеза. Для наложения искусственного пневмоторакса использовались аппараты разных конструкций, но все они были построены по принципу сообщающихся сосудов. Для этого использовались два стеклянных сосуда (цилиндра), емкостью каждый 0,5 литра, которые сообщались между собой резиновой трубкой. Цилиндры могли передвигаться вверх-вниз и закрепляться на определенном уровне штатива. При этом они заполнялись наполовину стерильной жидкостью и при перемещении одного цилиндра на определенную высоту под давлением перемещающейся в нижерасположенный сосуд жидкости происходло нагнетение воздуха в плевральную полость через резиновую трубку с иглой, которая была введена в плевральную или брюшную полость. Для контроля точного нахождения иглы в плевральной полости перед началом введения воздуха использовали манометр. При проникновении иглы в плевральную полость, где в норме постоянно отрицательное давление, наступало колебание давления жидкости, синхронное дыханию, которое отображалось манометром. Такова кратная схема конструкции аппарата для наложения искусственного пневмоторакса и принципа его работы. Она свидетельствует о простоте его изготовления, что было реализовано нашими умельцами в изоляторе Штаммюле. Вместо двух цилиндров использовались стеклянные флаконы из-под физраствора, которые соединялись меж собою резиновыми трубками, которые легко передвигались по изготовленному деревянному штативу, при необходимости закрепляясь на определенном уровне. В качестве манометра использовали обычные стеклянные капиляры для определение СОЭ. Так была решена задача применения пневмоторакса, как единственного в условиях плена метода лечения туберкулеза легких. Это дело поручили мне и первым пациентом для наложения пневмоперитонеума стал Березнер Сергей Васильевич, ставший впоследствии моим лучшим другом. От Алексеева я получил задание не только использовать все возможные средства для спасения этого человека, но и максимально длительное время держать его в изоляторе. У Сергея Васильевича был диссеминированный туберкулез легких с множественными очагами распада. В подобных случаях без активного вмешательства, а в наших условиях - без пневмоперитонеума, почти в 100% случаев больной погибал от нарастания дыхательной и сердечной недостаточности или легочного кровотечения. Мне удалось создать оптимальных размеров газовый пузырь в брюшной полости, что подтвердил Герасимович (он имел опыт работы рентгенологом), выполнив рентген-исследование. У Березнера наверняка был поражен туберкулезом и кишечник, т.к. после первых поддуваний у него отмечалась выраженная болевая реакция со стороны живота. Это меня несколько встревожило, но я радовался тому, что удалось достичь оптимального подьема купола диафрагмы газом в брюшной полости и тем самым поджать пораженное легкое. В дальнейшем изо дня в день моему подопечному становилось все лучше и лучше. Нормализовалась температура, улучшился аппетит, прекратился частый изнуряющий кашель, хрипов в легких стало меньше, а при контрольном рентген-исследовании отчетливо уменьшилось количество очагов и инфильтративных теней в легких. Через 6 месяцев наступило заживление каверн (полостей в легких) и мой больной стал хорошим помощником в деле выхаживания больных. Мы зачислили его в санитары моего блока. Но его психологическое состояние оставалось тревожным. Еврей, он внешне был похож на армянина – большая голова с вьющимися волосами, карие глаза, усиленный волосяной покров на теле и лице – были слишком характерными для еврейской национальности, поэтому он постоянно был на чеку – почти ежедневно выбривал не только голову, но и туловище. Во времена царизма его родители жили в Англии и по возвращению в Россию попали на жительсво в Сибирь, где Сережа провел детство. Подростком участвовал в гражданской войне, да и потом жизнь его не баловала. Сергей Васильевич обладал высокими качествами организатора, отлично знал историю, филисофию, классическую литературу, был прекрасным и высоко эрудированным собеседником, обладал незаурядными способностями музыканта. Кажется, не было такого музыкального инструмента, на котором он не мог бы играть, но одним из любимых инструментов была балалайка, игра на которой вызывала восхищение слушателей. Его игра на ней вызывала гипнотическое воздействие даже на гитлеровцев, в какой-то мере смягчая обращение с пленными.
Прошло много лет после освобождения из плена и окончания войны. Сергей Березнер остался жив и часто приезжал с семьей ко мне на отдых в село Малиевцы Дунаевецкого района Хмельницкой области, где я стал работать главным врачом областного детского противотуберкулезного санатория. Мы часто вспоминали трудные годы фашистской неволи, которые для него были особенно тягостными, ибо он не верил не только в свое выздоровление в условиях неволи, но и в то, что вообще останется жив. Судьба оказалась к нему благосклонной - семья радовалась возвращению мужа и отца с войны, у них родилась еще и дочь Оксана…
Но, чаще от фашистов мы получали порции очередных жестокостей. Однажды днем, нас, врачей вызвали к зданию комендатуры на построение. Появился комендант, который озвучил приказ – за нарушение санитарного порядка в лагере все врачи подвергаются наказанию – бегу кругами по территории, периодически с ползанием по-пластунски, затем снова бегом. Я сразу понял, что этого выполнить не в состоянии – накануне коллеги уложили меня на постельный режим сроком хотя бы на две недели из-за обильного желудочного кровотечения (открылась язва желудка), предупредив, что физические напряжения для меня смертельны. Однако, выполнить это назначение я не мог – в лагере было много больных, нуждающихся в наложении пневмоторакса и пневмоперитонеума, а эту работу выполнял лишь я и замены мне не было. И вот теперь я вынужден был решиться на обращение к коменданту лагеря с просьбой заменить мне наказание, объясняя причину этой замены. Однако, офицер не стал слушать и в разговор с просьбой замены наказания вмешался другой пленный – высокоэрудированный полиглот, владеющий в совершенстве многими европейскими языками, в том числе и немецким – Владимир Васильевич Друщиц. Однако, и это не привело к успеху – комендант вышул из кобуры пистолет и дал команду отойти, приказав мне идти в сторону – туда, где обычно осуществлялись казни. Но тут появился немецкий врач, осуществляющий контроль над туберкулезным изолятором. Друщиц быстро убедил немецкого коллегу в необходимости замены наказания, после чего комендант придумал другое – поставил меня по стойке ’’смирно’’ лицом к бараку. Тем временем по песчаной тропинке вокруг лагеря бегали мои товарищи. Наказание явилось довольно изнуряющим, особенно для немолодых врачей. В густой пещаной пыли люди задыхались. Герасимович в этот критический момент заметил, что скоро прийдет время и уже немцы будут бегать, а ползать они будут задом наперед и непременно – на спине, а не на брюхе.
Сколько я простоял у стенки барака, не знаю, но очнулся уже в бараке, на своем месте, на верхней полке нар. Потом рассказали, что стоял я довольно долго, а когда упал и потерял сознание, меня подняли и занесли в барак.
Поражения немецких войск на восточном, а затем и на западном фронте вызывали неистовство фашистов и случай наказания врачей именно с этим, а не с не какими-либо санитарными нарушениями в лагере. Потери на фронте приводили и к разложению в самой Германии – летом 1944 г. было совершено неудавшееся покушение на Гитлера.
В этих обстановке требовалась тщательно продуманная тактика нашей работы в изоляторе. Надо было практически здоровых людей под разными предлогами укрывать и эта задача нашла свое решение относительно легко. При установлении диагноза – ’’туберкулез легких’’ – главную роль играло, и даже сегодня играет, рентген-исследование. Рентгенологом в лагере стал мой старый приятель Герасимович Петр Григорьевич, коммунист из парттысячников, с которым я вместе учился в мединституте. Его роль в подтверждении наших диагнозов была решающей. Герасимович всегда отличался высокой принципиальностью и требовательностью к себе, к окружающим. Фашистов он настолько ненавидел, что иногда даже не скрывал этого. Предателей же, как рентгенолог, легко выявлял и давал им ’’путевку’’ на ’’перевоспитание’’ в рабочие команды.
Однажды один из больных туберкулезом из 326 лагеря передал нам информацию о том, что готовится проверка всех туберкулезных больных в нашем изоляторе и возможна засылка к нам провокатора из числа предателей. Владимир Друщиц тоже дал нам информацию, что из 326 лагеря к нам заслан фашисткий осведомитель.
При очередной уборке пленными помещения комендатуры 326 лагеря один из них подобрал из мусора скомканый и исписанный по-русски лист бумаги, который после окончания работ удалось прочесь в бараке. Это оказалось донесение коменданту, в котором сообщалось, что пленные врачи туберкулезного изолятора в Штаммюле злоупотребляют доверием немцев – задерживают в изоляторе надолго совершенно здоровых, открыто ведут пропаганду против доблестной немецкой армии. Подобравший донос оказался честным человеком, который отнес бумагу на санитарный пункт доктору Алексееву, которого все знали как патриота.
Мы в изоляторе ждали передачи нам этого доноса, написанного чернильным карандашом на вырванном листке ученической тетради и хотели по почерку найти предателя. Получив передачу с доносом, мы увидели неровные строчки с отдельными недописанными словами, - чувствовалось, что осведомитель спешил. В доносе указывалась конкретно лишь одна фамилия рентгенолога Герасимовича, который обвинялся в заведомо неправильных постановках диагнозов. В действительности, так и было. Мысль о причастности к предательству одного из наших докторов была сразу отвергнута. Однако, чтобы рассеять всякие подозрения, В.Друщиц осуществил проверку почерка доноса с почерками врачей в историях болезни, доказав непричастность к предательству врачей изолятора. Была допущена возможность предательства среди больных, но вряд ли предатель согласился бы работать на немцев, находясь среди больных с открытыми формами туберкулеза. Оставалась более вероятной возможность, что освидомитель среди пленных вспомагательных служб лагеря. Но, как его раскрыть?! Необходимо было что-то придумать, чтобы была возможность сверить почерк многих людей. Сергей Березнер внес предложение разыграть письменную викторину – образование новых слов из сочетания максимального количества букв какого-либо слова, скажем – индустриализация, коллективизация и другие. Затем предлагалась другая викторина – на грамотность. Каждый участник под диктовку писал длинное предложение из сочетания трудно запоминающихся слов. По инициативе Сергея Васильевича, подобные тренировки ума проводились в лагере нередко и раньше. Поэтому эта затея не стала неожиданостью. Однако, теперь ставилось условие, что в игре принимают участие все, за исключением больных.
Мерзавец-стукач клюнул на удочку. Им оказался недавно оказавшийся в изоляторе санитар, родом из Западной Украины.
Ночью над ним состоялся суд, на основании неопровержимых улик он сознался в предательстве и стал просить пощады. Заготовленным кляпом ему заткнули рот, на голову надели мешок и забили ударами по голове. Утром труп предателя вместе с умершими от туберкулеза вывезли за лагерь и зарыли в одну из заранее заготовленных ям.
После случившегося необходимо было серьезно продумать, как найти правильное решение в отношении тех, кого надо подольше держать в изоляторе. Дело в том, что существовало требование комендатуры, в соответствии с которым мы обязаны были каждые три месяца ’’обновлять больных’’ в изоляторе – выписывать их в команды на работы или переправлять по этапу ’’на дальнейшее лечение’’. В порядке исключения разрешалось часть историй болезни представлять немецкому врачу комендатуры для решения им вопроса о рекомендации продления лечения в условиях изолятора. Роль немецкого врача играл врач, как оказалось, тоже чеш по национальности и порядочный человек, который не придирался к нам и почти всегда разрешал продлить лечение тому или иному больному. Забегая вперед скажу, что не помню случая, чтобы мы отправили кого-либо из проверенных и нужных людей по этапу.
Возникла также необходимость в проведении некоторого перераспределения больных в бараках: выделить группы, как сейчас называют, повышенного риска – с гнойными (казеозными) плевритами, с искусственным пневмотораксом и пневмоперитонеумом, другими словами попытаться создать отделение интенсивной терапии с больными, требующими повышеного внимания врачей в дневное и ночное время.
Для решения назревших и важных вопросов был организован ’’закрытый совет’’ из узкого круга людей, в который входили: Сергей Березнер, Владимир Друщиц, Захарий Николаев, Петр Герасимович и я.
Я уже знакомил читателей с моими единомышленниками, но хочу сделать некоторое дополнение к портрету Владимира Васильевича Друщица, наиболее образованного человека в нашем изоляторе. Он был безгранично влюблен в свою специальность – палеонтологию и на эту тему подолгу с нами, да и с больными с большим увлечением беседовал. Он отлично знал отечественную и зарубежную литературу – специальную и художественную и всегда был желанным собеседником. Кроме того, Владимир в совершенстве знал немецкий и его было решено приблизить к комендатуре, направив его туда работать, чтобы он вошел в доверие к немцам и узнавал их ближайшие намерения. А, главное – своевременно разоблачал предателей и доносчиков. Друщиц блестяще справлялся с возложеннями на него обязанностями, он и меня дважды предупреждал о неминуемой расправе. После войны он возвратился в Москву, на прежнюю работу – на кафедру палеонтологии. Стал доктором наук, профессором, лауреатом Государственом премии СССР. Владимир активно участвовал в разработке научно-практических тем в области палеонтологии, продолжал готовить научные кадры.
В 1982 г. я получил от него тревожное письмо. Он писал о плохом самочувствии, повышенной утомляемости, появившейся одышке. При обследовании у него диагностировали экссудативный плеврит и несколько раз извлекали из плевральной полости большое количество жидкости (общим количеством до 10 литров). Прогрессирующее нарастание выпота особенно беспокоило, т.к. такое течение плеврита часто обусловлено злокачественным процессом. Но, через некоторое время у него наступила ремиссия – исчезла интоксикация, уменьшилось, а вскоре и совсем прекратилось накопление випота. Он снова приступил к работе на кафедре. И вдруг весной 1983 г. я получил известие о его скоропостижной смерти.
Известно, что туберкулез – инфекционное социальное заболевание. Еще в Древнем Риме знали о большой опасности контакта с больным туберкулезом, о возможности заражения туберкулезом от такого больного. Угроза заболевания туберкулезом возрастает, если люди проживают в неблагоприятных условиях – грязных, темных и холодных помещениях, при примитивном укладе жизни и быта, где нет питьевой воды и воздух насыщен влагой и пылью, куда не проникает солнце, т.е. там, где царят бедность и нищета.
Условия пребывания больных туберкулезом – на двухярусных нарах и в сырых, продуваемых ветрами бараках, на голодном пайке из недоброкачественных продуктов стали ’’благоприятными’’ для развития туберкулеза. У преобладающего большинства больных отмечались тяжелые формы заболевания – казеозная пневмония, которая проявлялась высокой температурой, потливостью, коротким частым кашлем с прожилками крови, а нередко – с легочными кровотечениями. Внешний вид таких больных запоминался надолго – кожные покровы серовато-землистого цвета, глубоко запавшие синюшно-красные щеки, блестящие глаза с часто мигающими глазами, наростание одышки с участием в дыхании вспомогательных мышц туловища и крыльев носа. При физикальном исследовании таких больных над областью поражения легкого укорочение звука менее выраженное, чем при крупозной пневмонии, но главное – при выслушивании у них выявляется огромное количество разнокалиберных хлопающих звонких влажных хрипов. Иногда особый характер этих хрипов и высокий их тембр вызывает неприятную слуховую реакцию. Такие особенности катаральных явлений свидетельствуют о прогрессирующем распаде легких, о необратимом прогрессировании туберкулезного процесса.
Некоторые считают, что у врача в силу его специальности и повседневной работы со временем наступает притупление чувства сострадания к челевеческой боли, страданиям и к самой смерти. Но, я со всей решительностью отвергаю это мнение. Как можно спокойно наблюдать, когда больного не покидает лихорадка, беспокоит изнуряющий пот, стойко держаться приступы неудержимого кашля и когда одышка сменяется приступами удушья и больному не хватает воздуха, он напрягает все мышцы плечевого пояса и при полном сознании не может найти никакого облегчения. И только врач поневоле остается свидетелем уходящей человеческой жизни.
Но, туберкулез – инфекционное заболевание, которое не щадит ни бедного, ни богатого. Хотя, всем известно значение социального фактора в распространении туберкулеза. Вспоминая то тяжкое время продолжительного и массивного заражения туберкулезом, я неоднократно думал, что если заболею туберкулезом, то в туберкулез, как заразную болезнь можно будет верить только относительно. И действительно, в условиях ежедневного тесного соприкосновения с больными открытыми формами туберкулеза, особенно при наложении им пневмоторакса или пневмоперитонеума, систематического ежедневного откачивания шприцом гноя туберкулезной природы из плевральной полости, при крайнем ограничении дезсредств, когда нередки случаи, что даже нечем помыть руки – массового заболевания туберкулезом среди медиков не наблюдалось.
Обьяснение невосприимчивости заболеваемостью туберкулезом в подобных случаях мы находим в теории об ’’инфекционной’’ , ’’нестерильной’’ природе противотуберкулезного иммунитета. Считается, что подавление туберкулезного возбудителя наступает в результате наличия ранее образовавшейся туберкулезной ткани, которая и является ’’базой’’ сохранения жизнеспособности микобактерий туберкулеза, которые обеспечивают стойкое развитие противотуберкулезного иммунитета. Это положение подтверждается в эксперименте и при клинических наблюдениях. Подавление жизнедеятельности определенной микрофлоры посредством аналогичной, но ослабленной и неопасной для жизни микрофлорой способствует развитию иммунитета – невосприимчивости к заболеванию туберкулезом.ерильнойневосприимчивости заболеваемостью туберкулезом в подобных случаях мы находим в теории об й 1983 г. я получил известие о его скориступил снова к работе на кафедре.о участвовал в разработке комплексныхупреж емецкой комендат
На этом основана современная вакцинация против туберкулеза вакциной БЦЖ, которая готовится из живых, но ослабленных и по сути безвредных микобактерий туберкулеза. Многолетний опыт повсеместного внедрения в практику этого метода профилактики туберкулеза среди детей различных возрастных групп, подростков и взрослых показал высокую его эффективность. По данным разных авторов, заболеваемость туберкулезом у привитых БЦЖ наблюдалась в 7-10 раз ниже, чем в аналогичных группах невакцинированных.
Если учесть, что наши медики в силу профессии практически все были инфицированы туберкулезом или переболели им в прошлом, т.е. уже имели развитый инфекционный противотуберкулезный иммунитет, то должно быть ясным, почему среди нас в условиях даже массивного туберкулезного контакта с больными открытыми формами туберкулеза не наблюдались случаи заболевания туберкулезом.
Однажды, в том же тубизоляторе Штаммюле я довольно остро пережил еще одну психическую травму. В связи с недомоганием, слабостью и появившимся кашлем я прошел рентген-обследование легких и Герасимович объявил, что у меня в верхней доле левого легкого появился обширный инфильтрат. Я знал, что если причина этому туберкулез, то меня, как и большинство других, ждет трагический финал. В этом случае я питал надежду как на спасение только на искусственный пневмоторакс.
Инстинктивно я все же чувствовал, что это что-то другое, даже не крупозное воспаление легких. Ибо, в том и другом случае следовало ожидать более выраженного клинического проявления заболевания – выраженной интоксикации, повышения температуры и ее скачков, более выраженных местных изменений со стороны органов дыхания. Моей радости не было предела, когда буквально на следующий день при исследовании крови был выявлен высокий процент эозинофилов (до 48%) и ускоренная СОЭ. А, через 6 дней диагноз эозинофильного инфильтрата был подтвержден – рентгенологически в легких уже не было никаких патологических изменений.
Как уже говорилось, наш лагерь в Штаммюле располагался в роще, где рядом была замаскирована функционирующая учебная военная база, на которой днем и ночью проходили разные учения. Под рядом расположенным искусственным озером располагался крупный арсенал, пути подъезда к которому скрывались в роще. Наш лагерь для туберкулезных больных являлся лишь надежным прикрытием от авианалетов наших союзников. Милосердия к нам немцы никогда не испытывали, комендатура лагеря состоянием здоровья пленных никогда не интересовалась. Лишь по утрам проводилась точная сверка количества умерших за сутки, трупы которых тут же погружались на грузовики, вывозились за пределы лагеря и зарывались в заранее приготовленные рвы и ямы.
В октябре 1944 г. меня вызвал Друщиц, который к тому времени стал нашим доверенным лицом в комендатуре, будучи там переводчиком. По его встревоженному лицу нетрудно було заметить, что случилось что-то неладное. Действительно, он сообщил, что ему в комендатуре удалось изъять письменный донос, в котором говорилось, что Кшановский укрывает в своем бараке под видом больного туберкулезом комиссара Красной Армии, что соответствовало правде – по поручению Ивана Алексеева, руководителя подполья 326 лагеря я уже длительное время держал в своем бараке нашего офицера – танкиста по имени Шалим, фамилию которого я, к сожалению, уже не помню. Конечно же, я мог сказать, что не знал и не знаю, - коммунист и комиссар он или нет, но раскрыть то, что он здоров и у него нет туберкулеза, не составило бы труда. И, тогда мне не расчитывать на снисхождение. Значит, надо как можно скорее уходить из лагеря, но как и куда?!
Мне и здесь улыбнулось счастье – в тот день был дан приказ коменданта изолятора о срочной отправке группы ’’выздоравливающих’’ по этапу.
Уже вечером, под фамилией Шановский Степан я вместе с большой группой пленных, с чувством глубокого сожаления и тревоги расстался с моими добрыми друзьями. Гораздо позднее, уже после освобождения из плена, мне стало известно, что друзьям удалось разоблачить и уничтожить предателя. Таким образом, Володя Друщиц в тубизоляторе Штаммюле дважды спас меня от неминуемой гибели.
Снова везли нас в товарных вагонах, по ночам делая частые остановки. Почти непрерывно слышался гул самолетов и от взрывов авиабомб содрагалась земля. Наконец, как-то утром, на окраине небольшой железнодорожной станции наш поезд остановился. Нас выгрузили и отвели в какое-то ущелье, которое служило, по-видимому, укрытием от бомбожек. Буквально спустя несколько минут прозвучал тревожный вой сирены и через несколько минут в небе на большой высоте появилось множество тяжелых бомбардировщиков. Над станцией они проследовали безпрепятственно вглубь территории страны, сбросив где-то на околице вокзала несколько бомб огромной силы, после которых нашему взору открылась картина разрушений – многометровой глубины воронки, разбитые в щепки вагоны, причудливо изогнутые стальные рельсы. Наш состав уцелел, но проехать дальше оказалось невозможно из-за разрушений и кто-то предположил, что нас могут вернуть обратно. Подобного я страшился, ожидая в этом случае рассправы. Когда наш состав все же тронулся, стало понятным, что мы движемся дальше.
Qui quaerit, reperit
|
| |
| |
